Без границ

машины.
- Подожди, не оставляй меня!
Он даже не обернулся, исчез за массивной дверью. Я почти выпрыгиваю из машины и несусь следом. Как я могу остаться одна при таких провалах в памяти? Господи, неужели я сошла с ума?
Тяжелая дверь неожиданно легко поддалась одному движению руки. На секунду мне показалось, что за дверью непроглядная тьма. Нет, это игра теней, когда с яркого дневного света попадаешь в сумрак. Наконец, глаза привыкают к полутьме, и я вижу, что Брюс идет далеко впереди меж рядами скамей, его шагов уже не слышно. В храме тихо, так тихо, что слышно собственное дыхание. Такая гнетущая тишина, вязкая и дремотная.
Неяркий свет виден у самого алтаря, желтое марево свечного пламени и отблески его в алтарной позолоте. Я иду бесшумно, взгляд под ноги и я понимаю, почему не слышно цокота моих каблуков  - меж рядов лежит красная ковровая дорожка. Странная церковь. Узкие окна едва пропускают свет, его косые лучи рассеиваются пылинками в пространстве под куполом, почти не доходя до пола.
Я все иду, иду, кажется, что алтарь не приближается, а удаляется от меня. Останавливаюсь и понимаю, что боюсь оглянуться. «Не оглядывайся!» - предостережение явственно звучит в моих оглохших ушах. - «Имей терпенье!»
«Брюс, где ты?» Суета сует, имя Господа даже не приходит мне на ум, я помню только имя моего черта, совершенно забыв свое собственное.
Я замечаю, что впереди вовсе не алтарь, как мне показалось вначале. Это вход, прикрытый занавесом, очень похожим на живой огонь. «Странные декорации», - думаю я, замерев на мгновенье у входа. «Шенди, Шенди!» - как порыв ветра доносится оттуда. «Не оглядывайся!». Я закрыла глаза, и, пересилив страх, шагнула вперед.
Идти с закрытыми глазами еще страшнее, чем с открытыми. Приоткрываю один глаз, чтобы разведать обстановку. Темно. Тепло. И тихо. Может, я уже умерла? Я ничего не чувствую, но тогда почему думаю? И где этот чертов Брюс?
Мне показалось, что я слышу какой-то звук. Он раздавался с левой стороны. Скр-ши, скр-ши…, как будто что-то раскачивалось, похоже на скрип несмазанного железа. Открываю оба глаза и соображаю, что бы это могло быть. Ржавые качели, флюгер, железная калитка? Несколько осторожных шагов влево и внезапно передо мной из тумана, вырастают два вертикальных столба. Меж ними на перекладине что-то болтается, противно скрипя. До меня не сразу доходит, что это виселица. Я тупо смотрю на мертвеца, он словно спекшийся кусок мяса, к которому прилипли остатки одежды. На его плече сидит огромная ворона и долбит его правый глаз, ее равномерные удары и раскачивают висельника. Я пытаюсь разглядеть пейзаж за виселицей, не висельника же рассматривать? Все как в тумане или дыму, никакой четкости. К моим ногам падает камешек. Наклоняюсь, это глаз, серый мутный с белыми нитками нервов. Ужас! Крик застрял у меня внутри, я судорожно глотаю воздух и бегу мимо виселицы в туман. Все равно куда, лишь бы подальше от этого места!
Я бегу в тумане, ничего не видя ни впереди, ни по сторонам. С размаху натыкаюсь на что-то мягкое и падаю, как будто на мокрую перину. Прелый запах мокрых перьев, мочи и старых тряпок. Пытаюсь ползти на четвереньках и как можно реже дышать, встать невозможно, все такое неустойчивое подо мной, хлюпает под ладонями. Наконец, руки упираются во что-то твердое, с трудом выбираюсь. Это как будто бы берег, поросший жесткой короткой травой. А через что же я ползла? Мама родная! Это болото из одних утопленников! И я прямо по ним…, брр!
Что за черт! Где я вообще? Неужели сплю? А Брюс тогда где?
А если не сплю…? Мне стало так жутко, сердце съежилось и мозги свернулись. Испарина на лбу и гусиная кожа, по которой ползут мурашки…. Мурашки почему-то только по ногам ползут. Ай! Самые настоящие мурашки, то есть муравьи, мелкие черные, но настоящие ползли по моим ногам. Я даже не стала выяснять, откуда они взялись, вскочила, стала топать ногами и стряхивать их руками, а потом побежала, куда глаза глядят.
Глазам некуда было глядеть, кругом снова был туман.
«Брюс! - прорычала я в пустоту. – Ну, мерзавец, пожалеешь, когда я доберусь до тебя!» Во мне появилась совсем неблагородная злость, это был праведный гнев взбунтовавшегося организма.
«Я покажу тебе другой фильм! Я тебе такие декорации устрою! Ты вовек спать не будешь!» - я причитала налево и направо, бредя куда-то наугад. Стоп!
Если это сон, то нечего паниковать и метаться, нужно остановиться и трезво оценить обстановку. Впрочем, даже если это не сон, то нужно сделать тоже самое. Останавливаюсь. Легко сказать: трезво оценить, как оценить, когда ничего толком не видно! В тюрьме хоть окно виднелось. А тут сплошные мертвецы попадаются. А  мертвецы обычно попадаются на кладбище, но на кладбище они в могилах. А тут валяются и висят, где попало!
Да неужто я туда и попала, куда собиралась? И это называется ад? Какой-то декоративный, как в плохом ужастике. Надо бы как-то его подправить, сделать поужасней что ли? Как там у Мильтона? Нет, у Мильтона - рай, это у Данте, кажется, ад? Семь кругов или восемь? Ни черта не помню!
