- Мне нравится, как ты рисуешь, - наклонившись к девочке, прошептала таинственная дама. – Хочешь секрет? Лекарство от твоего недуга – в твоем таланте. Нарисуй мой портрет, но без вуали, и я отблагодарю тебя, ты сможешь управлять людскими судьбами, я сделаю тебя марой. Ты не знаешь, кто это? О, это чудовищно сильные создания, одного их взгляда достаточно, чтобы человек расстался с душой… Хочешь могущества, дитя? Поверь, тогда ты не будешь одинока. Все глупые страдания забудутся, не будет боли, горя. Ты отдашь мне свой талант, и я награжу тебя силой, о которой жалкие обманщики, называющие себя колдунами, могут только мечтать! Подумай об этом, дитя!
Туман перед лицом дамы развеялся, и Таня с ужасом увидела, что у дамы наружность умершей Марфы. Веселой, румяной. Девочка отшатнулась. Гостья рассмеялась, махнула черным пером, и теперь на Таню смотрела ее собственная мать: потухшие от болезни глаза, острые скулы, сухие безжизненные губы – такой она была в последние перед смертью дни. Таня вскрикнула, бросилась бежать от жуткого видения, а ей в спину бил холодный хохот Черной дамы:
- Нарисуй! Нарисуй мой портрет…
***
К вечеру головная боль сковала железным обручем, который давил на виски так, что на глазах появлялись слезы. Нянюшка напоила Таню отваром и велела лежать, а сама ушла выполнять указания новой хозяйки. Людмила Николаевна велела Варваре разобрать платья умершей сестры.
Таня не захотела оставаться одна в детской и спустилась в кухню. Здесь жарко пылал в печи огонь, вкусно пахло, а кухарка Авдотья знала немало интересных сказок. Но Авдотье было сейчас не до сироты: Людмила Николаевна пожелала завтра принимать гостей.
Таня присела на лавке у печи и стала смотреть на пламя. Глаза слипались, девочка легла, положив под ноющую голову руку. Авдотья накрыла ее своим шерстяным платком.
Таня проснулась, когда за окном стояла темень, а кухарка со служанкой Верой, взятой вместо Марфы, пили за рабочим столом чай и болтали.
- Ой, не знаю, как теперь будет, - причитала кухарка вполголоса. – При Ольге-то Николаевне покойнице в доме тишина стояла, она предпочитала уединенное житье, а ее сестрица другого сорта ягода. Ей бы балы да кавалеры, да обеды и ужины…
- А правда, говорят, что Людмила Николаевна и Ольга Николаевна в ссоре были? – спросила Вера.
Авдотья воровато оглянулась на неплотно прикрытую дверь кухни, потом глянула в сторону Тани – та тут же сомкнула веки - и только потом, уверившись, что девочка спит, проговорила:
- Правда. Только ты об этом молчок, если хочешь и дальше работать здесь. Тайна эта.
Вера даже моргать перестала в предвкушении интереснейшей истории. Авдотья ее не разочаровала. Отодвинув кружку с недопитым чаем, она шумно вдохнула воздух и начала рассказывать:
- Я еще совсем девчонкой была, когда меня на кухню взяли. Так, поначалу подай-принеси, помой да почисти. Только через год к готовке допустили. Барыня, Анна Андреевна, строгая была, чуть что не так – гневалась. Нет, не била, но в деревню сослать могла, а мне страсть как не хотелось в деревню. На кухне-то в барском доме сытнее будет. И потом, местный кучер, Федор мне очень нравился. И я ему. Неохота было уезжать-то. Это после я узнала, что Федька проклятущий не только за мной, но и за горничной увивался, на ней он потом и женился.
Авдотья обиженно шмыгнула носом.
- А Людмила Николаевна? – не выдержала Верка, которую кухаркины страдания мало трогали.
- Ты погоди! – рассердилась та. – Дай сказать по порядку…
Авдотья неспешно, верно, чтобы немного потомить слушательницу, допила чай и продолжила повествование. Таня, прикрывшись платком, внимала каждому слову кухарки, боясь пошевелиться – увидят, что проснулась, и все, не станут дальше рассказывать. А какая интересная история! Даже получше тех, что Авдотья обычно рассказывала ей.
Муж Анны Андреевны давно умер, и она воспитывала дочерей одна. Женщина была властная. Ей никто перечить не смел. Кроме Людмилы. Ольга Николаевна была послушной: «Да, маменька. Конечно, маменька…». А вот ее младшая сестра всегда отличалась строптивым нравом. «Выпорю!» - серчала барыня, когда младшая дочь в очередной раз проказничала, но та только смеялась. «Вся в отца!» – договаривала тогда мать и тоже начинала смеяться. Людмила действительно была похожа на покойного супруга Анны Андреевны, поэтому ей прощалось все! И нелюбовь к вышиванию и урокам музыки, и дерзость, какую барыня ни за что не спустила бы никому из родных. Верно, она, глядя на дочь, вспоминала того бравого гусара, которому в молодости отдала сердце и которого по-прежнему любила даже после его кончины. Анна Андреевна замуж больше не вышла. Воспитывая дочерей, она мечтала, что когда-нибудь они найдут достойную партию и будут счастливы в браке, как и она когда-то.
