(«как провалилась снова!..») из какого-то волшебного и прекрасного сна — светлого, радостного и весёлого — даже не сразу поняла: кто она и где она... Была как оглушённая!..
Она рассказывала потом Нике, что ей даже — в эти самые первые секунды после фильма — совершенно не хотелось — просто ужасно не хотелось! — возвращаться из этого прекрасного придуманного мира, из этого замечательного, такого светлого и доброго Советского Союза, созданного на экране! Где зло — такое смешное и беспомощное, и совсем не страшное, и не отвратительное, и где неизбежно, и достаточно быстро, и без особых жертв, торжествуют добро и справедливость — чего в нашем действительном, реальном Советском Союзе — так не хватает!..
И у Ники — как она тоже делилась с подругой — было совершенно подобное же и столь же сильное ощущение!..
Она сказала, с какой-то особой затаённой грустью:
«Как бы мне хотелось, чтобы Кавказ был именно таким!..»
Анфиса лишь позже — и лишь очень постепенно — стала понимать, сколько Ника вкладывала в эти слова какого-то своего особого смысла уже тогда...
…
От этого фильма были единодушно в восторге все: и у них дома, и их одноклассники, знакомые, вся смотревшая публика...
После того, как они обе поделились своими самыми первыми впечатлениями с отцом Анфисы, с Гертой, с няней и с другими «коммунарами» (а Ника — и со своими родителями), их первый восторг немножко поостыл. И они уже говорили между собой, что фильм, конечно, да, очень хороший и весёлый. Но — насколько он правдивый? Даже если это кинокомедия?
Ведь злодеи там — и знаменитая троица, и остальные двое, местных — они такие милые, симпатичные, добродушные, смешные и обаятельные, и такие совсем не страшные и не злые! И добро побеждает зло — с такой лёгкостью! И так легко и прекрасно решаются все проблемы! А ведь в реальной жизни — совсем не так! Совершенно не так!..
Хотя благородный и интеллигентный Шурик, при всей своей смешной наивности, честный, открытый, находчивый и отважный, всё равно, очаровал их обеих. Быть может, таким и должен быть герой нашего времени? Настоящий советский человек?..
…
Однако, когда позже, как-то вечером, Анфиса обсуждала этот фильм, за столом на кухне, и с Гертой, и с отцом (они уже оба тоже успели посмотреть этот фильм), её поразило, в каком грустном настроении после просмотра этого фильма был отец.
Он сказал (и Анфиса потом записала это в своей «Хронике»):
«Шурик — прекрасный парень. Добрый, искренний, гуманный, честный, принципиальный... Но он обречён. Как и вся эта генерация нынешних молодых интеллигентов. Они слишком наивны и инфантильны. И слишком духовно незрелы. Настоящего, крепкого духовного ядра в них нет...
Шурик — или сопьётся, или сбежит за границу... В лучшем случае — заведёт семью, будет вкалывать, как проклятый, на нелюбимой работе и прозябать на нищенскую зарплату... Или, если будет слишком принципиальный, угодит в настоящую психушку — а не в эту, комедийную...
Фильм — добрый, светлый... Но это — только детская сказка о нашем обществе, а отнюдь не реальная наша жизнь. И, боюсь, что такие наивные сказки слишком дорого нам в дальнейшем обойдутся...
То же самое — и насчёт Кавказа. Там далеко — ой, как далеко — не так благостно! И дело здесь не только в социальных проблемах, которые там зреют. Суть дела гораздо глубже...
Горы — это вообще иное пространство и иное время. Это — иная физическая реальность. Даже гравитация там воспринимается совершено иначе... Я это очень хорошо почувствовал во время войны, когда воевал там.
И люди там такие — какими их сделала, прежде всего, эта самая природа. Совершенно особенная природа! С её могучей — и совершенно страшной красотой! Смертельно страшной красотой! Где есть и фантастически прекрасные сверкающие вершины — и, тут же, глубочайшие, тёмные, мрачные, бездонные пропасти... Жителям равнин, вроде нас, это, в действительности, очень трудно понять...
