Матрёна, по старости уже не исполнявшая почти никаких обязанностей, а больше присматривающая за прочими. Только сама хозяйка ничем не показывала нерасположения. Первым возникло подозрение, что девушка согрешила, о чём стало общеизвестно. Если это был грех случайный, то барыня могла его простить, зато не прощали дворовые.
Зинаида Михайловна спохватилась, что гость пришёл налегке.
- На этот раз вы странствуете почти без вещей, с одним лишь узелком? – спросила она с улыбкой.
-Как?! У меня был большой чемодан. Разве он не прибыл? Я сам был свидетелем того, как Агафья Трофимовна, этот ворчливый ангел-хранитель усадьбы Коровкиных, лично проследила, чтобы его уложили в телегу, и давала жёсткие наставления кучеру. Поскольку лошадь бежит резвее, чем я, мой чемодан должен был меня опередить. Как же так? И ведь впрягли не заезженную клячу, а добротную упитанную кобылу. Неужели я научился передвигаться быстрее лошади? Или, может, кобыла оказалась слишком упитанной?
Над шутливым недоумением гостя смеялись все, даже грустная Таня робко улыбнулась.
- Ничего страшного, - решила Зинаида Михайловна. – Наверное, что-нибудь случилось с телегой. Когда её починят, чемодан к вам обязательно вернётся.
- В этом, действительно, нет ничего страшного, если только поломка не случилась у реки и чемодан не свалился в воду, - возразил Василий Георгиевич. – В нём есть одна вещь, которой я бы не хотел лишиться. Вода её уничтожит. Не надо было доверять её случаю, а следовало взять с собой. Но раз уж всё так получилось, то остаётся положиться на судьбу. Правда, вид у меня…
- Если хотите, можете воспользоваться гардеробом Шуры. После его смерти я оставила кое-какие из его вещей.
- Сколько уже лет прошло? – спросил Василий Георгиевич. – Пять? Нет, наверное, все шесть. Как жаль Шурку!
- Шесть с половиной, - уточнила Зинаида Михайловна. – Девочки уже выросли, а мне всё кажется, что мы с Шурой ещё вчера были вместе.
Оставшись один, князь привёл себя в порядок и принялся примерять одежду покойного мужа Зинаиды Михайловны, которую то и дело подносила Матрёна, попутно рассказывавшая местные новости. К несчастью, Шура был так худ, что втиснуться в его вещи не было никакой возможности.
- Вот это на тебя влезет, Васенька, - определила Матрёна, подавая ему просторный синий бархатный халат с широкими рукавами.
- Влезет-то влезет, - согласился Василий Георгиевич. – Но как я смогу выйти в нём в гостиную?
- Ничего. У нас всё просто.
- Лучше я в своём…
Он с сомнением посмотрел на то, что стало с его одеждой после пешего похода и пребывания у костра. Даже халат показался ему приличнее.
- Хорошо, тётка Матрёна. Твоя взяла. Надену халат. Но принеси две тонкие шали. Одна должна быть голубой или белой, а другая пусть будет узорная.
- Что ещё выдумал? – встревожилась старуха. – Какие ещё шали? Зачем они тебе?
- А вот увидишь.
- Ты, Васенька, словно бы не вырос.
- Вырос, уверяю тебя, тётка Матрёна. Вон насколько я выше тебя. А что умом не дорос, так того никто, кроме нас с тобой, не замечает.
- Вырос-то ты, вырос, - согласилась Матрёна, отсмеявшись, - а всё остался таким же бедовым, как был. Уж не привидением ли хочешь опять прикинуться, словно на тебе креста нет?
Но старуха, хоть и удалилась с ворчанием, вернулась с требуемым. Она хотела задержаться, любопытствуя узнать, что задумал выросший, но, по её мнению, так и не повзрослевший Вася, однако её ласково выставили из комнаты.
Когда пришло время ужинать, любопытная Матрёна лично отправилась звать дорогого гостя к столу. Открыв дверь, она отпрянула, но, приглядевшись, засмеялась.
- Я, Васенька, тебя сразу и не признала, - сказала она. – Подумала, кто чужой в дом влез. Смотрю – нехристь сидит на ковре, ножки скрестил.
