- Милый Павел Петрович! Я уже говорила, что пока на мне забота о сироте, я не могу позволить…
- Ну, это вы бросьте! – полковник насупился и отвернулся.
Людмила Николаевна примиряюще коснулась его руки.
- Я обещаю вам – и только вам! - подумать.
***
- По вкусу мне пришлась твоя жертва, - услышав голос тайной госпожи, Варвара упала на колени и принялась отбивать поклоны, - за это даю тебе сроку три недели. Уговоришь девчонку написать мой портрет – минуют ее болезни и страдания, будет землю топтать до глубокой старости. А нет… Сама знаешь, что случиться.
Голос затих, но Варвара еще долго лежала, зажмурившись.
- Варвара? Где же ты? Давно обещалась отвар принести для Тани! – Людмила Николаевна рассерженно толкнула дверь в комнату няньки и обнаружила старуху, ничком лежащую на полу. – Да ты сама заболела, что ли? – удивилась хозяйка.
Варвара вздрогнула, встала на четвереньки и поползла, как собака, к кровати, не открывая глаз.
- Варвара! Да что с тобой?!
- Ничего, - нянька с усилием подняла тяжелые веки, всхлипнула и, пошатываясь, встала-таки на ноги. – Голова что-то закружилась, вот я и упала. Старая стала.
- Ну-ну, - примирительно сказала барыня, - тебе болеть нельзя! Ты – наш с Таней добрый ангел-хранитель! Помнишь, как ты меня выхаживала, тогда, в деревне, когда матушка меня из дому прогнала? А как живой водой отпаивала, когда я потеряла ребеночка, единственную ниточку, соединявшую меня с бедным Полем? Я знаю, это Ольга меня матери выдала, чтобы ей все досталось! Это сестра мне прислала подарочек – пирог с ядовитыми грибами, поев которого я трое суток была на границе жизни и смерти, и только ты меня вытянула с того света! Уж каким ты богам молилась, неведомо, но я чувствую, что если бы не ты, меня бы уже здесь не было!
Людмила Николаевна, не сумев совладать с эмоциями, стремительно подошла к Варваре и обняла ее.
- Я так люблю тебя, Варвара! – воскликнула она. – Ты меня всегда понимала и поддерживала! И я знаю, за нас с Танюшей ты готова на все!
- Так, барыня, - нянька погладила Людмилу Николаевну по спине. – На все…
- Милая моя, дай траву, скажу Авдотье, пусть сама отвар сделает для Тани. А ты можешь прилечь, отдохнуть, - Людмила Николаевна была готова расплакаться от собственного великодушия.
Но Варвара покачала головой:
- Нет, Авдотья не умеет, я сама, - боком вывернувшись из объятий хозяйки, нянька, с трудом двигая ногами, побрела из своей кельи. На кухню. Варить лечебный отвар.
Людмила Николаевна задумчиво оглядела комнату няньки. На мгновенье взгляд задержался на странной картинке, стоявшей на подоконнике. Изображение неясное, какое-то размытое… И зачем только Варвара хранит такую безделушку? Картинка дрогнула, словно от ветра, и упала изображением вниз. Барыня зябко повела плечами – сквозняк! - и поспешила назад, в светлую теплую гостиную, где ждал влюбленный полковник.
***
«Пирог с грибами… Нет, ошибаешься. Сестра ничего тебе не присылала. Глупая Ольга, слепо влюбленная в своего «принца» и полностью поглощенная мечтами о собственном счастье, забыла о несчастной Люсеньке в тот же миг, когда ту силком увезли в глухую деревню. Угощение состряпала я по воле старой барыни. А тебе, Людмила, сказала, что гостинец привезли из дома. Что поделать! Не хотелось Анне Андреевне растить нахаленка, поэтому она приказала опоить нагулявшую пузо неразумную младшую дочь снадобьем, чтобы дитя никогда не родилось. Да как на грех заболела Ольга, и зять готов был отказаться от жены… Пришлось старой барыне переменить решение. Младенец Людмилы должен был жить! Чтобы сделать счастливой… свою тетку. А Людмила к тому времени уже съела отравленный пирог… Но что-то пошло не так. Барышня потеряла сознание и лежала, безучастная ко всему, три дня и три ночи. А потом прискакал на взмыленном коне Федор, передал просьбу Анны Андреевны. Только, барыня, раньше надо было думать! Наивные люди, они полагают, что со Смертью можно спорить! Нет, даже если она и сделает подарок, за него потом всю жизнь расплачиваешься! Уж кто-кто, а я это хорошо знаю. С тех самых пор как неразумной девчонкой выторговала умирающей матери жизнь у жестокосердной Мораны, богини Смерти. Мать – что! – пожила еще лет десять, да все равно упокоилась, правда, тихо, без страданий, просто однажды легла спать и не проснулась поутру. А я всю жизнь мучаюсь, несу тяжкое бремя, и не будет мне покоя до самой моей кончины, - горько думала Варвара, помешивая деревянной ложкой в горшке с лечебным отваром. – Вот и Людмилину жизнь выкупила. И жизнь ее ребенка. Танечки… Чтобы ее тайно переправили в дом Анны Андреевны и выдали за дочь Ольги и Андрея Ивановича. Чтобы Морана смилостивилась, пришлось принести в жертву крестьянскую семью. Сколько у той бабы было ребятишек? Семеро, кажется… Лекарь так и не смог понять, отчего мать и все ее дети умерли один за другим в три дня. Говорил какие-то заморские слова, пугал… как же он говорил?.. эпи-де-ми-ей. Смешной! Да мне нужно было барышню и ее приплод с того света достать! Вот и пришлось чем-то, вернее, кем-то жертвовать. И «живая вода» тут вовсе не при чем. И святая тоже. Да я в церковь и не хожу, только поверну в ее сторону - подошвы горят огнем. Дико! Страшно! Что бы матушка-покойница сказала, коль узнала об этом?! Вот он, грех-то… Смертельный грех», - Варвара бросила ложку и отерла платком вспотевший лоб.
