Якобинец

интеллектуал, добрый друг семьи, где же то «кровавое чудовище и тиран», которого все боялись, о котором он собрался писать?! Он с готовностью счел, что мадам Леба от возраста выжила из ума..
    В доме Дюплэ  по четвергам устраивались вечеринки, Буонарроти аккомпанировал на фортепиано, Леба на скрипке, молодой Сен-Жюст декламировал стихи, госпожа Дюплэ с дочерьми суетились, накрывая стол и угощая гостей.
    Часто до рассвета друзья не расходились. Иногда вечеринки в гостиной, солидно обставленной обтянутой красным утрехтским бархатом мебелью посвящались чтению классиков. Освещенный огнем камина Робеспьер выразительно читал отрывки из Корнеля или Расина.. Стены гостиной были увешаны портретами Неподкупного работы Давида и Лефевра.
    У ворот дома на улице Сент-Онорэ Куаньяра ждал Огюстен, Норбер бывал там не очень часто и каждый раз испытывал смутный трепет восторга и гордости, переступая этот порог.
    Куаньяр искренне преклонялся перед Робеспьером и сдержанный, суровый в оценке людей Неподкупный отвечал молодому человеку столь же искренней симпатией.
« Как же он изменился за эти три года»- с горечью подумалось ему. Среднего роста, сухощавый в свои 36 лет как юноша Неподкупный очень сильно изменился, высокие скулы резко обозначились на иссиня - бледном лице, серо-зеленые глаза смотрят устало, в каждом движении чувствуется напряжение и нервозность. Но одет он по-прежнему безукоризненно, русо- рыжеватые волосы по-прежнему напудрены, вопреки новой моде, однако  синий фрак, узкие бриджи, высокие сапоги соответствовали последним её требованиям, полосатый короткий жилет, уже прозванный подражателями «a la Robespierre», высокий пышный галстук под самый подбородок и кипельно-белые манжеты.
- Рад видеть вас, Норбер, - и сдержанно кивнув, протянул ему узкую руку, - располагайтесь, отдыхайте, пока я у себя в кабинете, срочное дело.»
- Максим, а как же мы?, - Элеонора Дюплэ подошла сзади и мягко опустила руки ему на плечи на глазах удивленного Куаньяра.
- Через час-полтора  я весь в вашем распоряжении, - мягко коснувшись губами руки девушки,  Робеспьер вышел. Буонарроти тем временем сел за фортепиано. Огюстен жестом указал Норберу на кресло, тот неуверенно сел.
-  Можешь не опасаться за жизнь интересующих тебя людей, Сен-Жюст сдает дела Бюро лично Максимильену. Но Кавуа каким-то образом узнал, что девушка у нас, в Комитете Общественной Безопасности Вадье и Амар снова метали громы и молнии.. По поводу? Разве за три месяца мы уже не привыкли к обвинениям в тирании, да, они снова обзывали Максимильена «диктатором»! Однако хорош же «диктатор», которому можно бросать подобное обвинение прямо в лицо», - тонкие губы Огюстена презрительно дёрнулись, -но еще немного и в этот злостный бред поверят и наивные парижские обыватели. Революция в опасности больше чем в худшие дни 1793 года, заговор спаял опальных комиссаров, отозванных за хищения, вымогательства, злоупотребления террором, все эти преступники обьединяются, эти Фуше, Баррасы, Тальены, Роверы, проворовавшиеся чиновники, все они кричат о «тирании и ущемлении демократии», когда их бьют по преступным рукам . .
- А что же Максимильен? Почему их не бросить под нож гильотины раньше, чем они похоронят Французскую Республику или продадут ее англичанам или Бурбонам или по сходной цене?, - на лбу Куаньяра выступил холодный пот липкого ужаса.
