МИЛЛИОН ДЛЯ ГЕНИЯ

палки в колеса,  создавал такую атмосферу в отделе, такой климат, где было невозможно собраться с мыслями и заниматься наукой!
- Что же он делал? Чем вам мешал? Интриги? Козни? Кляузы начальству? Мышиная возня у вас за спиной?
- Если бы за спиной, - чуть не плакал математик. – Над головой!
- Над головой? – прошептал ведущий, - как интересно! Продолжайте!
И математик продолжал. Он уже задыхался от возмущения, и теперь яркие лампы прожекторов не мешали ему. Негодование и ярость завладели этим человека всецело.
- Каждый день, приходя на работу, этот человек…, этот Клейзмер, нагло вынимал из кармана теннисный мячик и бросал его в стенку. Ни черта сам не делал, тупо наблюдая за мячом. И так целый день,… каждый день! А стенка была за моим столом!
- Мячик! Стенка! – зашипел зал.
- Да, стенка! – заорал математик. – Я был так близок к открытию, можно сказать, был на пороге, в преддверии, а тут этот мячик над головой, и так целый день, месяц, год за годом. Каждый день я приходил на работу и вынужден был уворачиваться от этого мяча, а он все бросал и бросал.
Математик был в ярости, слезы бессилия застилали его глаза, сверкая в свете прожекторов.
- Это мой миллион! – внезапно завопил он на весь зал. - Он должен отдать его мне! Вот почему он его не берет – ему стыдно!
- Стыдно… стыдно! - вторил зал.
- Это мой миллион! - продолжал кричать он.
- Миллион! Миллион! Миллион! - эхом гудел разъяренный зал.
- Он должен отдать его мне! – не мог остановиться математик.
- Вот первое свидетельство нашего гостя! – ворвался ведущий, - вот первый факт! Математик Гоша намеренно, изуистически, год за годом мешал нашему математику, вставляя палки в колеса, то есть, бросая теннисный мячик над его головой, и в итоге лишил его миллиона… Спасибо, спасибо, дорогой друг, не расстраивайтесь, садитесь на место… Садитесь,… садитесь же! – теперь он тщетно пытался столкнуть математика со сцены, но тот упирался, продолжая кричать.
- Сидеть! – неожиданно заорал ведущий, и несчастный оратор замолчал, тупо уставившись на него, приходя в себя.
- Дайте ему воды, - мягче добавил ведущий, - пусть полакает воды. Пусть успокоится… Так, кто еще?
И он по-хозяйски оглядел зал, выбирая следующую жертву.
- Давайте вы, - и ткнул пальцем в какого-то человечка. Тот, словно ожидая, подскочил на месте.
- Это сокурсник нашего Гоши, - представил ведущий, - еще один математик, только несостоявшийся. Прошу, вам слово.
- Гоша, ты помнишь меня? – зло начал человечек, - ты помнишь, как мы с тобой сидели за одним столом на лекциях, как мучились на семинарах. А потом… Что ты сделал потом?
- Что он сделал? – зашипел зал.
- Он дал мне однажды списать, да так, что меня выгнали из института.
- Он был бездарным студентом, двоечником?
- Нет, сам он учился на отлично, но подсунул мне такое решение задачки, которое не смог объяснить никто, даже преподаватель. А я тем более.
- Но ответ сошелся? – спросил ведущий.
- Ответ сошелся, - сказал человечек, - но этого решения объяснить я не мог, и никто не мог! Он намеренно издевался надо мной. Все задачки он решал в уме, потом выдавал ответ, а мне подсунул свое гениальное решение. Я не смог объяснить, и меня выгнали… Только спустя год в институте согласились с таким решением, но меня там уже не было… Это мой миллион! – внезапно закричал он. - Если бы меня из-за него не выгнали, я бы закончил университет, потом сделал бы это открытие, и тогда я, а не этот Клейзмер получил бы его.
Но осекся и, спокойно ухмыляясь, проговорил: - Ну, и черт с ним, с этим жалким миллионом – одним меньше, одним больше. Нагениальничал, Гоша?
И грозно посмотрел в камеру.