Я абсолютно уверен, что на Кавказе зреет взрыв...»
Герта тут же спросила его:
«На какой почве? На национальной?..»
Отец ответил, вздохнув:
«На национальной, на религиозной. На социальной. Плюс криминал... Плюс огромнейшая масса очень застарелых и очень опасных болячек... И все проблемы, как у нас всегда и во всём, не решаются, и даже не рассматриваются — а загоняются, как можно глубже, внутрь...
Взрыв неизбежен! И взрыв этот будет такой силы — что он может разрушить всю нашу страну! И даже не только СССР! Он может разрушить — в принципе — всю западную, европейскую цивилизацию. Всю современную цивилизацию. Которая и так — неизбежно катится в пропасть...
И взрыв этот — готовит сама Природа!..
Кавказ — это страна спящих вулканов, не только в переносном — но и в самом прямом, физическом, геологическом смысле. Все социальные взрывы — это лишь внешние проявления взрывов природных, биосферных и геосферных. Это относится — и к войнам, и к революциям, и ко всем историческим катаклизмам, ко всем социальным процессам...
Мы до сих пор не способны рассмотреть обе мировых войны (с заключительными атомными взрывами в Хиросиме и Нагасаки) — как биосферное, геосферное, природное явление... И как результат солнечных вспышек — о чём писал Чижевский!..
И ведь именно Мировая Война — породила Мировую Революцию! Революцию — в самой биосфере и геосфере нашей планеты! Которая продолжает идти (это действительно — "перманентная революция"!), и ещё готовит нам самые неожиданные сюрпризы! Мы этого не понимаем, и не хотим понять!..
Насколько современный человек оторван от Природы — настолько наши гуманитарные и социальные науки совершенно оторваны от наук естественных. А без этой связи — ни о каком действительном понимании сути и причин всех социальных процессов, и всех социальных проблем, не может быть и речи!..
А значит — впереди неизбежный взрыв!..»
Герта быстро спросила:
«Что же ты предлагаешь? Срочно соединить все гуманитарные и естественные науки? Внести это в школьные и в вузовские программы? Обратиться в высшие инстанции? Поднять компанию в прессе?..»
Отец Анфисы, опять вздохнув, сказал:
«Это единство должно быть не на бумаге. Это единство — единство Человека и Природы — должно наиглубочайшим и наимощнейшим образом непрерывно сознаваться и переживаться — в самой сердцевине нашего человеческого естества!..
Взрыв неизбежен. Но необходимо суметь превратить взрыв хаотический — во взрыв космогонический, взрыв разрушения — во взрыв созидания! Превратить катастрофу — в МЕТАСТРОФУ! Как это было с нашей революцией 17-го года! Хотя в ней метастрофа — едва-едва пересилила катастрофу...
Взрыв неизбежен. Мы все — дети величайшего из всех взрывов, и он у нас в генах... Но что нельзя отменить — то необходимо возглавить. Не помню, кто сказал... Но Ленин, в своё время, действовал именно так...
Превратить само разрушение — в созидание. Превратить хаос — в Космос. Другой задачи у человечества — у самого человеческого разума — нет вообще!..
И тогда на пути расширения, трансформации и космизации самого нашего сознания — и всей нашей индивидуальной и общественной жизни — мы решим абсолютно все проблемы!..
Если в нас действительно — пробудится Солнце!..»
…
Анфиса молча впитывала в себя весь этот разговор...
Герта сказала отцу:
«Но во всех мифологических системах мира хаос превращается в Космос — через Космогоническую Жертву. Кто и как должен принести эту Жертву? Опять — как народовольцы?.. И в чём она должна заключаться?.. И это должна быть — в данном случае — какая-то «Кавказская Жертва»?..»