- Только наши враги считают, что  власть принадлежит ему единолично, но он лишь один из десяти членов правительства, к тому же у них есть сообщники даже в обоих правительственных Комитетах, среди депутатов. Они затормозят принятие обвинительного акта. Умело выставят нас «кровожадными чудовищами». Лишь выстояв, мы сможем доказать чистоту наших намерений, побежденных, нас оболгут, втопчут в кровавую грязь все эти крикливые, лицемерные лже-демократы, торгаши и  военные преступники,  Тальены, Кавуа и Баррасы…
- И что же теперь?, - Норбер словно заглянул в раскрывшуюся пропасть,  в самую тьму могилы. 
-  Повидайся со своей Луизой, - грустно улыбнулся Огюстен, - и возвращайся. Ты нужен нам. Ты всегда хотел быть ближе к Максимильену, это твой шанс.
    Куаньяр молча поднялся, прижав руки к груди. Есть ли он, бескровный выход из Террора?
    Впрочем, оппоненты и сами не пойдут на мировую, по крайней мере честно.  Раз так, его судьба – спастись или умереть рядом с Неподкупным,  нет, иного решения для него не существует.
    Их прервало появление Виктории, стройной блондинки в шелковом струящемся платье цвета морской волны:
-  Мальчики, мама ждет вас в столовой, ужин остынет.  Как утомила нас, бедных девушек ваша политика…Максимильен, мы все.. в нашей семье…вас так любим…уделите же внимание и нам…
  Они уже собрались в столовую, когда на ступенях лестницы ведущей наверх появился Робеспьер:
- Огюстен, Норбер, поднимитесь в мою комнату. Виктория, скажи маме, мы ненадолго...
  Комната располагалась в мансарде второго этажа и была весьма маленькой и скромной, всю обстановку составляла узкая кровать, застланная голубым одеялом, письменный стол, несколько полок с книгами и документами и несколько стульев. Максимильен жестом указал брату и Норберу на стулья, сам сел на кровать.
- Мадемуазель Масийяк и ее родственники  могут остаться на улице Сент-Флорантэн - при этом он метнул быстрый взгляд из под полуопущенных ресниц в сторону побледневшего Норбера  -  работайте и дальше,  и закончите свой доклад к последним числам июля, мы сумеем его использовать в нужное время. Как поживают наши общие «друзья», Норбер, есть сведения, они едва не растерзали  вас по поводу этого доклада и исчезновения девицы Масийяк?, - на его тонких губах появилась слабая усмешка.
- Да, это происходит постоянно в эти два месяца, на днях отбита очередная атака, гражданин Робеспьер. У меня есть предположение, что перепечаткой английских брошюр, обвиняющих вас в диктаторстве и тирании занимаются отнюдь не одни роялисты, но и некоторые наши доблестные коллеги..., - Куаньяр чувствовал себя крайне неловко.
  Робеспьер сделал небрежный жест, на его тонком бледном лице появилась легкая гримаса усталости и отвращения:
- Это не предположения, а факты. Знаю даже конкретно, кому этим обязан…
Из-за двери послышался мягкий девичий голос: «Мы вас ждём!»
  - Мы идем!, - и мягко обращаясь к собеседникам, - сегодня у нас вечер отдыха и литературы, то есть мы можем ненадолго позволить себе отвлечься от жестокого мира политики и грозящих опасностей в обществе друзей и красивых девушек.. Кстати, Норбер, слышал, вы неплохо умеете декламировать стихи наших классиков? 
  Норбер не успел ответить.  Огюстен рассмеялся:
- У него немало талантов и отличная память. Он сможет процитировать почти дословно и твой доклад «О принципах политической морали», а он немал объемом.  Знает даже кое-что из твоих юношеских стихов, но я тут не при чем, в этом проболталась Элизабэт!
  Робеспьер слабо улыбнулся, холодность взгляда испарилась, по смягчившимся чертам лица было видно, что ему приятно это слышать, но он сказал лишь:
- Нет, меня цитировать не надо, особенно сегодня. У нас вечер отдыха, прошу всё же не забывать об этом, это очень редкое и тем особенно ценное удовольствие..
- На меня произвел сильное впечатление ваш портрет в полный рост работы Жерара, уверен, у этого юного художника большое будущее, - Норбер не сводил внимательных глаз с лица своего собеседника.