Василий Георгиевич, нарочно принявший восточную позу, чтобы удивить старуху, был удовлетворён.
В гостиную, где все уже собрались, он не просто вошёл, а плавно вплыл с индийским приветствием «намастэ» и соответствующими жестами. Сначала все оцепенели, потом раздались восторженные возгласы и смех. На госте был халат, перетянутый в поясе цветной шалью, а на голове красовалась голубая чалма.
- Мэ Бхарат сэ ата тха, - провозгласил он. – Мэ кхана ор пина чахта ху. Мудьже гошт, мачли, мурги, сабзи, куч кхана дидьжие. Иными словами, дайте поесть несчастному страннику, лишившемуся своего чемодана.
Раздался хохот.
- Ну, Вася, всего от тебя могла ожидать, но такого не ждала, - заявила сидевшая во главе стола Надежда Николаевна. – Скоро нас пригласят к столу, голодный индийский гость, а пока дай мне на тебя полюбоваться.
Она встала, подошла к нему и поцеловала в лоб, для чего тому пришлось пригнуться, а он почтительно коснулся губами её руки. Это была бабушка покойного Шуры, мужа Зинаиды Михайловны, и прабабушка находившихся тут же трёх девушек. Она была очень стара, худа, мала ростом, но бодра, здорова и в полной памяти.
- Простите меня за маскарад, - сказал Василий Георгиевич. – Мои вещи ещё не прибыли, а выходить к дамам просто в халате мне показалось неприличным. Пока считайте меня индийским гостем.
Для убедительности он спел начало известной арии. Раздались аплодисменты.
- Но я ещё не со всеми поздоровался, - прервал он музыкальный номер. – Мария Ивановна, вы, как я слышал, стали невестой?
Названная особа доводилась племянницей Зинаиде Михайловне и правнучкой Надежде Николаевне. Какой-нибудь случайный наблюдатель, закоренелый в своей беспристрастности, сказал бы, что эта девушка бесцветна и некрасива, а её неровные зубы ужасны, но вряд ли этот человек сумел бы сохранить это впечатление более чем на десять минут, потому что жизнерадостность и доброта настолько затмевали недостатки внешности, что Маруся, как её называли близкие, иногда казалась настоящей красавицей. Ей было двадцать лет, и она, в самом деле, недавно приняла предложение архитектора, приезжавшего в гости к соседям. Несмотря на то, что он был немцем и вдвое старше её, они казались идеальной парой.
- Да, Василий Георгиевич, - подтвердила она, гордая и смущённая.
- Я знаком с Александром Александровичем. По-моему, ваш выбор удачен.
- А с кем ты, князь Василий, не знаком? – спросила Надежда Николаевна, подчёркивая титул гостя. – Начиная с государя императора до какого-нибудь дикого негра из африканских дебрей – все твои знакомые. И всё-то ты мечешься по свету, как угорелый, места себе не находишь. Не знаешь, чем заняться? Душа требует дела, а ум его не находит?
- Наверное, Надежда Николаевна, - согласился Василий Георгиевич.
- Только ты на меня не обижайся, Вася, - попросила старая дама. – Ты же мне как внук. У меня за тебя сердце изболелось. И не забывай, что не чужой ты мне. Мы хоть и очень дальняя, но всё же родня.
- Я это очень хорошо помню, - подтвердил Василий Георгиевич. – Мы… Если объяснить наше родство простым языком, без указания имён и сложных родственных связей, то троюродная племянница тёти моей прабабушки была замужем за внучатым племянником вашего, Надежда Николаевна, прадедушки. Иными словами, вы мне почти бабушка.
Все захохотали, а старуха погрозила виновнику веселья пальцем.
- Александра Александровна, вы так повзрослели и похорошели, что я мог бы вас не узнать, если бы встретил где-нибудь ещё, - продолжал приветствия гость, обращаясь к старшей дочери хозяйки.
Симпатичная восемнадцатилетняя тёмно-русая девушка с несколько томным взглядом серовато-коричневых глаз приветливо ему улыбнулась.
