СНЫ КОМАНДОРА

компании 1-й прикащик, уговаривали со слезами и целовали руки, а как тут же в это время починивался большой парус, то с великим присутствием духа грандиссимо амбасадер (посол – прим. автора), счел его за мягкую постель и разлегшись на оном, уснул. Я, был на вахте, приказал отнести его в каюту, где он проспал до другого дня и безсовестно всех заверял, что он не был пьян и что он сам дошел в каюту».

Граф Толстой, следуя своим наклонностям известного любителя пошалить, пытался скандалить, но после того, как его главный собутыльник Резанов стал невменяем, помня о грозном наказе капитана, ушёл в каюту и стал потчевать вином свою мохнатую подругу – макаку. От одного запаха вина обезьяна обезумела и исцарапала своего хозяина, на что, наблюдавшие это безобразие офицеры, посоветовали графу вызвать макаку на дуэль.
Граф был в ярости, пинал сундук с канатом, грязно ругался, на что уже среди матросов пошли разговоры, что еще немного и граф совсем обтешется и его можно будет взять матросом:
– А то, вишь, как выражаться научился! Ну, прям, как наш боцман! Берем его в команду по реям скакать?! А не то от безделья недолго и ума лишится окончательно.
− Не дай-то, Бог! − воскликнул один из мичманов, понимая, что это шутка, но живо представив графа ползающим вместе с макакой по мачтам и реям при постановке парусов.
Но на этом подгулявшие матросы не успокоились. Нашёлся шутник, позволивший скабрезную шутку в адрес Толстого, тихо сказанную в своём кругу о том, что спит де граф со своей макакой, полюбил её и совсем собрался обучить и очеловечить.
– Женится, небось? – продолжил шутку другой.
− Коли родит, узнаем! – нашёлся, что ответить шутник.
Дружный хохот матросов разнёсся по палубе.
Рождество встретили у берегов португальской колонии Бразилии.
На причал встали на острове Санта-Катарина в городке Носса-Сеньлора-ду-Дестеру.
На переходе к Бразилии выяснилось, что англичане все же «благословили» уходящую в плавание русскую экспедицию, продав не только не свежие, как они заверяли, корабли, но корабли со скрытыми дефектами обшивки и мачт. Прибыв в Бразилию, пришлось встать на ремонт и заняться обшивкой «Невы», которая местами просто была сгнившей.
При чистке днищ обнаружились даже прежние названия судов − «Леандр» и «Темза».
Обшивку местами пришлось заменить, законопатить щели и покрыть все водонепроницаемой смолой. Две мачты из трех – грот- и фок-мачты на «Неве» пришлось также менять.  На мачтах были замечены значительные после шторма в Северном море трещины. Особенно опасной была трещина на грот-мачте, которая опасно наклонилась, готовая рухнуть при малейшем напоре ветра. На все работы ушло не менее шести недель и хорошо, что мачты не подвели в море во время шторма, так как без них корабль был обречен на гибель.
В Бразилии через посольство пришла весть, что капитан Иван Федорович Крузенштерн награжден Императором орденом Святого Георгия IV класса.
Как следует из положения к награждению:
«….но дается оный тем, кои не только должность свою исправляли во всем по присяге, чести и долгу своему, но сверх того отличили еще себя особливым каким мужественным поступком, или подали мудрые, и для Нашей воинской службы полезные советы…».

Так высоко оценил император долгую службу на флоте, работу по подготовке кругосветного плавания и первые уверенные шаги в направлении реализации экспедиции, под руководством Крузенштерна.
Экипаж занимался ремонтом судна, а свободные от вахт остальные члены экспедиции, подчиненные Крузенштерну, совершали экскурсии вглубь острова и на материк, пополняли гербарии, коллекции насекомых, рыб, животных. Сам Крузенштерн, так же, как и во время плавания, руководил многими научными работами, сам нередко принимая непосредственное участие в гидрографических исследованиях. Морские офицеры занимались астрономическими определениями, съемкой местности, промеряли глубину воды, пеленговали и на основе всех этих данных составляли морскую карту.
Посланник же со свитой проживал на берегу в праздности.
Со стороны свиты камергера в Бразилии последовали новые выходки и проделки.
Пока стояли в доке, разразился скандал с местными властями. Виной конфликта снова стал член посольской свиты Резанова молодой граф Фёдор Толстой.
Шатаясь по городу со своей обезьяной граф, находясь в изрядном подпитии, вступая в шумные дискуссии с местными жителями и приставая к женщинам, был местными блюстителями порядка принят за контрабандиста, которых в здешних краях было множество. На требование предъявить документы, не пытаясь объясниться и вообще плохо понимая, в чем претензия со стороны властей, граф Толстой, достал пистолет и взялся палить, что привело к ужасной суматохе.
Сам граф, наведя переполох, после этой выходки сбежал.
Быстро разобравшись, что этот сумасшедший − русский с одного из кораблей из дока, к капитану приехал в экипаже представитель мэрии с полицейским и потребовал выдачи хулигана. И вполне вероятно, что изрядно надоевшего своими выходками графа выдали бы и оставили на острове, но его на борту не оказалось.
Граф и вся свита камергера проживали на берегу, блаженно потягиваясь на полноразмерных и мягких кроватях, куда и устремился граф в обнимку с макакой.
В гостинице обильно текло вино, и всегда были под рукой местные доступные женщины – белые, креолки, черные и прочие местные красавицы на любой вкус, которые доставлялись в отель шустрыми сутенёрами.
В этой сладострастной суматохе не обошлось и без потерь.
Так пишет в своих воспоминаниях лейтенант Макар Ратманов:
«…А у нашего посла украли на берегу 49 талеров и золотую табакерку – ничего странного слышать, что сие попалось в те руки, которые доставляли послу и белых и черных непотребных женщин – в бытность посла на берегу мало делал России чести, ибо которым было отказано от португальцев общества, а его превосходительство ежудневно делал ему визиты, для того чтобы утолить свое сладострастие».