-  Я тоже так думаю. Но сейчас нас ждут, мы должны спуститься, - и чуть помедлив, Робеспьер добавил, - мне хотелось бы поговорить с вами, Норбер, в иных обстоятельствах...
- Когда вам будет удобно, я всегда в вашем распоряжении, - глаза Куаньяра светились. Горячая волна поднималась к сердцу.
- Всё куда серьезнее, чем вы думаете...-  внимательный к искренней симпатии  Неподкупный не мог не заметить гордости и счастья в серьезных глазах Норбера, - вы интересная личность, с вами приятно общаться. А пока спуститесь в гостиную и скажите, пусть садятся за стол, мы с Огюстом присоединимся к вам через пять минут. 
  Когда за Норбером закрылась дверь, Максимильен обернулся к брату:
- Ты прав, таких людей нам не хватает. Умён, предан и чист.


                                                                      Робеспьер и Куаньяр

      Кабинет Робеспьера в Тюильри, расположенный на втором этаже был полутёмен и слабо освещён кенкетом. Темнело, начался крупный дождь, капли тяжело стучали в стекло, дорожками размывая пыль.
    Неподкупный бросил на стол перо и тяжело опустил голову на руки, лицо было бледным и сосредоточенным, поза напряженной.  Медленным движением он отодвинул от себя лист бумаги, на котором только что написал своим мелким неровным, нервным почерком:
                          «Кто праведен – идёт в последний путь страданья,
                          Но не страшусь, что смертный час грядёт.
                          Пусть так, но как стерпеть, что торжествует злоба,
                          Что нестерпимее, чем быть у края гроба
                          Столь ненавидимым
                          И сгинуть – за народ…»
    Робеспьер никогда не считал себя поэтом и не претендовал на публикацию, но моменты вдохновения с юности иногда посещали его, так было и на этот раз.
    Странное состояние души.. о чём он думал сейчас? Обо всём и ни о чём.. память оживляла картины тоскливо-одинокого детства и юности, перемешивая их с трудным началом политической карьеры, последующим подъёмом и славой и нервно «перелистывая» последние «страницы»..  Что сделала со мной жизнь? Или следует сказать, что я сделал со своей жизнью? Об этом ли я мечтал?
    Когда Куаньяр появился на пороге, отряхивая промокший плащ, Неподкупный стоял отвернувшись к окну, опираясь о косяк, он не обернулся на стук.
      Крайне удивленный, он услышал неожиданное:
- А вы что думаете, нашли мы свой остров Свободы или заблудились в тумане? Осталось нам пройти чуть или всё вокруг мираж?…Только честно.
    Только сейчас Робеспьер резко обернулся.
    Под странным взглядом серо-зелёных глаз Норбер смутился, он стоял напряженно, нахмурившись, не зная, что ответить. А может Неподкупный и не ждал ответа и это чисто риторический приём? Что это за вечер грусти и сентиментальных настроений? Впрочем,… разве он не человек, как и все, а с кем это не случается..
    А тот продолжал:
- Что же вы молчите, Норбер, не делайте вид, что в последнее время также не задавали себе такого вопроса? Кто из нас его себе не задавал уже с весны.. Так что на самом деле перед нами, желанный свет в конце тоннеля или зловонная общая яма, что вы думаете, только честно?
  И добавил резче:
-  Или вы не знаете, что в революции заходят далеко тогда, когда не знают, куда идут?
  Собравшись с мыслями, Норбер решился ответить:
- Если перед нами хоть один шанс на победу, один из ста, значит стоит бороться до конца.. Если всё иначе,… наша дальнейшая жизнь теряет всякий смысл…
  Горькая усмешка скользнула по тонким губам Неподкупного:
- Вы правы, но рассуждаете, как верный присяге и долгу солдат, который верит, что командир всегда знает точный маршрут… А что делать командиру? Его положение  куда сложнее и ответственности неизмеримо больше.. и как невыносимо она тяжела…Смысл жизни