Якобинец

по-своему, губы иронически дернулись:
-  Именем Республики... и всё такое? Да, братишка? Понимаю... Идейная правота дороже всех чувств и всякой дружбы? Неужели так вдохновляет пример Робеспьера и Демулена?
- Иди ты знаешь куда, поклонник папаши Дюшена!, - огрызнулся Норбер и убрал руку с его плеча, - только перестань так орать, тебя могут услышать другие....Я ухожу, но если какая крайность, сообщи мне через Жюсома... вот, - он бросил на стол клочок бумаги, - это его новый адрес. Впрочем, Пьер сам бывший кордельер, ты и так, думаю, знаешь его адрес.
  Жак Арман вызывающе расхохотался и вытер красным колпаком влажный лоб:
- Аттракцион неслыханного гуманизма, приятель! Тронут до глубины души! Это чудо! Среди правоверных и «неподкупных» у меня старого грешника всё же есть друг!
    Норбер проигнорировал эту насмешку, и, не оборачиваясь, ушел.   
    Арман задумчиво сузив глаза, мрачно смотрел ему вслед:
- Хороший парень и добрый патриот...каким всегда и был... и чем его привлек Робеспьер? Ну что ж, если мы сумеем объединиться и возьмем верх, это зачтется в его пользу... ни за что не дам его уничтожить ...


                                                              Приглашение в дом Мориса Дюплэ

    Куаньяр бесцельно блуждал по набережной Сены уже более часа, пытаясь привести в порядок мысли и чувства.
    Болью отозвалась  память на эту неожиданную встречу с прошлым. 
    Тяжелый осадок оставила короткая встреча с Арманом, тем удивительнее, что даже хищная жестокость и крайний радикализм Жака не вызывали у Норбера отвращения к нему, скорее досаду и сожаление, и только мысли о Луизе де Масийяк смогли изменить настроение к лучшему.
    Пять лет назад было это, в столь памятном, но теперь уже далеком 1789-ом году.
    Видным представителем дворянства Санлиса был граф Оливье Этьен Луи де Бресси. Тогда ему было лет 45 с небольшим, жена умерла, он больше не женился, жил уединенно, вдали от Двора  с двумя детьми  11-летним сыном Анри-Кристофом и 12-летней дочерью Жюли Габриэль.
    В семье графа де Бресси жила также его рано осиротевшая племянница Луиза Мари Флоранс де Масийяк, очаровательная молодая девушка 19 лет с добрыми чуть грустными глазами.
    В отличие от многих других аристократов Санлиса граф де Бресси был весьма «умеренным» , то есть конституционным роялистом, гуманные идеи Века Просвещения оставили свой след в этой феодальной душе. Его трудно было обвинить в кастовом высокомерии, в брезгливом отвращении  к «низшему классу», чертам печально характерным для его сословия.
    Поэтому, когда в 1789-1792 годах санкюлоты спалили немало дворянских особняков и замков, поместье графа де Бресси уцелело. Норбер не знал, что имение особенно ненавистного бедноте маркиза де Белланже спалили тотчас по его отъезду в Париж, обозленный и напуганный старик Белланже после тех событий подался в эмиграцию. С его сыном Норбер  встретился 10 августа 1792-го  в Тюильри «по разные стороны баррикад»…
      И всё же, несмотря на сдержанный и гуманный нрав,  «либерализм» господина де Бресси дальше некоторого ограничения королевской власти конституцией не  шёл, а потому, развитие революции по нарастающей отталкивало и отвращало  его с каждым годом все сильнее.
    И разве кому в это время могло прийти в голову, что непримиримый к роялизму и дворянству председатель местных якобинцев Куаньяр тайно и безнадежно любит его племянницу...
    Как влиятельный человек, де Бресси мог бы легко уничтожить «опасного агитатора и бунтовщика», к чему его склоняло местное светское общество, но он ограничивался умеренными административными мерами воздействия увещеваниями, впрочем, совершенно бесполезными.