Отец Анфисы вдруг взглянул на молча и внимательно слушавшую их девочку — и в его лице что-то дрогнуло. И не просто дрогнуло — а будто в нём отобразился какой-то затаённый ужас...
Герта это заметила в его лице — и её саму это, видимо, ужаснуло — и она чуть не вскочила, воскликнув:
«Ты что, ты что?..»
Отец, продолжая неотрывно смотреть на Анфису, сказал неподвижно сидевшей дочке — сидевшей неподвижно, с неподвижно остановившимся взглядом:
«Аня! Мы тут, кажется, заговорились. А тебе, наверное, всё это не слишком понятно и интересно...»
И Герта, и отец были, видимо, достаточно удивлены тому, как Анфиса, предельно серьёзно и внимательно, не двигаясь, всё это слушала — молча и сосредоточенно — хотя и знали давно, что девочка она серьёзная...
Анфиса, поглядев — так же серьёзно, молча и сосредоточенно — на отца и на Герту — как-то даже, вроде, неожиданно для самой себя — тихо произнесла:
«Мне кажется, что это — как разбить яйцо!.. Эта самая Жертва...»
Отец и Герта переглянулись...
Отец, озадаченно почесав темя, вдруг сказал:
«А ведь действительно! Всю жизнь не люблю яичницу — ни делать её, ни есть. Предпочитаю сварить яйцо вкрутую...»
Он взглянул на Герту — и сказал:
«Как и ты, кстати...»
Герта утвердительно кивнула...
И оба посмотрели на Анфису...
Отец спросил её:
«А ведь, кажется, и ты — совершенно не любишь яичницу?.. Няня нам и не предлагает давно...»
Все трое недоуменно посмотрели друг на друга — и вдруг громко и весело расхохотались...
…
Анфиса потом записала в своей «Хронике»:
«Надо превратить взрыв физический — во взрыв духовный!
Духовная Революция! Без крови и насилия! Вот — чего не хватило нашей революции 1917 года и дальнейшему социалистическому строительству, и чего так не хватает сейчас! И вот — что мы должны сделать!..
И Ника со мною согласна...
Мне бы очень хотелось верить в таких людей, в таких наших современников, как Шурик! Хотелось бы верить, что ему хватит честности и принципиальности во всех столкновениях с бюрократизмом! И что он, когда осмыслит всю-всю нашу жизнь, то сможет стать настоящим духовным революционером! И не побоится ничего!.. Он должен, должен бороться!..
И если Шурик попадёт в психушку — мы с Никой сумеем его освободить!..»
«Туманность Андромеды», фильм (1967)
Фильм «Туманность Андромеды», по одноимённому знаменитому роману Ивана Ефремова, вышедший на экраны в 1967-ом году, Анфису и Нику глубоко разочаровал.
Конечно, они обе постарались сразу же его посмотреть. И, конечно, они невольно ожидали, что впечатление от фильма будет таким же сильным, как от книги, а, может быть, и ещё более сильным (цветной современный фильм, со всеми разными спецэффектами, как же!..). Но так сильно ожидаемый фильм их, действительно, полностью разочаровал.
Обе потом, делясь впечатлениями, говорили друг другу — что взрослые будто, не очень сильно напрягаясь, разыграли какую-то сказку для подростков, сами при этом не веря в то коммунистическое будущее, и в то космическое будущее, которое попытались изобразить на экране.
Вспоминали, в который раз, что ведь были же до этого прекрасные советские фантастические фильмы: «Человек-амфибия», по книге Александра Беляева, где играла Анастасия Вертинская, «Планета бурь», где играл Жжёнов!.. Но это было в начале 60-х. Что-то с тех пор, за эти считанные годы, будто надломилось...
И отец, и Герта, и другие у них дома, говорили потом не раз, в их общих разговорах на кухне, что в общественном сознании — действительно что-то надломилось за это время. И той веры в коммунизм, которая была ещё в конце 50-х и где-то в самом начале 60-х — уже не стало...
Не стало, по-настоящему, ни веры в наше