- А теперь посмотри на меня. Кто ты, а кто я? Ты получал зарплатку в 500 рублей в своем институтишке, а я стал депутатом, уважаемым человеком, а ты ютишься в своей каморке. Кто ты такой, Гоша? Ну, кто ты такой? А кто я? Обгениальничался? То-то же! Задачку он решил, понимаешь. А я решаю судьбы тысяч людей! Я член собрания! Я член ассоциации! Я член…
- Член… член…, - повторял зал. Несостоявшийся математик поправил на себе правильный костюмчик и сел на место.
- Продолжаем, господа, не теряем темп, у нас еще очень много фактов, много доказательств.
- А ты помнишь, Гоша, как тебе велели в институте помочь мне с диссертацией? – продолжил новый докладчик. - Или уже забыл? Гениальный ты наш! Мне светила блестящая защита, карьера, а тебе, ничтожному аспиранту, просто нужно было написать мне диссертацию и все. Что ответил ты? Не помнишь? “Это не честно!” Ха-ха-ха! Детский лепет. С твоей-то фамилией говорить о честности? Тебе обещали продвижение по службе, хотели добавить к зарплате… 20 рублей, а ты отказался! Гоша, если бы ты, салага, в армии такое сказал “старику”, тебя размазали бы по стенке. Да, где тебе знать про настоящую службу с твоей-то фамилией? Гениальный ты наш, честный! А теперь сиди и слушай правду. Да, мне заплатили сегодня, но за правду нужно платить…
- Спокойно, спокойно, - перебил его ведущий, показав зубы, - сядьте на место… Кстати, о честности, - добавил он, - у нас есть еще одно любопытное свидетельство. Прошу вас!
Слово взял одноклассник Клейзмера.
- Гоша, я ничего не хочу сказать, просто мне з…
- По существу, пожалуйста, - зарычал на него ведущий.
- По существу, хорошо, по существу, - вздохнул одноклассник.
- Гоша был действительно очень честным мальчиком, - продолжил он. - Я ничего не хочу сказать, но ты помнишь, как мы с тобой ходили в бассейн? Мы с Гошей вместе ходили в бассейн. А Гоша был послушным сыном. Гоша всегда слушался маму, выполняя все ее просьбы. Но как человек гениальный, мог что-то забыть. Да, он часто забывал завязывать шнурки на кедах. И однажды мама его попросила, чтобы он всегда был только в зашнурованных кедах. А если Гоша что обещал, обмануть не мог. И однажды я заметил, как он…
- Что? – подбодрил ведущий.
- … плавает в бассейне в кедах.
- Ха-ха-ха, – засмеялся зал.
- В кедах, - повторил одноклассник. - Я спросил: - “Гоша, почему ты не снимешь кеды?” Тот ответил: - “Я не могу их снять, я не должен их развязывать, я обещал маме”… Вот таким Гоша был в детстве, - закончил он.
- А как же он снимал брюки, простите, - изумился ведущий. Одноклассник подумал, почесал затылок и произнес: - Никто этого так и не понял. Он делал это каким-то непостижимым способом. Он же математик, геометрия была его коньком. Он делал какие-то немыслимые движения, и брюки оказывались в его шкафчике, а кеды оставались с завязанными шнурками. Он не мог их снять – он же обещал маме.
- Ммамме… ммамме…, - вторил зал.
- А ты помнишь, как мы ходили с тобой в детский сад? - поднялась с места полная блондинка. – Я ничего не хочу сказать, просто, мне…, - и она посмотрела на ведущего, потом осеклась и продолжила: - Ты помнишь, как не хватало на всех… горшочков? - и покраснела. - И тогда ты предлагал свой горшочек всякому, кто хотел пописать. А однажды ты не выдержал,… ну не утерпел, и пока я сидела на твоем горшке, ты…
- Что? – взвизгнул ведущий.
- Не скажу! – гордо ответила она.
- Вы должны это сказать, вы обязаны! Вам… Ну, просто произнесите это слово. Хотя бы по слогам. Давайте же,  смелее, давайте вместе!... О-пи-сал…
- ся! – взвизгнула она и выбежала. А зал уже заходился хохотом, стены ходили ходуном, люди раскачивались из стороны в сторону, повторяя по слогам это простое слово, а яркие прожектора освещали студию, в которой с таким трепетом, пунктуально, шаг за шагом расследовалось дело о миллионе.