      Противостояние взглядов между ними было полным, но, как ни странно, личной ненависти при этом не возникло…
      Мысли Куаньяра прервал приветливый молодой голос, окликнувший его:
- Добрый вечер, Норбер! Не слышит... Весь в своих мыслях.. Но не забудь, сегодня четверг, мы ждем тебя  часам к восьми. Будут все наши, мы с Максимом, Сен-Жюст, Леба, Буонарроти, Дартэ...
      Куаньяр поднял глаза. Перед ним стоял изящно одетый молодой человек не старше 30 лет. Светлые напудренные волосы, связанные сзади в хвост, бледное тонкое лицо с высокими скулами, серо-зеленые глаза. Огюстен Робеспьер был очень похож на своего знаменитого брата. С искренним чувством Куаньяр подал ему руку:
- Я буду к восьми, Огюст, это приглашение большая честь для меня!
    Улыбаясь, тот кивнул:
- Знаю, ты всегда был большим поклонником Максимильена. Мало кто еще может цитировать его на память и хранит у себя столько его брошюр за последние пять лет. Давай присядем в тени,- Робеспьер-младший жестом показал на ряд скамеек, - мне очень интересно, что сказала тебе мадемуазель де Масийяк?
    Норбер сильно побледнел. Огюстен лишь беззаботно улыбнулся:
- Ты удивлен, что я не назвал ее гражданкой Дюпон? Но это очевидно. В Париже она проживала со своими родственниками Жюайезами после  ареста ее дяди де Бресси с детьми. Молодых де Бресси отправили временно в Ла-Форс, самого Бресси в Сен-Лазар, почему вышло, что их разделили, я не знаю.
- Огюст, они точно под нашим контролем? Это принципиально важно. Прочитаете на днях мой отчет, всё поймете. Луиза Масийяк четко описала некоего гражданина Кавуа, это же Арман Кавуа, агент Общественной Безопасности. Им срочно нужно перехватить их у нас. Если это произойдет, я буду бессилен спасти ее- Норбер опустил голову на руки.
    Однако сообразив, что эта предельная откровенность может произвести скорее неблагоприятное впечатление и иметь последствия, усилием воли взял себя в руки.
  Подняв глаза на брата Робеспьера,  он с удивлением увидел во взгляде молодого человека теплоту и сочувствие. Помолчав,  тот заметил:
- Вечером приходи, а об этом я попробую поговорить с Максимом отдельно. Ничего твердо обещать не могу, но сделаю все возможное.
      Несмотря на вечерний час,  солнце палило нещадно. Лето обещало быть редкостно жарким, такого Париж не помнил,  очень много лет.
    Масса интересных фактов касается весны 1794 года. Май 1794 года отмечен двумя чрезвычайными событиями, неудачными и чрезвычайно странными покушениями на Робеспьера.
    21 мая мелкий клерк Амираль, конторский писарь, роялист в душе,  задумал убить Неподкупного, но осознав сложность задачи, избрал себе более доступную жертву, другого члена революционного правительства Колло-д, Эрбуа, соседа по подъезду, но пистолет дал осечку и фанатик был схвачен.
          А дело Рено еще более странное.. вечером 23 мая к дому Дюплэ на улице Сент-Онорэ № 76 пришла девушка по имени Сесиль Рено и сказала, что хочет видеть Робеспьера. Ее не впустили и после весьма нелицеприятных пререканий задержали. В ее легкой корзинке нашли два небольших ножа.
          Она не скрывала своей ненависти к Робеспьеру. Кто же она, новая фанатичка, вдохновленная кровавой тенью Шарлотты Кордэ или просто экзальтированная дурочка? Так или иначе,  девушка  была осуждена и гильотинирована.
        Но может это дело создано искусственно и с конкретной целью? Как живо за него уцепились Билло-Варенн и Колло-д,Эрбуа, главы оппозиции Робеспьеру внутри Комитета, давно ненавидевшие Неподкупного, как быстро и  главное крайне поспешно отправили девушку под трибунал и осудили на высшую меру, да еще с ближайшими родственниками. Перебор? Очевидно.   