- Тогда я бы сошла за прекрасную незнакомку, - пошутила она. – А вас, Василий Георгиевич, я бы узнала всегда и везде и… во всём, даже в этом восточном наряде.
- Сансана… - обратился тот к ней.- Или вы уже слишком взрослая для этого прозвища?
- Нет, зовите меня по-прежнему, - возразила девушка.
- Как же теперь быть, если скоро в семье появится ещё и Сан Саныч?
- Да, это будет проблема, - согласилась Зинаида Михайловна. – Александр Александрович и Александра Александровна.
- Хорошо ещё, что он влюбился в Марусю, а не в Сансану, - сказала третья девушка.
- Талочка! – попробовала было остановить её Зинаида Михайловна, но тут же решила, что в слове «влюбился» нет ничего порочного.
- Это верно, - решила Маруся. – Александр Александрович и Александра Александровна – это оказалось бы чересчур.
Не было бы ничего странного, если бы немолодой архитектор обратил особое внимание на красивую Сансану, которая была всего на два года моложе двоюродной сестры. Тем ценнее казалось Марусе, что он выбрал именно её.
- Наталия Александровна, а вы так повзрослели, что я уже не решусь назвать вас Талочкой, - отметил князь, любуясь стройной пятнадцатилетней красавицей с тёмными кудрями и завораживающими карими глазами.
- Василий Георгиевич, вам это разрешается, - засмеялась девушка.
- Но как вы ухитрились так измениться всего-то за три года? Были совсем ребёнком, а теперь – взрослая барышня.
- Чужие дети растут быстро, - напомнила Надежда Николаевна общеизвестную истину. – Пора бы тебе обзавестись своими. Видно, придётся мне самой приискать тебе невесту.
Это было странно, но сердце Талочки ревниво встрепенулось. Никто, и сам Василий Георгиевич в том числе, уже не помнил, как давным-давно, когда Талочке было лет семь, если не меньше, Надежда Николаевна точно так же выговаривала дорогому гостю за то, что он не может успокоиться и заняться делом.
- Женись, - советовала она, расхваливая одну из соседских барышень. - Чего тебе ещё надо? Умная, воспитанная, образованная, красивая, с хорошим характером и вдобавок любит тебя.
- Моя невеста ещё не подросла, - отшутился Василий Георгиевич, указывая на Талочку. – Когда станет старше, тогда и женюсь.
Эти слова врезались в память девочке и, хоть она давно поняла, что это была всего лишь шутка, почему-то она росла с мыслью, что жених у неё есть и ждёт лишь, когда она достаточно повзрослеет.
Сейчас она, умом сознавая, что было бы нелепо считать Василия Георгиевича своим женихом, всё-таки в глубине души ждала того времени, когда сбудутся его давнишние слова.
- Надежда Николаевна, я целиком полагаюсь на ваш вкус во всём, кроме выбора невесты, - ответил гость.
- А где ты побывал на этот раз? – спросила старая дама, меняя тему, но не отказываясь от намерения убедить вечного странника остепениться, а лишь откладывая его на более подходящее время.
- Я же вам писал.
- Писал, - подтвердила Надежда Николаевна. – А теперь расскажи. Твои письма такие же, как твой характер. То придёт толстая пачка бумаг и мы зачитываемся твоими приключениями, а то вдруг получаем конвертик с одним листком внутри, из которого ясно лишь, что ты жив-здоров и того же нам желаешь.
- Рассказывать-то особо не о чем, - скромно ответил гость.
- Василий Георгиевич! Это вам не о чем?! – возмутилась Зинаида Михайловна.
- Дорогой Василий Георгиевич, у вас всегда множество интересных историй, - подхватила Маруся. – Как только я узнала, что вы в наших краях, я сейчас же приехала сюда, чтобы самой вас послушать. Неужели вы так ничего и не расскажете?
- Это будет просто… безобразие, - вторила ей Сансана, меняя слово «свинство» на менее экспрессивное.
- Василий Георгиевич всегда говорит, что ему не о чем рассказывать, - напомнила Талочка, - а потом выясняется, что всяких историй у него припасено на два месяца ежедневных слушаний.
- Всё
