Без границ

живем вместе? – еще один невиннейший вопрос.
- Само собой. Какого черта я стал бы снимать фильм с тобой в главной роли?
Мне кажется, он решил на мне отыграться.
- Я – плохая актриса?
Я чувствую, как предательски начинает напрягаться подбородок. Меня задевает его молчание. Он тоже отвечает не сразу, словно дает мне время понервничать.
- Замечательная. Порой вполне натурально играешь там, где не нужно.
- Порой самообладание нужно как способ защиты.
- От кого?
- Хотя бы от тебя!
- Браво, Шенди! – он чмокает меня в щеку.
- И ты думаешь, что для церемонии сгодится этот наряд? - Я смотрю на него уничтожающим взглядом. – Хочешь, чтобы я ославилась на весь мир?
- «Мир» - пожалуй, слишком громко заявлено. Нормальный наряд – отдает болотом и нечистью, в тебе больше чертовщины, чем святости.
- Примерзкий тип! Это будет не только мой позор, но и твой! Я буду среди звезд в простом платье для уик-энда, какой кошмар! – Я вся в негодовании и заявляю совершенно серьезно. – Я никуда в этом не поеду! Либо сделай что-нибудь!
- Какая к черту принцесса, Королева Марго! Звездная болезнь так располагает к капризам, или наоборот? – не смотря на слова, Брюс - само внимание. - Не нервничай, дорогая, хотя румянец тебе к лицу.
Он перетаскивает с переднего сиденья большую яркую картонку, ставит ее себе на колени и открывает крышку. Там лежат лепестки лаванды или что-то очень похоже на них, что-то тончайшее насыщенного сиреневого цвета. Виолетта, Вероника, Маргарита…
- Что это?
- Переодевайся, раз тебе не нравится зеленый. – Спокойно заявляет Брюс.
- Ты, что издеваешься? Как я смогу в машине нормально переодеться?  - я уже на грани истерики. – И потом лиловый цвет с изумрудами…
- Разумеется, еще один позор! – ухмыляется он самодовольно, вынимает из внутреннего кармана черный бархатный мешочек. – Держи. Сгодиться?
Он вытряхивает прямо мне на колени содержимое кошелька: браслет и серьги – бриллианты в изысканной оправе. Красиво.
- Грудь нынче подается естественно, без драгоценностей. У нас десять минут.
Он говорит это так, что я понимаю, спорить бесполезно. Ну, ничего, я тебе это еще припомню, мерзавец! Как только «Оскар» будет в моем кармане, я отыграюсь за все неудобства по самому высшему разряду! Переодеваться на заднем сиденье автомобиля в вечернее платье – это вам не прыжок в холодную воду с пятого этажа, но все равно приятного мало. Начисто попрано законное право женщины – видеть себя в зеркале в полный рост. Хорошо хоть ткань не мнущаяся. Брюс помогает мне застегнуть молнию на спине, поменять сережки и даже поправить чулки, заботливо протягивает мне косметичку.  Я, сосредоточенно пялясь в зеркальце пудреницы, исправляю обычный вечерний макияж на вечерний звездный. Томное сиянье глаз, от ресниц тени на скулах и губы, зовущие к поцелую. Та-та-та… И уже вертятся слова на языке, но совсем другие. В этой спешке и тесноте я должна была бы продолжать негодовать, но…
Если вы – женщина, и вам приходилось раздеваться и одеваться на заднем сиденье в машине…. В присутствии мужчины. А если точнее, то двух мужчин. Но шофера в расчет можно было не брать, ему было абсолютно все равно, чем мы там занимаемся. Так вот, что вы должны были бы чувствовать? Если вы – женщина порядочная? А если вы – женщина несколько далекая от порядочности, то есть лишенная ханжества, а заодно и моральных принципов, что бы чувствовали? Чтобы вы чувствовали, если бы в ответ на ваш сумасшедший затуманенный взгляд услышали: «Не сейчас, имей терпенье»? Быть взбудораженной от возни с одеждой и от ощущения, что на тебя полураздетую смотрят и слышать: «Имей терпенье!»? Почему я не проснулась в этот самый момент? По одной причине, сидящий рядом имел это самое терпенье – выжидающий взгляд, притаившегося тигра.