          Противники Робеспьера  разрекламировали дело Рено так, что оно способствовало снижению популярности Неподкупного, выставляя его «кровавым тираном».  Писали даже, что в деле Рено больше личной ненависти, чем идейной, будто бы её любовник был гильотинирован, и взбалмошная девица считала Робеспьера лично виновным в этом…
        Романтическая чушь, но такому объяснению обыватель особенно  охотно верит…О Шарлотте Кордэ выдумывали примерно то же самое. 
        Также искусственно и «высосано из пальца» было инспирированное врагами Робеспьера примерно в это же время «дело» Катрин Тео, полусумасшедшей старухи гадалки, считавшей Неподкупного новым Мессией, собравшая вокруг себя кучку сектантов «единомышленников».
        История была совершенно идиотской  и имела одну определенную цель, выставить Робеспьера в смешном и нелепом виде. Показательно, что чем больше он прилагал усилий закрыть эту тему, откровенно развлекавшую депутатов, тем больше она раздувалась...
      Что же касается разрекламированной роялистами и термидорианцами «кровожадности» Неподкупного: с осени 1793 в течение нескольких месяцев своим вмешательством он не раз спасал жизни 73 заключенных жирондистов, которых безосновательно пытались отправить на эшафот люди из Общественной Безопасности, эти 73 человека остались живы именно благодаря тому, кого они так ненавидели.
        Владелец столярной мастерской Морис Дюплэ жил на улице Сент-Онорэ в доме № 76, вход в который был лишь через ворота со двора. Кроме одноэтажного узкого корпуса с окнами на улицу, во дворе находились два флигеля, в одном из них и жил с 17 июля 1791 года Робеспьер, он занимал одну комнату.
      В большой семье Дюплэ было пятеро детей, взрослые дочери Элеонора, Элизабет, Виктория, Софи и 16-летний сын Жак.
      Элеонору Дюплэ иногда насмешливо называли «мадам Робеспьер», родители втайне рассчитывали на ее брак с Неподкупным, если не сейчас, то хотя бы в ближайшем будущем, их беспокоило устройство личной жизни  25-26-летней дочери, она считалась «уже не слишком молодой, даже перезрелой» невестой.
      Никто не мог тогда предположить, что этой девушке никогда не стать ничьей женой и матерью, так и считаясь « невестой Робеспьера» она умрет в возрасте 64 лет…
      Добрую и скромную, не очень красивую Викторию Дюплэ также ждала незавидная участь «старой девы».
      Вторая дочь Элизабет в августе 1793 года вышла замуж за Филиппа Леба, молодого депутата Конвента близкого к Неподкупному и в апреле 1794 уже стала матерью маленького Филиппа Леба.
      Постоянными гостями дома были ближайший друг Робеспьера молодой красавец Антуан Сен-Жюст, и юная 19-летняя сестра Леба Анриэтта, влюбленная в Сен-Жюста, а также Филипп Буонарроти, итальянский революционер, видный якобинец и прямой потомок Микеланджело, будущий руководитель филадельфов и «отец» карбонариев Франции и Италии начала 19 века, опаснейший враг и корсиканского конкистадора и коронованных тиранов Европы! Но никто не знает своего будущего…
      Выросший без родительской заботы, одинокий и недоверчивый,  Робеспьер отвечал большой привязанностью и нежностью семье Дюплэ, ставшей ему вполне родной.
      С этими людьми он не был ни холоден, ни резок, младшая дочь Дюплэ Элизабэт на всю жизнь сохранила о нём очень тёплые и добрые воспоминания: «Когда мне становилось грустно, я рассказывала ему всё. Он не был строгим судьёй, это был друг.., очень добрый брат..» 
      Историк, через много лет выслушавший воспоминания  дочери Дюплэ о Робеспьере, наблюдавшей его ежедневно в течение трех лет, находясь с ним в тесном и непринужденном общении, словно с членом семьи, даже возмутился, старая женщина говорила совсем не то, что он хотел от неё услышать.
    Спокойный, мягкий в общении с близкими человек, кабинетный