Не более трех раз кряду...

направлению дома, где сейчас его должны были ждать старперовцы - активисты: в помещение ДЭЗ № 18.
Все было на месте: и кованое крыльцо, и вековой вросший в землю точеный камень, для уздечек торчащий возле ворот, и пыльный витраж в подъезде - все это было.…Но вот чего не было на фасаде этого старинного, трех этажного дома, так это черной, под стеклом таблички с номером ДЭЗ, и бумажного объявления о часах и днях приема населения, пришпиленного канцелярскими кнопками к двери.
А вместо всего этого, над дверью играла золотом и вензелями реклама юридической фирмы: «БЕЛЬФЕРМАН И ДОЧЕРИ»
- Какой еще на хрен Бельферман? Какие еще на хрен дочери?-
Володя взвыл в голос и со стоном опустился на крыльцо.
- А вот это барин совершенно напрасно.-
Пробурчал швейцар в золоченой ливрее, выглянувший из двери конторы.
- Камень холодный. Не дай Бог простудитесь, или геморрой-с заработаете. Шли бы вы домой. Сегодня суббота, а по субботам его сиятельство не принимает.
- Да-да, конечно, я уже ухожу, -
скороговоркой проговорил удрученный техник – смотритель и, отряхивая брюки, поплелся дальше, в сторону дома с рыцарем на фасаде.
По правую руку, в витрине зоомагазина, где всегда красовались чучела птиц и животных, и где белка задрав свой облезлый хвост, часами носилась в прозрачном, плексигласовом колесе, сейчас отчего-то, всего этого, вышеперечисленного не было, а было зеркало, на котором двоилась красная с черным вязь:
« КОЛОНИАЛЬНЫЕ ТОВАРЫ. Чай, кофе, имбирь и прочая».
А зоомагазина, как ни странно и не было. Дом был, витрина толстого стекла была, а вот магазина, как такового и не было.
Лунев остановился напротив зеркальной вывески и тупо уставился в собственное отражение, пересеченное уже вышеупомянутой вязью.
Тот Лунев, который смотрел на странно видоизмененный Арбат из толстого венецианского стекла выглядел еще более-менее приемлемо: мало ли чудаков бродит по первопрестольной, зимой в пиджаке и штиблетах на тонкой подошве. Этот же, который настоящий, ощущал себя, мягко говоря, несколько не в своей тарелке, и этой тарелкой были явно не промокшие туфли, и не костюм “ на выход”, несколько неуместный на фоне Арбатских прохожих, одетых хотя и очень разнообразно, но тем ни менее по-зимнему, тепло и добротно.
Нет! Тут было что-то другое и это другое вертелось где-то рядом, казалось, брось взгляд, и вот он долгожданный ответ, вот он...
И Владимир бросил этот взгляд... Рядом с ним, остановился приличного вида гражданин (Лунев непонятно отчего сразу же мысленно назвал его господином), в пышной, енотовой шубе на черной, шелковой подкладке и енотовой же шапке. В правой руке его, вместе с кожаными перчатками покоилась массивная трость, а вот левая, левая держала явно свежую, отчетливо пахнувшую типографией газету, с жирными и черными буквами на заглавии, которые упорно не желали складываться в слова в глазах побелевшего как снег техника – смотрителя.
Еще бы, ведь, в конце концов, он все-таки прочитал заголовок, с трудом веря самому себе. «МОСКОВСКИЕ ВЕДОМОСТИ. 1884 годъ.”
Лунев уже хотел, было обратиться к человеку в шубе, спросить о чем-то, может быть даже выпросить у того его газету, но тот опередил Владимира.
- Милостивый государь, если вы надумали покупать табак в этом магазинчике, откровенно не советую. На Тверской и дешевле, и суше, а значит и легче. Да и продавец там из крещенных, не то, что этот, Христопродавец! Но чай здесь, честно говоря, все ж таки получше будет, да и сортов поболее-с, чем в других местах - как ни как, прямые поставки из самого Китая напрямую через Челябинск. А впрочем, как хотите, долгие раздумья на грех наводят. Ну-с, всего вам доброго.-
Господин в шубе слегка поклонился и не торопясь, проследовал за соседний угол дома.
