СНЫ КОМАНДОРА

рассчитывая пополнить запасы продуктов на Нука-Хиве, запретил самовольную торговлю с островитянами, предполагая, что первоочередным должно быть пополнение запасов для улучшения рациона питания.  Капитаном был издан письменный приказ, воспрещающий выменивать какие-либо предметы у местных жителей, пока экспедиция не будет снабжена свежим продовольствием.
На подходе к Маркизовым островам Крузенштерн по этому поводу пишет приказ и доносит его до служивых людей лично, собрав команду на шканцах*:
– Главная цель пристанища нашего на островах Маркизов есть налиться водой  и  снабжение свежими припасами. Хотя без согласия и доброй воли жителей все сие получить можем, но взаимные опасности запрещают нам прибегнуть к средству сему…
Я уверен, что мы оставим берег тихого народа сего, не оставив о себе дурного имени. Предшественники наши, описывая нрав островитян сих, представляют нам его миролюбивым, они расстались с ними со всеми знаками дружбы, то и мы человеколюбивыми поступками нашими постараемся возбудить в них живейшую к нам признательность и приготовить для последовательных соотечественников наших народ, дружбой к Россиянам пылающий.

Камергер Николай Резанов, поощряемый свитою, решил демонстративно проигнорировать приказ капитана, поручив устроить обмен товарами, которые везли в Русскую Америку, на безделицы, в виде украшений туземцев, их орудия быта, охоты и рыболовства, мотивируя это обязанностью пополнить фонды Академии наук.
Капитан Крузенштерн, решительно воспрепятствовал самочинному торгу, ссылаясь на приказ и веские доводы о пополнении, прежде всего, запаса продовольствия для успешного выполнения плавания. Он приказал забрать все топоры у приказчика компании Фёдора Шемелина, который взялся раздавать их туземцам, и запереть в трюме, потому что на топоры он надеялся выменивать свиней иную живность, для пополнения рациона свежим мясом после трудного перехода от Бразилии, когда из-за постоянно потребления солонины, у членов экипажа уже начиналась цинга. 
Этот инцидент явился поводом к последовавшему столкновению Резанова и Крузенштерна, ставшему кульминацией конфликта.
После запрета на обмен с островитянами до завершения пополнения запасов продовольствия, камергер Резанов на следующий день направился прямиком на шканцы корабля для встречи с Крузенштерном, который управлял судном, находясь рядом с вахтенными офицером и матросом.
* Шканцы — помост либо палуба в кормовой или срединной части парусного корабля, на один уровень выше палубы, где обычно находился капитан, а в его отсутствие — вахтенные или караульные офицеры и где устанавливались компасы. Место особо почитаемое на корабле, где проводят торжественные встречи, награждения и т.д.

