напомнит о том, что она не безвозрастная тень, а юная девушка, у которой впереди целая жизнь.
Редкий молодой человек при этих словах не почувствует себя рыцарем. Вот и моё сердце забилось чаще положенного. Передо мной, как живая, представала заточённая прекрасная страдалица, которой я и только я один мог даровать свободу. Если откровенно описать то, что тогда бушевало в моей растревоженной душе, то это была сложная смесь желания спасти несчастную девушку и волнующее ожидание того особого чувства, которое обязательно охватит нас обоих, когда мы встретимся. Более того, я был так впечатлителен, что в воображении уже успел несколько раз пережить этот момент и заочно влюбился в… не в девушку, а пока ещё в бесплотную тень.
- Я уверен, что мои родители позволят мне поехать с тобой, - сказал я. – Но вряд ли твою сестру встряхнёт моё появление, потому что я не считаю себя приятным молодым человеком… Я, конечно, молодой человек, но, кажется, не особенно приятен для девушек. Во всяком случае, пока ни одна девушка мной не заинтересовалась.
- А какой девушке захочется сидеть рядом с тобой на кладбище? – осведомился Генрих, и этот довод показался мне резонным. – Я тоже неопытен в вопросах о девушках, но, по-моему разумению, ты был бы для них очень привлекателен, если бы не прятался от них за надгробиями. А что касается Марты, то я меня нет цели влюбить её в тебя или тебя – в неё. Мне нужно лишь расшевелить её. Пусть поймёт, что в мире живут не только её опекун и его слуга, но и молодые люди, один из которых когда-нибудь так ей понравится, что она захочет выйти за него замуж. Пока до этого ещё далеко, но пускай она хотя бы захочет выбираться из дома на божий свет. Я очень рад, Джон, что ты согласился мне помочь. А уж попутешествуем мы на славу. Я сделаю эту поездку по Германии незабываемой для нас обоих.
Мы пошли ко мне домой, и я представил Генриха родным. Несмотря на то что они, как истинные англичане, относились к иностранцам настороженно, он произвёл на них очень хорошее впечатление, и разрешение присоединиться к нему было мне немедленно дано. Сборы были недолги, и на следующее утро мы с другом покинули гостеприимный кров моих родителей и отправились в путь.
Я не был против того, чтобы проехаться сначала по моей родине, что было бы приятно Генриху и полезно мне, потому что я знал лишь немногие её уголки, но Генрих хотел доставить удовольствие, прежде всего, мне, а потому сослался на то, что уже достаточно попутешествовал по Англии, и сразу повёз меня к себе в Германию. Он так загорелся мыслью помочь сестре, был в таком нетерпении, что я не решился просить его ненадолго задержаться в странах, через которые мы проезжали. Зато ступив на родную землю, он совершенно преобразился, словно успокоился, и обрёл уверенность. Гид из него получился превосходный, и он показал мне несколько прекрасных и примечательных мест, но, как известно, в путешествии все примечательные места кажутся прекрасными, а все прекрасные места мнятся примечательными, и то, мимо чего спокойно проходишь у себя дома, представляется значимым на чужбине.
Однако моё знакомство с Германией было ещё в самом начале, когда Генрих неожиданно сказал:
- Джон, мы сейчас очень близко к замку моего дяди. Что, если мы туда заглянем сейчас, а уже оттуда продолжим наше путешествие? Для тебя это будет даже лучше, потому что моя сестра не говорит по-английски и тебе поневоле придётся вспоминать свой немецкий, а это будет для тебя полезно в наших дальнейших странствиях. Пока ты доказал, что, действительно, знаешь на нашем языке всего несколько слов, да и те нетвёрдо.
В последнем он был неправ, потому что я обнаружил в себе неожиданные способности к языкам вообще или хотя бы только к немецкому языку. Но я так стеснялся наделать ошибок при составлении фразы, так боялся вызвать смех своим акцентом, что не решался говорить, ограничиваясь короткими общеизвестными репликами вроде «Danke schön», «Guten Tag», «Sehr gut» и «Ich sprehe Deutsch nicht». Однако, вслушиваясь в разговоры, я начал улавливать их смысл. Конечно, если бы люди вели серьёзные беседы, то я бы ничего не разобрал, но обычные несложные разговоры на бытовые темы очень мне помогали в постижении самого сложного в изучении любого языка – восприятии речи на слух. Сначала я отмечал в предложениях отдельные знакомые слова и пока не мог связать их вместе, но потом ухо научилось различать всё больше слов, сочетание которых уже приобретало смысл. В тайне от Генриха я старательно изучал словарь и учебник и, что удивительно или, наоборот, неудивительно, продвигался в освоении чужого языка гигантскими шагами, не то что в детские годы, когда у меня не было желания и стимула изучать немецкий.
Но Генрих не догадывался о моих успехах, потому что, повторяю, я стеснялся ошибок и произношения, а потому предоставлял вести все разговоры моему другу, сам же довольствовался его переводом. Кстати, этот перевод иногда мне очень помогал, потому что, слушая немецкую речь, я был внимателен и самостоятельно пытался постичь её смысл, а перевод Генриха или подтверждал, что я не ошибся, или, напротив, указывал на ошибки. К сожалению, часто мой друг переводил одновременно с говорящим, что мешало восприятию немецкой речи.
Однако, хвастаясь своими скромными достижениями, я отвлёкся от основного повествования. Читатель меня извинит за это, когда узнает, что вспыхнувшее во мне желание овладеть чужим языком помогло мне разобраться в некоторых весьма интересных разговорах, которые не были мне переведены. Но теперь пора вернуться к моему рассказу.
