Кешка жил на втором этаже большого каменного дома, а на нижнем размещался магазин со странными названием "...ЫКАЛЬНЫЕ ИНСТРУМЕНТЫ". С девяти часов утра и до девятнадцати вечера там пиликали, стучали, голосили. И многое из услышанного он запоминал. Так, по просьбе кота Персика, мог проверещать "Черного кота", а Шарика уважить "Кусачей собакой", что тому чрезвычайно нравилось. А когда он тарахтел про "Четырех тараканов и одного сверчка", успех был полным и оглушительным.
Но хозяева квартиры тараканов не жаловали, а потому те появлялись редко. Как жаловался Кеше один знакомый таракан: "Ночью захожу. Днем порой тоже прорвешься, когда сил нет - есть хочется. И тут же в щель обратно. Не любят нас. Не с кем по душам поговорить. Гоняют во всякое время. Хоть я и верткий и сцапать себя никому не дам, однако досадно, как сильно люди докучают. Нервы совсем расшатались".
Кеша очень любил Сладкую Сойку. Маленькая его душа сладко пела при виде Большой Сладкой Сойки. А какое неизъяснимое блаженство охватывало его, когда он клевал Очень Большую Сладкую Сойку. Но ведь была еще Ужасно Очень Большая Сладка Сойка! И тут слова отступают и в бессилии немеет язык.
Когда его спрашивали, почему назвали именно Кешей, он только разводил руками - ой, простите, крылышками! - ну, назвали и назвали. У нас в доме, говорил он, тридцать Кешек, двадцать Пашек, десять Антошек, пять Гошек, один Ашурбанипал. Плюс Ремка, но о ней разговор особенный, а так же Гогия и Прокопович. "Может, я хотел Мисюсем называться, но меня никто не спросил".
Говорят кошки с птицами не дружат. Кака ерунда! Кешка и его верная (хоть и капризная) подруга Ремка, такая же волнистая как и он сам, жили с Персиком душа в душу. И его кормушка всегда была к их услугам.
Кстати, о Персике. Очень невзлюбила его соседка по лестничной площадке, Ксана Николаевна, которую во дворе все просто звали Ксаной. "Персиянин!" - злобно цедила она. И непонятно, откуда эта злоба бралась. Никогда он на нее не шипел, к холодильнику Ксаны доступа не имел, и с ее котом Василием в конфликт не вступал; да, держался настороженно, но не более того. Нет, решительно непонятна была ее злоба!
Но Персик не обижался. Он был немного философом, и знал, что люди бывают злые и добрые, и не очень злые, и не очень добрые. Разные, одним словом. Но добрых, казалось ему, больше. И в семье, где жил Персик, бабушка была полным тому подтверждением. Сначала она в штыки встретила Персика, когда Олежка принес его домой - маленького и слабого, потом притерпелась, а теперь и сама души в нем не чаяла.
Но не одинока была Ксана. Рыбки в аквариуме тоже не любили Персика. И когда тот подходил и смотрел своими круглыми и таинственными глазами сквозь стенку аквариума, они со своей стороны тоже подплывали к стенке, пускали пузыри, ругались и глядели на кота строго.
Персик же очень любил свежую рыбку, но в аквариум не лез, сдерживал себя, знал, что попадет от Олежки. А еще он любил выпить валериановых капель и поспать при каждом удобном случае. А так как случаи он выбирал сам, то и спал чуть-ли не весь день.
Мышей не ловил из принципа, но в чем состоял его принцип - не говорил. Презирал он мышей. "Что есть мышь? - вопрошал он. И отвечал сам себе: - Мышь есть недоразумение. Так, непонятно что. Игра природы. Я к ним снисхожу".
"Недоразумения" звались Фомкой и Тимкой. Крепенькие, шустрые - они сновали повсюду. Снисходительность Персика была им на руку. Впрочем, никаких вольностей по отношению к коту они не позволяли и вели себя пристойно.
Еще в квартире обитали комарики-сударики, а именно: братья Сударчиковы - первый, второй и третий. Особенно лютовал третий, самый младший Сударчиков. Ох и сильно досаждал он хозяевам! Более всего по утрам, когда так хочется спать - и зудит, и зудит. Да еще кусается!
"Аспид чумной!" - изнемогал старший хозяин мужского рода. И все остальные члены семьи терпеть не могли Сударчикова-младшего. Прибить его была самая большая их мечта. Но тому всегда удавалось как-то выкрутиться. А уж когда вся их большая комариная семья бралась за дело - Сударкины, Судариковы, Сударчуки, и примкнувшие к ним почему-то Сурдины - спасу от них не было!
Кроме вышеперечисленных, жила в квартире толстая и всем недовольная неповоротливая муха. Бывало бьется об окно и жужжит: "Жуки навозные, живодеры..." И так далее. Ее не любили, звали "Кошмар, который всегда с тобой", и внимания не обращали.
2
И вот как-то рассказывал Кешка своему другу Санта Гуры, как он очутился в этой квартире.
- Жизнь моя поначалу складывалась трудно. На первой квартире меня не особенно привечали. Только и слышал: "Ну и горазд же ты жрать!" Я уже по зернышку брал, подбегу, клюну, в горле перекатываю. Опять подбегу - клюну. Даже в темноте приноровился. Вдруг свет. И снова крик: "Опять за свое!" В общем - беда.
Помню, что еще раньше в зоомагазине оказался. А как я туда попал - не знаю. В клетку большую меня определили. А там нашего брата - тьма! Намучался я там. Особенно один сосед меня доставал: долбит и долбит. Я - в один угол, он за мной, я - в другой, он опять тут как тут. Насилу отобьешься.
Но купили меня наконец. Думал, теперь заживу. А вот не случилось. Ну, не любишь птиц - зачем заводить? И очень я от этого страдал.