Чтобы унять дрожь, возникшую во всех конечностях сразу и успокоиться, я отворачиваюсь к окну, Брюс, кажется, тоже отвернулся. Наступает что-то подобие равновесия. Так ему и надо, пусть терпит. Пусть терпит, хоть до завтрашнего утра!

6

Однажды мне снился сон: я стою на узкой тропинке над пропастью. Тропинка одно название, шириной всего в стопу, если стоять, прижавшись к отвесной стене. Малейшее неверное движение и…. Я не могла двинуться влево, над тропинкой нависал козырек на высоте ниже моего роста, чтобы сделать шаг, мне нужно было слегка наклониться вперед, повторяя спиной изгибы скалы. Я не знала, что мне делать. Наклон вперед мог нарушить мое шаткое равновесие, и стоять уже становилось опасно – затекли ноги. Оставался путь вправо - назад к исходной точке. Меня звали вперед две юркие девчонки маленького роста, и торопили сзади.  Взгляд вниз, и страх сковал все члены. Я представила, как я падаю, цепляясь за выступы и кусты, как лежу распластанная внизу – кто меня достанет оттуда. И я выбрала возвращение, переступила негнущимися ногами вправо и проснулась. Но то ощущение в ногах у меня осталось в памяти – страх неверного шага.
Сейчас сидя не в последних рядах гигантского зала кинокомплекса Kodak, я не смогла бы вспомнить все подробности, начиная от нашего выхода из автомобиля и до момента усаживания в кресло. Тот же страх неверного шага делал мои ноги деревянными, а голову - туго соображающей. Если бы я знала, что так и останусь на месте, то, скорее всего, была бы в восторге от великолепного зрелища. Это все равно, что есть неизвестный экзотический фрукт, а не смотреть на его изображения, читая описание вкуса. Мне предлагали съесть фрукт под названием «церемония». Моментами я поглядывала на Брюса, ища поддержки в его глазах. Он не обращал на меня внимания, и я казалась себе совершенно одинокой и заброшенной. Все, что происходило на сцене, воспринималось как-то вскользь, совершенно не задевая моих чувств. Не только мои ноги были деревянными, я слушала и смотрела как кусок дерева.
«Мы войдем в чей-то сон, и будем вести осмотр и дождемся того, что изменим во сне чьи-то сны», - говорит с экрана Лео ди Каприо.
Вся церемония была построена на снах, словно одно сновидение одновременно для всех присутствующих и смотрящих трансляцию. «Мне нравится все сны про нее» - говорит кто-то о самой церемонии. «Во сне ли мы?» - главный вопрос церемонии.
И ответ: «Это сон» - все представление как сон на яву. Задумка авторов сценария церемонии напоминает мне мой собственный сон. Не помогал ли им и мой режиссер? Поглядываю влево: Брюс - ноль эмоций. А кто же я в своем сне? Сновидец - уже и не сценарист, и не режиссер…. Главная героиня. Главная ли? А может, всего пешка в игре бессердечного беса?
Случайный поворот головы и замечаю знакомые лица актеров: Колин Ферт, Хью Джекман, Джастин Тимберлейк…, на некоторое время забываю про Брюса. Что там бес в мелком чине, когда кругом столько знаменитых мужчин! Одним словом, звезды…
Церемония-сон – машина времени. Прошлые заслуги переплетаются с нынешними.
Ведущие Джеймс Франко и Энн Хэтэуэй. Звездная пара. «Боже мой, все это на самом деле!» - восклицает Энн. Я следом за Энн поражаюсь: «Все это на самом деле!?».
Бабушка Джеймса и мама Энн в зале. Конечно, обязательно представить их всем присутствующим. Мечта американцев – чтобы наши родные могли нами гордиться. А кто будет гордиться мной? Исчадье ада по имени Брюс? Я словно застывший комок нервов, вся моя ирония булькает где-то внутри, не находя выхода наружу, взрывоопасное состояние.
- Шенди? Все нормально? – голос Брюса как из преисподней немного отрезвляет меня. – Расслабься, все будет хорошо.