- Но Таню я так просто не отдам! – Варвара крикнула что есть мочи, больше не в состоянии сдерживать страдания. - Даже если снова придется убить, я убью! Слышишь! Но девочку я не отдам!
Авдотья, заглянувшая в кухню в тот миг, побледнела и побежала, как всполошенная курица, прочь.
«Ей-ей, ведьма, – думала кухарка, - точно с нечистой силой знается! Попросить у барыни, может, отпустит меня? Она сама скоро в столицу собирается переезжать, девки говорили, дом точно продавать будет, к чему ей здесь прислуга? А купчиха Роднякова давно хорошую стряпуху ищет, может, я сгожусь…»
***
Иван Данилович продолжал давать Тане уроки, хотя девочка уже была так слаба, что с трудом вставала с постели.
Людмила Николаевна хотела отменить визиты, но племянница горячо просила не делать этого.
- Когда Иван Данилович рядом, мне легче, правда, - шепотом говорила Таня тете.
- Бедное дитя, - тетушка смахивала слезы, отворачиваясь, чтобы девочка не видела ее лица.
- Не плачь, - сказала однажды Таня после очередного приступа. – Мне нисколечко не страшно. Потому что я уйду к Нему, а Она больше никогда не сможет заставлять меня. И я не буду рисовать ее портрет! Никогда! Я знаю, этот портрет может стать большим злом, умрут люди… И напрасно она оборачивалась мамой. Я не маленькая, меня не обманешь.
- Таня! Что ты?! Варвара, она снова бредит!
Людмила Николаевна испуганно позвала няньку, велела подать отвар, послала за доктором.
- Не бойся, - Таня схватила тетушку за руку, - я не сумасшедшая. Не надо доктора. Дай мне лучше альбом и карандаши.
- Конечно, - тетушка попыталась улыбнуться, - ты хочешь рисовать?
- Да, и попроси Ивана Даниловича прийти ко мне…
Людмила Николаевна чуть не бегом покинула детскую и немедленно отправила служанку в гостиницу, где остановился мозаичник.
Тот пришел через час, худой и еще более бледный, чем обычно.
- Ах, Иван Данилович, - заплакала Людмила Николаевна, - Тане снова плохо, но она так ждет вас! Так ждет!
Иван Данилович, не снимая пальто, сразу прошел к Тане.
В детской было душно и темно – Варвара, надеясь, что девочка хоть немного поспит, задвинула портьеры. Но Таня не спала. Она лежала в постели, прижимая к груди альбом, и смотрела в потолок с таким напряжением, словно видела там, вверху, какую-то картину.
- Здравствуйте, Таня, - просто сказал Иван Данилович и сел в кресло у кровати.
- Иван Данилович, - девочка слабо улыбнулась. – Я ждала. Мне нужно спросить у вас. Очень важное.
- Я слушаю…
- Скажите, Иван Данилович, было ли в вашей жизни такое, что от вас требовали сделать, но вы понимали, что этого делать ни в коем случае нельзя? Даже если вам грозили смертью?
Иван Данилович вздохнул и расстегнул пуговицы на пальто.
- Видите ли, моя жизнь проста. Бог мне дал возможность работать, и я работал. Я благодарен судьбе, что сына крепостного крестьянина зачислили в художественную академию, что нашелся благодетель, который разглядел во мне божью искру, как он сам говорил…
- Разве вы из крепостных?
- Отцу потом дали вольную грамоту, мой учитель расстарался, - пояснил Иван Данилович. – И мне повезло невероятно получить образование, о котором не мог и мечтать. Бог вел меня все время, и я живу, доверившись его воле… Нет, я не припомню, чтобы кто-то хотел от меня чего-то богопротивного…
Таня вздохнула.
- А вот я… я хочу вам рассказать про одну даму…
Таня говорила монотонно, прикрыв глаза. Про то, как однажды ночью ей приснилась Черная Дама, а потом она увидела ее наяву. Как Черная Дама приняла облик матери Тани, как велела нарисовать портрет. Как в доме странным образом умирали слуги - на памяти Тани таких случаев было не меньше трех. Про то, что нянюшка по ночам уходит неизвестно куда. Девочка, терзаемая головными болями, порой просыпалась посреди ночи и просиживала на подоконнике до рассвета; в окно Таня не однажды видела Варвару, бредущую рано утром по саду к дому. А потом слуги обсуждали, что в городе произошло убийство – новости приносила с рынка кухарка Авдотья. Про то, как однажды Таня подслушала странную молитву няни. Что целебный отвар не приносит облегчения, головные боли становятся все сильнее, все беспощаднее. Наверное, мама также страдала, и тогда хорошо, что она умерла, потому что выносить такие муки невозможно.
Иван Данилович, стиснув подлокотники так, что побелели костяшки пальцев, слушал сироту, не отрывая от нее печального взгляда.
- Я знаю, Черная Дама заколдовала меня и весь наш дом, - прошептала Таня. – Она ждет, что я нарисую ее портрет. Но я не стану. В нем зло.
- Как такая маленькая девочка может причинить кому-то зло рисунком? – Иван Данилович прикоснулся к Таниной руке и вздрогнул – рука была ледяной.
[justify]- Это не просто рисунок. Я чувствую, как каждый штрих уносит все радостное и светлое, что есть в моей жизни, и наполняет отчаянием и грустью. Мне все время хочется