- 1884 год…. - прошептал Лунев и вытер ладонью враз вспотевшее лицо.

3.

…Владимир Семенович Лунев, техник-смотритель ДЭЗ№18, брел по Арбату конца девятнадцатого века, без копейки денег(пять рублей мелочью какие деньги, тем более если в оборот они вступят не ранее чем лет через сто),без зимней одежды и в промокших туфлях на тонкой подошве, а главное без единой мало-мальски путной мысли в голове.
Так, просто шел себе и шел, отмечая на ходу, что воздух в этой, прошлой Москве несравненно чище, чем в его, Луневское время, разве что иной раз пахнЕт резко конским потом или свежим навозом, но к этому запаху, Владимир необыкновенно быстро привык. Что-то было в этих ароматах свое, давно забытое, исконно Русское... И здесь было несравненно тише: редкий цокот подков, далекий перезвон колоколов да обрывки разговора - да разве ж это шум по сравнению с вечным, неумолкающим гулом Калининского проспекта? Правда, мальчишки с газетами (с их голосами только в армейский хор) донимали:
– Купите барин, купите...-
Рад бы купить.…Но когда Лунев попытался рассчитаться за прессу медным пятачком выпуска семьдесят шестого года, такой хай, подняли, что Владимир поспешил вернуть газету нахальному пацану и скрыться за углом дома с рыцарем на фасаде.
Пробежав по инерции еще несколько шагов, он постарался остепениться и успокоиться, тем более что правая подошва его штиблет, зацепившись за выступающий булыжник мостовой, предательски крякнула, и холодная, грязная вода радостно и свободно ринулась омывать уже, давно, наверное, посиневшие Володины пальцы.
Было чертовски холодно и неуютно.
Лунев пошарил в кармане, выудил смятую сигарету и, закурив, привалился к кованой оградке, окружающей небольшой особнячок, веселого, голубого цвета...
На торце особнячка краснел крест под скромной вывеской:
«Гомеопатическая аптека мадам Урванцевой».
А еще ниже, мелом на небольшой, черной дощечке аккуратным почерком выведено:
- Поступил в продажу германский кокаин ‘’Марк’’,- дешево и забористо!
- Ну, ни чего себе, монархия!-
вскричал Владимир и только сейчас заметил, что несколько в стороне от аптеки, возле настежь открытой двери надо полагать чайной, откуда с клубами жидкого пара вырывался отнюдь не чайный аромат появилась необычайно колоритная парочка.
Он, совсем еще мальчишка с светлыми, вьющимися волосами и легким, первым пушком на бледных щеках, одетый в нечто подобное коротенькому полушубку, она - светловолосая красавица в длинном, до пят черном пальто, черной же шали наброшенной на плечи, и странно – пунцовыми пятнами румянца на щеках. Даже беглого взгляда хватало, что бы заметить необычайное сходство этих людей.
- Брат и сестра.-
Решил про себя Владимир и во все глаза уставился на них.
Пацан в это время снял черный, тряпичный футляр и пораженному взору техника-смотрителя открылась необычайно красивая, вся в каких-то золоченых финтифлюшках шарманка. Установив ее на членистую ногу и просунув кисть левой руки за ремень, укрепленный сбоку своего сверкающего инструмента, он правой, не спеша начал крутить изогнутую, сверкающую рукоятку. Послышался трагический, глубокий выдох, и вдруг шарманка ожила, зазвучала неожиданно чистым и глубоким, несколько правда металлическим звуком. А девушка, посмотрела на брата чистыми, зеленоватыми глазами и поймав такт запела, негромко, но очень выразительно и красиво:
- У церкви стояла карета, там пышная свадьба была,
Все гости нарядно одеты, невеста всех краше была...-
Лунев позабыв обо всем на свете слушал ее песню, столь трогательную в этом ее, наивном, и может быть и не несовершенном исполнении но..., Господь свидетель, до чего же хорошо она пела и до чего же она была и сама хороша...