- Прямо Ванька Жуков.
- Кто таков?
- Серый ты, Кеша. Учиться тебе надо.
- Вон Шарик из соседнего подъезда тоже учился, учился...
- Ну и что?
- Теперь не учится. Выкинули его на улицу.
- Да, тяжело порой нашему брату приходится, - вздохнул Санта Гуры.
- Ну так вот. Наступила зима. Закончилось мое терпение. Не стало сил сносить такое к себе отношение. И тогда я сиганул в окно... И влетел в другое. И словно в птичий рай попал. Нет, ни одной птицы там не было. Но меня окружили такой заботой, такой любовью, что иначе это и не назовешь.
Помню, нашли большую пустую кастрюлю, положили какую-то палку посередине, чтобы я мог сидеть. А в тот же день и клетку мне справили. Ну, так потихоньку и пошло. Мы с Ремкой и сейчас в той клетке живем. Она небольшая, но нам в ней хорошо.
3
Поначалу Кеша почти не вылезал из клетки, разве только иногда поклевать разные вкусности. Но постепенно осмелел, стал летать по кухне, а затем и в жилых комнатах.
Скоро и воля его поманила. Пару раз его ловили у самой форточки, и опять сажали в клетку. А потом появилась Ремка, и на некоторое время он забыл про волю.
Ремка к вольной жизни, протекавшей за окнами, была равнодушна. Вот полюбоваться собой в зеркалах, это она любила. Или зацепиться за штору и раскачаться, сновать по китайской розе, копаться в цветочных горшках, сесть к кому-нибудь на голову, клюнуть в ухо - да мало ли в доме забав!
Надо сказать, что Ремка была существом зловредно-задумчивым. Зловредным - потому что сбрасывала и спихивала на пол чашки для еды им с Кешкой предназначенные, да и вообще - все, что плохо или хорошо лежит, последнее особенно. Задумчивым - потому что, когда сброшенные предметы оказывались на полу, она задумывалась, задумчиво смотрела по сторонам, задумывая что бы еще сбросить, особенно если это хорошо лежит. Сбрасывала, а затем куксилась и никого к себе не подпускала.
Кешка особенно не задумывался. Если и сбросит чего, так не из вредности, а просто под клюв попало, или настроение плохое случилось, или с Ремкой поругался. Но не со зла. Поэтому мелкое хулиганство ему прощали.
И жаждал Кеша общения, новых впечатлений. Рамки квартиры стали его стеснять, воля снова поманила, и скоро он возобновил свои попытки выйти во внешний мир.
- Ну куда же ты полетишь? - выговаривали ему. - Ты - пичужка домашняя.
- Я храбрый! - гордо ответил он. И добавил: - Кеша прав! И Кеша очень, очень красивый! - Потом пискнул и порхнул в окно.
Так неожиданно это случилось, что никто не сумел ему помешать.
Оглушил и околдовал его мир за пределами квартиры. Особенно поразило небо - глубокое, бездонное, чистое.
Домой Кеша вернулся через час, сильно взволнованный и ошеломленный. И в восторженном состоянии поспешил поделиться с подругой:
- Когда-нибудь я поднимусь высоко, очень высоко в небо. Там наверху сильный ветер. И он понесет меня... Неважно куда... Не знаю...
Его отлучки скоро вошли в привычку и ему больше не препятствовали. До неба он, правда, не добрался, но с каждым днем взлетал все выше и выше, так что даже однажды сел чуть-ли ни на макушку самой высокой березы.
4
Как-то он позвал с собой Ремку. Но та наотрез отказалась. "Еще кто-нибудь перо выдернет, шляйся потом без пера. Лучше телевизор посмотрю. Сегодня тысяча девятьсот восемьдесят седьмая серия про попугая Ару, который тоже плачет, хотя так и не пойму - отчего? Сентиментальной я стала... Да и посмотрю, как там наши за границей живут. А вон и Олежка пришел, красный весь, потный, ухо винтом закручено. Но вид довольный, как будто тарелку проса слопал".
Надо сказать, что основания для отказа у Ремки имелись. Уже давно среди птичьего дворового населения ходили нехорошие слухи, что организовали несколько юннатов тайное общество заклятых врагов пернатых. И если кто попадался в их злодейские руки, то руки те безжалостно выщипывали у птиц перья и украшали себя ими на манер индейцев.
Говорили и о том, что приехала злая иноземная волшебница Филомела с целью истребления всего попугаичьего племени города Москвы. Чем ей насолили попугаи, тем более московские, оставалось загадкой. Но слухи пугали.
"Не нужны нам такие юннаты!" - подумал Кеша, и вылетел во двор, сел на ближайшую ветку ближайшего дерева и с опаской посмотрел по сторонам. Филомелы не наблюдалось. Юннатов тоже не видно. Он вздохнул с облегчением. Двор был почти пустой. Только Шарик лениво бродил у детской площадки, которая тоже пустовала.
Недалеко от дома находился небольшой пруд, где деревья клонили свои ветви прямо к воде, едва ее не касаясь. Туда и перелетел Кеша, удобно устроившись на одной из таких веток. Он любил смотреть на водную гладь, погружаясь в какие-то смутные, неясные мечты, которые и определить-то не мог. Но ему было хорошо и покойно. А это главное.
У самого берега копошились головастики.
- Здравствуйте, рыбы! - приветливо сказал он.
- Мы не рыбы! - негодующе закричали головастики, обиделись и уплыли в другое место.
Кеша вздохнул. У него и в мыслях не было обижать головастиков. И тут его внимание переключилось на Хры. Маленькое его сердце радостно забилось. Всегда приятно встретить доброго знакомого. И он вспомнил, как они познакомились.