Он пожимает мою холодную негнущуюся руку. С этим пожатием я вдруг понимаю, что он здесь в своей тарелке в отличие от меня, и даже выглядит таким американизированным чертом. Непринужденность уже зараженной популярностью звезды, дружелюбие божества, снисходительность кумира. Ему улыбаются так, как будто знакомы с ним сто лет. А меня еще раз пронзает мысль, что неужели и они тоже воспользовались его услугами? Потом спохватываюсь, ведь это всего лишь мой сон. А чего не бывает во сне? Мне знакома пока только одна истина моих снов – в моем сне не бывает моей смерти по-настоящему, я всегда могу снова ожить, даже если я рассыпалась на молекулы и атомы. Эта мысль заставляет мою кровь бежать быстрее, постепенно одеревенелость проходит, и я даже начинаю улыбаться шуткам.
Американские шутки так малопонятные нам азиатам, но я смеюсь там, где положено в унисон со всеми.
Не обошлось без воспоминаний об американской классике. «Унесенные ветром» и бессмертные в них Вивиан Ли и Кларк Гейбл. И здесь же попавший в классику «Титаник» - шедевр по масштабности съемок, вложениям или количеству просмотров и собранных миллионов. Кино такая же иллюзия как сон, единственное отличие в стоимости. Но бесплатный сыр, как известно, бывает в мышеловке. Не может быть, чтобы моя привлекательная мышеловка захлопнулась навеки. Я выберусь, может меня легко купить, но не так уж легко поймать, ведь я все еще помню, что сплю. Я лучезарно улыбаюсь Брюсу, представив, как оставляю его с носом.
Том Хэнкс первым вручает заветного «Оскара». Темно-бежевый конверт с белой наклейкой в руках – в нем судьба. Звучат названия фильмов «Алиса в стране чудес», «Гарри Поттер», «Начало»…. Все режиссеры свихнулись на коктейле из безумных фантазий и реальности. Я никогда не видела фильм «Маргарита», который снял Брюс и в котором я в главной роли. Я даже не представляю, о чем он, и какую Маргариту он имел в виду: Марго, Маргариту Николаевну или Гретхен? Других Маргарит я не помню.
Замечаю странную деталь: победители вцепляются в статуэтку обеими руками, как будто она тяжела для одной руки. И звучат такие привычные в устах американцев слова благодарности. Благодарят всех подряд: жену, мужа, детей, маму, папу и так далее. Экспромты заучены – волнение, признательность, неожиданная радость, растерянность от успеха. Обворожительные улыбки, театральные жесты - богема….
Женщины-номинанты – лучшие исполнительницы роли второго плана.
«Боже мой, боже мой…, и спасибо тем, кого помню!» - говорит со сцены Мелисса.
«Брюс, ущипни меня!» Я никого не помню, и спасибо только ему одному. Создателю? Бог мой! Руки к вискам, кто я есть?
Умопомрачительные наряды актрис и консервативные смокинги с бабочками у актеров. Грудь и ноги – все лучшее, что может демонстрировать актриса. Прически в кажущейся небрежности и простоте. Объятья и лобзания победителей – мы все любим друг друга. Юные актеры, блистающие красотой и уже убеленные сединами и лысеющие номинанты, у кого-то очередной Оскар, у кого-то первый и последний. Сама сцена создает впечатление входа в преисподнюю. Огонь и золото. Погибель и металл.
И, наконец, номинация, которую я жду – лучшая женская главная роль. Неужели я? Это же не на самом деле? Мелькают кадры фильмов. Фильм, который никогда не снимался. Актриса, которая никогда не играла в нем. Но я узнаю себя на экране: распущенные волосы, бледное лицо, тюремная решетка, я сижу на полу, обняв колени, прозрачно-несчастная. Моя печальная безысходность выглядит натурально. Вот черт, значит, все было по сценарию? И тюрьма, и прыжок из окна, и лодка, а сцена в камере на полу? Ох, Брюс…
«Шенди Эстер!» - объявляет со сцены Джефф Бриджес. До меня не сразу доходит, что это мое имя. «Генри Брюс!» Ах, вот как, значит, Генри!