...- Напрасно девицу сгубили,
И вышел я вслед за толпой....-
Песня закончилась и тотчас же, Лунев увидел, несколько человек стоящих возле чайной и, так же как и он, сосредоточенно слушающих девушку.
- Молодец Наташка,–
вытирая крупные, пьяные слезы обшарпанным рукавом полинялой шинели прорыдал крупный, совершенно лысый мужик, и высыпал в подставленную братом певицы шапку несколько глухо-звякнувших монет.
- Всю душу, ты во мне перевернула, сучка!-
Он высморкался, еще раз вытер покрасневшее лицо и вновь вошел в чайную. Остальные слушатели тоже как могли, одарили медяками мальчишку и вернулись в теплое нутро питейного заведения.
Младший брат Наташи, уже было направился к Луневу, предполагая, что и он внесет какую-то свою лепту, но в это время сильный и резкий приступ кашля словно сломал пополам девушку, она резко побледнела и, выпустив из рук шарманку, выхватила из рукава светлый, в темно-красных пятнах платок прижала его ко рту.
И Владимир и мальчишка почти одновременно подбежали к Наташе. Лунев суетился, не зная чем и как помочь больной девушке, пытался поддержать ее своими враз превратившимися в неуклюжие руками, бормотал что-то несвязное горячими, высохшими губами, обещая вылечить ее, Наташу, там, у себя в его времени, где туберкулез, мол, и не болезнь дескать, а так, что-то вроде насморка.
Когда пыл его несколько поостыл, он заметил, что и ее брат, и сама девушка, которой уже стало значительно лучше, внимательно смотрят на него, робко и недоверчиво улыбаясь. А в глазах паренька, так же зеленых, Владимир явно увидел откровенное недоверие.
- Хорошо, хорошо, -
пробормотал сконфуженно техник-смотритель, несколько обиженный их недоверием,
- Дайте только срок, я здесь получше осмотрюсь, и обязательно отведу вас туда, где чахотка лечится, и очень даже просто -.
- Это точно!-
Пробормотал парнишка усмехаясь,
-Ино плюнешь, да и то на лету не перехватишь. А уж обещанье бросить... Уже год, как в первопрестольной поем, и то на приличного лекаря не насобирали. А в бесплатных клиниках долго не держат - неделю другую подлечат и вперед, опять на улицу.
- Так вы что, на улице ночуете!?-
Поразился Володя.
- И это с Наташиной – то болезнью!?
- Да нет, барин – проговорил пацан, поднимая с брусчатки оброненную девушкой шарманку и горестно разглядывая покарябанную витую ее ручку.
- Мы у Шмелева, что на Самотеке комнату снимаем. Без жилья нельзя. Никак нельзя. Особливо если зима такая гнилая. Да ладно, сколько можно болтать? Вы барин, дадите копеечку, или как?-
Лунев засунул руку в карман и, вытащив всю мелочь, протянул ее мальчишке.
- Я бы вам все свои деньги отдал, но вот только боюсь, что с ними у вас могут возникнуть определенные проблемы. Не примут их нигде, да еще и в полицию того гляди потащат...-
Недоверчивый парнишка покопался в Луневских медяках и, повернувшись к Наташе, тихим голосом, почти шепотом произнес,
- Смотри сестренка, какие деньги странные. И вроде бы надписи-то Русские, да чудно как-то...
- Я вижу, Юрок. –
Наташа взяла тонкими, почти прозрачными пальчиками пятикопеечную монету, перевернула ее и тихо ахнула.
– Господи, и орла на них нет, листики какие-то, молоток и серп. Знаешь Юрок, барин правду говорит. Нельзя эти деньги брать. За них, любой городовой в участок поволочет. Да еще и статью припишет.
Она положила монетку на ладонь Владимиру и почти приказала ему, тихим своим голоском.
- Спрячьте их, пожалуйста, подальше. Боюсь я что-то. Как бы с вами плохого не случилось. Мне от чего-то кажется, что вы человек очень добрый, только какой-то не такой как все... Блаженный что ли?-
Она повернулась к брату и спросила его, улыбаясь кротко и как-то уж очень по-детски.
- А что братец, может, угостим барина обедом? Что-то мне его