- А ты помнишь, как мы с тобой ходили в ясельки?
- А помнишь, как мы родились в одном роддоме?
Клейзмер сидел у телевизора, не в силах оторваться от экрана. Он смотрел на этих людей, многих из которых когда-то знал. Некоторых видел впервые, но не это сейчас было главным. Он неотрывно следил за пожилой женщиной, любимой учительницей, которая помогла ему стать настоящим математиком и так много познать. Это было его детство, он никогда не забывал его и ее тоже. Просто не решался позвонить. А поэтому сейчас с удовольствием сидел у экрана, глядя на нее, и вспоминал:
Когда-то молодая красивая женщина вошла в класс и представилась. Теперь она будет преподавать главный для них предмет – математику. Она долго что-то говорила, но он уже ее не слышал. Слушал и не слышал, только неотрывно смотрел и любовался. Но одна фраза отложилась в его памяти навсегда:
Запомните, дети: - "Человек, не знающий математики, не способен ни к каким другим наукам. Более того, он даже не способен оценить уровень своего невежества, а потому не ищет от него лекарства". Это сказал один ученый семьсот лет назад. Звали его Роджер Бекон.
Помолчав, добавила: -  Поэтому бескорыстно любите эту науку, изучайте ее, и вы станете самыми счастливыми из людей на свете.
И сейчас он опять слышал эти слова, сидя перед экраном телевизора, наблюдая за любимой учительницей, вспоминая школу и детство.

Глава 23

Галя была в восторге, читая договор. Они находились в  его комнате, заставленной книгами, и она внимательно изучала текст соглашения, который он подписал в низеньком тесном, удивительном подвале - подвале Храме. Правда, рядом с ними не было Ангела. Сумасбродного, взбалмошного, любимого Ангела, к которому они так привыкли. Тот, видимо, обиделся и носился по своим делам или прятался от них.
- Ничего, одумается, сам придет, - успокаивал себя Леонидов, - нельзя же следовать нелепым суевериям, когда берешься за большое дело! А дело это по-настоящему начинало его занимать. И вспомнил, как полгода назад Галя втянула его в это предприятие. Втянула помимо его воли, но теперь он сам понимал, как это интересно. Не сидеть, согнувшись у компьютера и писать в “стол”, а печататься, издаваться, быть читаемым, а для кого-то любимым писателем. Он входил во вкус, а сотрудничество с таким человеком, как Тепанов, не оставляло никаких сомнений.
И все-таки чего-то не хватает в этом имени, Тепанов, - смеялся он про себя. Хотя понимал, что этот человек не хотел менять свою фамилию, оставаясь таким, какой есть. Он мог себе это позволить! Это был протест! Сложнее всего быть самим собой, не оборачиваясь в фантики, приклеивая нелепые биографии и псевдонимы. Многие выдумывают подобное от комплекса неполноценности. Одеваются в “правильные” наряды, делают “правильную” жизнь. Жизнь под светом софитов. Но зачастую, под этой маской скрывается самое неприглядное лицо, а за душой у такой личности ничего нет. И лицо это – самая неприглядная физиономия, а пиар дутый и жизнь пуста. И сказать нечего людям, поэтому и прячутся они за призрачными псевдонимами, рисуя себе жизнь и мнимый талант, которого вовсе нет. А этот – поэт, издатель, творец, человек с изящной поэтической душой и длинными пальцами музыканта, может позволить себе быть просто Тепановым. Таким, которого любят, ценят, и скрывать ему нечего и прятать тоже…
- Леонидов, почему ты никогда не читаешь договор? - спросила Галя. – Ты упускаешь самое главное, ты не в курсе событий!
- Принципиально не читаю, - возразил он. – Мы не кирпичами торгуем и не колбасой. Это книги, искусство, люди здесь другого склада ума. Здесь иные отношения. Без доверия не было бы искусства, - его задели, для него это была больная тема, он завелся и темпераментно продолжал свою тираду: - Или я должен был усомниться в работе издателя, поэта, и начать редактировать его договор? Я не юрист и