Подобное поведение среди военных моряков, настроенных уставом морской службы на дисциплину, выглядело вульгарным и недопустимым, но петербургским кутилам-прожигателям жизни всё было нипочем – было бы весело.
На этот раз графу Толстому снова повезло. Узнав о принадлежности графа к экспедиции русских, португальские чиновники ограничились сообщением в посольство России об инциденте, оставив молодого повесу в покое.
Что же касается потери денег и дорогой табакерки, то по соответствующему заявлению было составлено сообщение, которое приобщено к общей депеше в посольство, после того как власти выяснили с какой компанией проводил время граф Толстой и характер развлечений свиты камергера.
А вот на корабле Фёдор Иванович, пока что не столь изнуренный плаваньем, продолжал выделывать всякие новые штуки.
Однажды граф Толстой, раздобыв бутылку рому, напоил корабельного священника Гедеона. Пока старик Гедеон, отключившись под воздействием алкоголя, спал прямо на палубе, граф припечатал его бороду к полу казенной сургучной печатью, которую выкрал по этому поводу из каюты капитана. А когда священник очнулся, Фёдор Толстой прикрикнул на него, указав на печать:
− Лежи, вставать не смей! Видишь, казенная печать! Вставать не велено – капитан приказал!
Священник, потерпев некоторое время и наконец, протрезвев, плача, попросил принести ему ножницы и отстриг себе бороду по самый подбородок. После такой варварской цирюльни Гедеону пришлось остричь богатую окладистую когда-то бороду, явив миру со слезами на глазах ветхую куцую бородёнку.
В другой раз граф Толстой, развлекая камергера, проживавшего в одной каюте с Крузенштерном, затащил в капитанскую каюту свою макаку и стал показывать Резанову,  как обезьяна умеет писать.  В качестве орудия для написания макака использовала пальцы всех четырех лап, подражая своему хозяину. Вот только граф Толстой использовал для занятий чистый лист, а макака добралась до дневника капитана, лежавший на столе, и измарала его страницы вдоль и поперек.
С помощью камергера всё свалили на обезьяну.
Но вскоре обезьянка наскучила графу и когда она в очередной раз поцарапала Фёдора Ивановича, тот со злости так припечатал со всего маху несчастное животное к палубе, что она тут же испустила дух.
Никто особо не горевал, обезьяна всех достаточно напрягала и раздражала своими шалостями, но одобрения такой поступок представителя столичной аристократии со стороны моряков не получил.
Длительная остановка у бразильских берегов нарушила все ранее намеченные планы экспедиции. Теперь приходилось огибать мыс Горн в самое опасное время – время диких и самых опасных штормов.
Хорошо отдохнув на берегу,  камергер Резанов, выслушав сообщение об отправлении по прежнему маршруту вокруг мыса Горн, вдруг стал возражать, предлагая  изменить маршрут плавания.
Резанов, озаботившись судьбою экспедиции, стал настаивать, что правильнее теперь идти кораблям к берегам Африки, чтобы обойти этот континент и далее следовать через Индийский океан в Японию, а уже затем к берегам Америки.
Данное предложение Иван Крузенштерн решительно отверг, так как ранее принятые план и маршрут экспедиции для него были незыблемы. Доводы, которые привёл Крузенштерн в споре, были просты и понятны:
– Мы уже пересекли Атлантику и терять время, подвергая корабли новым и неизведанным опасностям плавания через океан от берегов Америки к Африке, считаю неправильным. На ненужный нам переход мы потратим не менее двух месяцев. Путь же вокруг африканского мыса Доброй Надежды не менее тяжел, чем вокруг мыса Горн. В итоге мы потеряем время, нарушим ранее принятый и обдуманный маршрут. Это неприемлемо!
Крузенштерна поддержал и Лисянский, которому также была очевидна нелепость сделанного камергером предложения об изменении маршрута.
Камергер Рязанов вынужден был согласиться, но остался при своем мнении, отметив:
− Я предупредил вас об опасностях и возможности изменить маршрут. Если экспедиция потерпит крушение, это будет на вашей совести и ответственности.
Трудно представить каковы были бы последствия отступления от продуманного и ранее согласованного маршрута, если бы предложение камергера было принято.
Крузенштерн и Лисянский провели совет и решили, что в случае если во время бури корабли потеряют друг друга, местом встречи назначается остров Пасхи или Маркизовы острова.
Следуя в направлении мыса Горн, корабли попали в полосу жестоких бурь, дождей, снега, града и команда с умилением вспоминала теплые воды и жаркую погоду у экватора.
Руководители экспедиции, хорошо изучив опыт дальних плаваний, постоянно заботились о состоянии команды. По приказу капитана был усилен рацион питания, который разнообразили горохом, луком и тыквой, а ещё подавали горячий чай утром и пивное сусло на ужин. Все моряки были одеты в тёплое белье, бушлаты и штаны, и была организована просушка намокающей во время шторма верхней одежды.
Так заботами и трудами занятый экипаж уверенно двигался через глубины океана, преодолевая недоразумения и несогласованность, испытывая бесконечные трудности бытия людей, оторванных от общества, испытывающих скудность питания и