Людмила влюбилась первой. В офицера, приехавшего погостить к своей тетушке. Утренний парк. Роса на листьях. Солнечный луч, трепещущий на стволах деревьев… И красивая девушка, в одиночестве гуляющая по аллее. Конечно, романтично настроенный молодой человек не мог не влюбиться. Людмиле тоже приглянулся красивый незнакомец. Они стали встречаться. Тайком, потому что Анна Андреевна ни за что бы ни согласилась, чтобы ее дочь общалась с нищим офицером, да еще и с подмоченной репутаций – ходили слухи, что возлюбленный Людмилы входит в какую-то тайную антигосударственную организацию и даже чудом избежал ареста. Дескать, его визит из столицы в провинциальный городок – не желание навестить престарелую родственницу, а всего лишь попытка спрятаться от справедливого суда. Правда, слушая эти сплетни, Анна Андреевна морщилась: «Чушь какая!», но тем не менее, дочерям строго настрого наказала не общаться с заезжим молодцем, жившим теперь по соседству. «Мало ли чего!»
Кроткая Ольга послушалась маменьки – ей был неинтересен кавалер, поскольку она уже ходила в невестах; девушку сосватали за сына ближайшей подруги Анны Андреевны: «Пусть не богат, - вздыхала мать, - но место имеет, и опять же порядочный человек, уж он-то позаботиться о моей Оленьке». «Андрей Иванович такой молодой, а уже служит при университете, - качала буклями ее подруга, навеличивая сына по имени-отчеству – сам профессор N. высоко отзывался о его способностях. Вот увидите, скоро ему доверят дело государственной важности! Говорят, иностранный ученый собирается в эк… спе… дицию, - тут подруга Анны Андреевны всегда спотыкалась, выговаривая сложное и непонятное для нее слово, - и правой рукой у него будет наш Андрей Иванович!». Анна Андреевна кивала в ответ, и обе дамы, абсолютно довольные собой и детьми, с удовольствием выпивали по чашечке чая с вареньем. Ольга находилась тут же и мечтательно улыбалась. Андрей Иванович ей нравился, но еще больше нравилось, что скоро она станет супругой. Людмила же на все нравоучения матери фыркала, как кошка, которую облили водой, и убегала. На свидание.
Влюбленные рисовали себе счастливое будущее, которое не суждено было сбыться. Ольга выследила сестру и обо всем рассказала матери. Анна Андреевна больно отхлестала младшую дочь по щекам и заперла в комнате. Тщетно офицер ждал любимую в парке у заветного клена. Она не приходила. Но потом прибежала девчонка в кухонном переднике и сунула офицеру в руку записку. Тот прочитал и заплакал: «Бедное дитя! Что с ним будет!» Авдотья, а это она принесла записку от молодой хозяйки, удивилась – никогда не видела, чтобы мужчины так реагировали, а офицер вытер слезы, надел фуражку и ушел не оглядываясь.
Кухарка прихлебнула чаю и улыбнулась благодарной слушательнице: – А потом Людмила Николаевна бежать хотела. К нему. Из окна спальни ночью вылезла, по саду кралась с узелком в руках, а в поклаже – шкатулка с украшениями да письма от любимого. Они украшения продать хотели, видно… На первое время, может быть, и хватило. Но Ольга Николаевна следила за сестрой и снова ее матушке выдала. Людмилу схватили и силой увезли в деревню.
- А офицер? – жадно спросила Верка.
- А его на следующий день прямо на городском бульваре арестовали. Сказывали, из столицы специально прибыли по его душу, - пожала полными плечами Авдотья. – Что с ним потом стало – кто знает? Только Людмила Николаевна с ним больше никогда не виделась.
***
Тане стало жарко под Авдотьиным платком. Она завозилась, не открывая глаз. Увидят, что не спит, и прогонят в детскую. Но уж больно интересно кухарка рассказывает! Как в дамском романе, который она украдкой утащила из маменькиного шкафа и начала читать. Многое в книге Танюше было не понятно, но ее пленило описание героини романа – красавицы с белой кожей и черными как смоль волосами. Девочка часто себя рассматривала в зеркале и со вздохом находила, что она сама ну нисколько не похожа на ту «деву, которая томилась от любви». Что такое томиться от любви, Таня не знала. Но ей очень понравилось это сочетание. Красиво! Сладко. Напевно. И грустно чуть-чуть.
Авдотья резко повернулась к девочке, и та мигом замерла, стала дышать ровно, спокойно.
- Да спит она, - махнула рукой Верка. – Рассказывай дальше, жуть как интересно!
- А нечего больше рассказывать, - кухарка все же встала, подошла к Тане и укутала ее платком. – Я ж говорю, ничего не знаю больше! Федька, гад, со своей квашней детишек народили, а я…
Крупные соленые капли поползли по румяным Авдотьиным щекам и пропали в уголках губ.
- Да ну его, Федьку твоего! – Верка даже чай перестала пить. – Ты про барыню расскажи. Про Ольгу Николаевну. Шептали бабы, что она родила мертвого ребенка, потому и муж ее, Андрей Иванович, дома не любил бывать. А Таня, мол, приемная…
- Чушь какая! Языки бы вам вырвать! – рассердилась Авдотья. - Я ж в этом доме сколько служу, мне ли не знать!
Сверкнув глазами, она плюхнулась на табурет и шумно отпила остывшего уже чая. Зыркнула еще раз на оробевшую служанку и даже отвернулась от нее. Потом, словно что-то вспомнив, повернулась к Вере и сказала шепотом – Таня изо всех сил вслушивалась в слова: - За такие разговоры можно и с жизнью распрощаться. Ну ладно, скажу тебе, но только затем, чтобы ты сама ненароком не начала расспрашивать от любопытства своего глупого да не накликала беды.
Верка часто-часто закивала и даже приложила палец к губам. Мол, все понимаю, буду нема как могила.
[justify]…Это случилось в