Камергер Резанов, едва увидев капитана, нервно выкрикнул:
− Не стыдно ли вам так ребячиться и утешаться тем, что не давать мне способов к исполнению на меня возложенного!
Обычно спокойный Крузенштерн, крайне оскорбленный тем, что ему публично в присутствии подчиненных, на шканцах – том месте на корабле, которое особо почитаемо, делают столь грубые замечания, вспылил:
– Как вы смели мне сказать, что я ребячусь!
На что посол Резанов ответил криком:
− Так сударь мой, я сказал, и весьма смею так говорить, так как начальником вашим являюсь!
– Вы начальник! Может ли это быть? Да вы читали Морской Устав?! Знаете ли, что я поступлю с вами, как не ожидаете!? − отвечал капитан, едва сдерживая себя.
Резанов, несколько опешив от такого напора, ответил:
−…Матросы вас не послушают, я говорю вам, что ежели тронете, коснетесь только меня, то чинов лишены будете! Вы забыли законы и уважение, которым вы и одному чину моему уже обязаны!
Поняв, что разговор зашёл в тупик, Резанов резко развернувшись, ушёл в каюту.
Крузенштерн, понимая, что конфликт как-то следует завершить, пришел в каюту к камергеру и заявил:
– Как вы смели сказать, что я ребячусь, да ещё при подчинённых. Знаете ли, что есть такое шканцы на корабле, что такое субординация? Как вы смеете на шканцах публично обвинять капитана не только перед офицерами, а и более того, нижними чинами ‒ матросами?
И сверх меры, не свойственной натуре,  разгорячившись, добавил с угрозою:
− Увидите, что я с вами сделаю…..
Выйдя из каюты, Крузенштерн отправился на шлюпке на «Неву» и, вернувшись вместе с капитаном Лисянским и мичманом Бергом, созвал экипаж «Надежды». Собравшимся на палубе Крузенштерн объявил о том, что камергер пытается заменить начальство над кораблями своей персоной, что это он – капитан Крузенштерн рассматривает как самозванство, вызов здравому смыслу, несоблюдение Устава морской службы и как угроза их плаванию по заданию Императора Российского.
Камергер Резанов достаточно сильно испугался. Он понимал, что при психологически очень напряженных условиях на кораблях, когда все участники плавания резко реагируют на всяческие внешние раздражители, неловко сказанные слова и необдуманные поступки можно ожидать самых решительных действий, вплоть до ареста.
– А то и прибьют вовсе…, – пронеслось в голове камергера.
– Прибьют ночью и в море выбросят, – смыло, мол, волною посланника императора, развил молнией сверкнувшую мысль, Резанов.
После стычки и резкостей и неутешительного своего вывода-догадки, камергеру стало плохо, и он удалился в свою каюту, где слег, сославшись больным.
К Резанову был направлен лейтенант Ромберг, который, войдя в каюту, снял головной убор, делано вытянулся перед лежащим на кровати посланником, и передал приказ капитана и команды судна:
− Извольте идти на шканцы, офицеры обоих кораблей вас ожидают.
На эти слова Резанов отвечал, что не может идти по приказанию, так как разболелся и лежит без сил:
–  Я болен и не могу идти на шканцы! Оставьте меня!
–Ага! Как браниться, так вы здоровы, а как к разделке, так больны, − ответил ему Ромберг.
− Прекратите грубить, вы за грубости свои ещё ответите! – выкрикнул, срывая голос Резанов, продолжая лежать на кровати в своем видавшем виды халате, одетого поверх мундира.
Не добившись выхода к команде Резанова, Ромберг ушел.
Тогда в каюту к камергеру пришел вновь Крузенштерн:
– Извольте идти и нести ваши инструкции. Я собрал всех.  Оба корабля в неизвестности о начальстве над ними, и я не знаю, что делать теперь. Команда и два капитана ждут объяснений о том, кто будет далее руководить плаванием.
Резанов, изобразив на лице сумеречную усталость, ответил:
− Довольно уже и так вашего ругательства, я указов государевых нести вам не обязан, они более до вас, нежели до офицеров касаются, и я прошу оставить меня в покое. Я разболелся, у меня мигрень и обострился ревматизм.
Услышав, однако, шум и крики на палубе офицеров:
– Что трусит?! Мы уже его! − камергер решился выйти и предъявить высочайшие повеления, данные ему в плавание.
Выйдя к собранию и увидев Крузенштерна в шляпе, Резанов решительно подбоченился и срывающимся голосом потребовал снять головной убор, а затем прочёл рескрипт с подписью Александра.
Сам Резанов в этот момент выглядел крайне невыгодно – без должной выправки, одетый не по форме, а совершенно по-домашнему в теплом халате поверх мундира, обутый на босу ногу, как вспоминает Ратманов – «выглядел полною неряхою».
Из группы офицеров и матросов в ответ он услышал смех и вопрос:
−А кто подписал-то?!
Резанов ответил:
– Государь ваш Александр.
− А писал то, кто? – последовал новый вопрос.
– Не знаю, − ответил Резанов.
− То-то не знаю, − прокричал Лисянский, − мы хотим знать, кто писал, а подписать-то знаем, что он все подпишет, чтобы не подложили из канцелярии.
Собравшиеся на шканцах ещё пошумели, обсуждая сложившуюся ситуацию, единодушно утверждая, что командор у них один – Крузенштерн, а другого они не примут.
Наконец всё стало завершаться и успокоилось, наконец. Офицеры с двух кораблей подходили поочередно к камергеру Резанову со словами, что каждый из них с ним не пошёл бы в плавание:
– Ступайте, ступайте с вашими указами, нет у нас начальника, кроме Крузенштерна.
Некоторые офицеры со смехом говорили:
− Да он, видишь, еще и хозяйствующее лицо компании!
– Как же! – кричал Лисянский.
– И у меня есть уже полухозяин – приказчик Коробицын!
А лейтенант Ратманов, изрядно разобиженный на Резанова и его свиту, разошёлся не на шутку, и, матерясь, прокричал вслед уходящему в каюту камергеру:
− Мать, его! Он будет у нас хозяином в своей койке! Еще он прокурор, а не знает законов, где объявляют указы! Его, скота, заколотить в каюту! Пусть там сидит – вшами своими командует!
– А кораблем-то править сможешь ли?! – разошёлся не на шутку Ромберг, выкрикивая свой вопрос в спину уходящего к своей каюте камергера. И закончил, когда Резанов уже стал спускаться по леснице и вовсе скрылся из вида:
–Это тебе не бумаги таскать на подпись!
– Успокойтесь, господа офицеры! Поберегите силы для службы, – прервал начавшуюся бессмысленную перепалку  Крузенштерн.
– Будем исполнять свой долг до конца, а там пусть всё будет, как Господь и Император рассудят, закончил спор Иван Федорович, дав команду Лисянскому следовать на «Неву» и ставить паруса.

«Я едва имел силу уйти в каюту и заплатил жестокою болезнью, во время которой доктор ни разу не посетил меня, хотя все известны были, что я едва не при конце жизни находился. Ругательства продолжались, и я принужден был, избегая дальних дерзостей, сколь ни жестоко мне было проходить экватор, не пользуясь воздухом, высидеть, никуда не выходя, до самого окончания путешествия и по прибытию в Камчатку вышел первый раз из каюты своей», − напишет в своих записках камергер Резанов о завершении разговора с офицерами.
После скандала, произошедшего у Маркизовых островов, Николай Резанов, судя по его записям, тяжело заболел и не покидал своей каюты до прибытия в Петропавловск.
Между тем в дневниках «узника», к которому якобы даже не допускали врача, можно найти весьма пространное описание Гавайских островов, на которых корабли экспедиции побывали в июне 1804 года.
В его записках, сделанных по горячим следам тех или иных событий, проявляется много еще различных вариаций, никак не соответствующих свидетельствам других очевидцев тех же событий. Камергер, как показало последующее сравнение свидетельств разных участников событий, склонен был в своих сочинениях многое преувеличивать или трактовать в свою пользу. А дальнейшие события, связанные с посольством в Японию, показали, что прикинуться больным, когда это было удобно для камергера, являлось его испытанным и отработанным приемом.
Тем не менее, документ за подписью Александра на команду произвел должное впечатление. Все изрядно были подавлены и задумались о возможных последствиях неподчинения назначенцу императора. Но решительность и уверенность Крузенштерна вернули всем спокойствие и понимание правильности действий в отношении посла камергера Резанова.
После этих событий Юрий Лисянский пишет письмо Ивану Крузенштерну:
«Позвольте мне изъявить свое недоумение на инструкции, которые Николай Петрович читал вчерась публично на шханцах; до сего времени я щитал себя в команде вашей теперь же выходит, что имею у себя другого