Неожиданное предложение Генриха сделать перерыв в нашем путешествии почти в самом его начале навело меня на мысль, что он беспокоится о сестре больше, чем хочет показать. Разумеется, не было бы ничего странного, если бы мы завернули в замок, раз он нам по пути, но что-то мне подсказывало, что Генрих специально выбрал маршрут, который проходил мимо этого замка.
По сути, мне должно быть совершенно безразлично, сейчас ли мы погостим у дяди моего друга, а потом продолжим наши странствия или приедем в замок после поездки по стране, однако почему-то мне не пришлось по душе это предложение. Возможно, увлекшись осмотром всё новых и новых мест, мне попросту не хотелось прерывать это занятие, но всего вероятнее, что во мне именно тогда зародилось предчувствие беды. Многие могут привести примеры из собственного опыта или опыта знакомых, что перед несчастьем человеку словно посылают предостережение. Вот и я сквозь досаду почувствовал что-то неуловимое, но явственное, отчего мне стало не по себе. Я сразу же прогнал это чувство, решив, что оно лишь следствие досады, но теперь считаю, что это был тот самый сигнал об опасности.
Я был так благодарен своему другу за эту увлекательную поездку, что недовольство и смутное беспокойство быстро сменились уверенностью, что навестить замок именно сейчас – это как раз то, чего я хочу. Но я не дал себе и минуты на раздумье, а ответил сразу, не дожидаясь перемены своего настроения.
- Я буду очень раз погостить в замке. Кстати, познакомлюсь с твоей сестрой.
При упоминании об этой девушке вокруг меня вновь стали витать видения красавицы, заточённой в заколдованном замке, её спасителя в моём лице, и во мне вспыхнуло погасшее было предвкушение великой любви. Я был так молод и неопытен, что прекрасная возвышенная любовь всегда служила довершением всех моих фантазий, а в тот момент в моей жизни должна была появиться не мечта, не фантазия, а реальная девушка, которая нуждалась в моей помощи.
- Спасибо тебе, Джон, - поблагодарил Генрих, и такая задушевность была в его голосе, что я почти убедил себя, что с самого начала хотел прежде погостить у его дяди, а уж потом путешествовать по Германии.
- Но для твоего дяди будет неожиданностью моё появление, - напомнил я снова, потому что уже говорил ему об этом. – Может, он не хочет принимать гостя.
- Об этом не беспокойся. Я написал ему о том, что везу школьного товарища, указал, куда мне писать и получил ответ. Он не возражает.
Мы решили отправиться в замок утром, чтобы прибыть туда засветло, а пока побродили по окрестностям того местечка, где находились, ведя разговоры на самые разные темы, которые, против нашего желания, постоянно переходили на замок, дядю моего друга и его сестру. Иногда Генрих пускался в воспоминания, вызванные попадавшимися нам на пути предметами.
- Видишь те два дерева и большой камень между ними? – спросил он.
- Да. А что в них особенного? Какое-нибудь местное поверье? Не удивлюсь, если это место называется «Камень повешенного». Вон какая ветвь протянулась над ним. Легко представить, что на камне стоит человек, а ему на шею сверху накидывают верёвку.
Я всего лишь пошутил, используя для этой шутки мрачный эпизод из одной книги, даже не из одной, а из нескольких, поскольку в литературе повешенные встречаются довольно часто, а в жизни, к счастью, мне не приходилось их видеть.
- Тебе весело, а на меня это место навевает тяжёлые воспоминания, - с укором сказал Генрих. – Это, конечно, не «Камень повешенного», хотя… Да, здесь было бы удобно повесить человека. У этих деревьев зловещий вид. Может быть, именно поэтому я обратил на них внимание, когда ехал в замок дяди после смерти отца. Знаешь, когда человек охвачен горем, особенно внезапно обрушившимся на него горем, он прежде всего примечает вещи, отвечающие его настроению. А потом, когда постепенно из случайно услышанных разговоров, я узнал подробности о смерти моего отца, камень стал неразлучен с воспоминаниями об этом.
Мне стало не по себе, потому что я сразу же предположил, что отца Генриха убили, а про такие преступления с удовольствием читаешь в книгах, но опасаешься быть хоть в какой-то мере причастным к этому в жизни. Даже мой друг на миг стал мне неприятен, словно его, невинного, запятнало это событие. Разум сейчас же восстановил справедливость, и я уже с сочувствием думал о Генрихе.
- А что, он умер не от удара? – осторожно спросил я. – Мне помнился, что его убило разорение.
- От удара. Того, о котором ты говоришь, или того, который случился. Всё произошло так неожиданно, что никто не смог бы сказать, от какого удара он скончался. Дядя присутствовал при его смерти. Он как раз в это время зашёл навестить моего отца, и тот именно при нём вскрывал почту. Прочитав одно из писем, он схватился сначала за голову, потом за сердце и упал замертво. Позже выяснилось, что в этом письме было известие о его разорении.
- Какой ужас! – воскликнул я.
- Но ты можешь себе представить, что испытал дядя, когда на его глазах умер его брат? Но всё-таки хорошо, что он при этом присутствовал, потому что иначе могли бы заподозрить в смерти отца слугу, которого он в этот день уволил.
- Каким образом? – заинтересовался я.
- Падая, отец расшиб себе голову о… не то каминные щипцы, которые были оставлены на полу возле камина, не то обо что-то ещё, валяющееся не на месте. Мне ведь не рассказывали об этом подробно, а все сведения я получил случайно из разных источников. А может, он ударился о каминную доску. Словом, он упал головой на какой-то предмет. Никто не смог бы определить, умер он сразу и падал уже мёртвый или умер от удара об эту штуку. Как это определишь?