«Эй, кто-нибудь!» - крикнула я, надеясь, что никто не откликнется.
«Эй!» - крикнуло мне эхо приглушенно.
«Ты кто?» - ненастоящие мурашки снова побежали, но на этот раз, уже по спине.
«А ты?» - ответило эхо.
Мне стало так страшно, как бывает при присутствии другого человека. Никого не было и вдруг чьи-то следы. Робинзон бежал бы без оглядки на край острова, а мне, куда же бежать?
«Мы где?» - тихо спросила я, снова надеясь, что подлое эхо не услышит.
«Нигде», - прошептало оно.
«Ты что, издеваешься?» - не выдержала я.
«Издеваюсь», - неожиданно хихикнуло оно.
«Брюс?» - мой язык едва ворочался.
«Который?» - задумалось эхо.
«А он не один тут такой?» - отважилась спросить я.
«Не, нас тут много таких», - шмыгнуло носом эхо.
«И все Брюсы?» - поразилась я.
«Брюсы, мусы, пусы…», - снова хихикнуло эхо.
«Черт, выходи!» - разозлилась я.
«А чё выходить, я тут возле дерева лежу. Иди, иди, куда смотришь» - позвало эхо.
И действительно в трех шагах под деревом, на котором висело всего одно яблоко, лежал кто-то в черном плаще с капюшоном. Туман клубился за его спиной, расходясь кругами, как на водной глади. Кругов было семь. Они были похожи на тайфун поставленный вертикально.
Я так и стояла как вкопанная, отрыв рот и задрав голову, смотрела на сверхъестественную картину, представшую предо мной. Гигантская дымная спираль вращалась, у краев медленно, к центру быстрее. Непостижимо как стихия! Даже во сне.
- Это с него Данте писал? – я забыла, зачем шла под дерево.
- Дант? С него…, - протянул капюшон, зевая. – «Спасайся бегством – только не смотри!»
- Не оглядывайся? – переспросила я.
-Не оглядывайся, иди себе, да иди. – Снова зевнул капюшон. – Правило такое.
- А ты кто?
- При воротах я тут, стало быть – Привратник. А ты что-то потеряла? Или как Дант, любопытствуешь?
- Брюса потеряла. – Созналась я и пожаловалась. – Подевался куда-то, мерзавец, бросил меня одну, завел непонятно куда…
- Так он, наверное, на Совет торопился. Совет у Верховного сегодня или завтра. Или суд?
- А Верховный кто? – у меня пересохло во рту.
- Неграмотная что ли? Кто, кто…, конь в пальто! – заржал Привратник. – Неграмотные у нас только по сковородкам…. Ха-ха-ха!
- Жарятся? – ужаснулась я. – На масле?
- Без масла! Сковородки драят! Наказание такое: не знаешь грамоты  - чисти сковородки!
- Есть такие, которые читать не умеют? – предположила я.
- Вот наивность! – поразился Привратник. – Ликбез! Читать все умеют, но не грамотные. Данта как звали?
- Алигьери…
- Ага…, а что писал?
- Сонеты о любви, поэмы…
«Экзаменатор чертов, привязался!» - подумала я.
- А Мильтона? – рявкнул он.
- Джон! – заорала я. – У меня высшее образование!
- Знаем мы, какое высшее, а какое низшее. Отвечай, да помалкивай!
- Как же я буду отвечать, молча? – возмутилась я.
- Не умничай! – строго изрек Привратник. – Дома будешь умничать…, в кровати…, - он противно хихикнул, - а здесь все по закону.
- Какой еще к черту закон?
- Закон он – везде закон.
- Ладно, спрашивай. – Махнула я рукой и выдала, не дожидаясь. – Сумма квадратов катетов ровна квадрату гипотенузы!
- Теорема! – изумился привратник.
- Теорема Пифагора! – передразнила я его, решив добить его окончательно, протараторила. - Для любого натурального числа n больше двух, уравнение: a в степени n плюс b  в степени n  равно c в степени n, не имеет натуральных решений a, b и c. Великая теорема Фермá! Пьера! «Буря мглою небо кроет, вихри снежные крутя…» - Пушкин. Александр Сергеевич! Еще? «На голой ветке ворон сидит одиноко. Осенний вечер». – Я вздохнула и закончила. - Басё.
- Остыньте, милейшая! Куда вы так торопитесь? – Привратник перешел на «вы». – Вам прямо по центру, ступайте, не оглядываясь.
Он махнул рукавом, и вслед за его рукой к центру бури побежала лестница. Ступени висели в воздухе, ни на что не опираясь. Я шагнула на первую ступеньку, не то чтобы совсем без страха, но больше в каком-то изумленном состоянии. Как будто это все не со мной происходило.

9

Я перевела дух на последней ступени. Лестница оказалась незыблемой, как каменная. Я не смотрела по сторонам даже краем глаза, одна мысль о том, что вся конструкция висит в воздухе, у меня уже вызывала тошноту.
Лестница кончилась, дальше лежала ровная дорога, упираясь во вращающуюся воронку то ли дыма, то ли тумана. «Когда-нибудь я проснусь?» - спросила я себя тоскливо. Ни какими усилиями воли я не могла проснуться, но и поверить в то, что это – действительность тоже не могла. «Глаз бури» не внушал мне доверия. «А вдруг мне туда не надо?» - засомневалась я. А с другой стороны: сковородки драить меня уже точно не заставят, я усмехнулась и пошла вперед навстречу своей погибели или…, или я проснусь! Я зашагала быстрее.
Я стояла с закрытыми глазами и слышала вокруг негромкий непонятный говор, шорох, шуршание. Как прошла воронку, я совершенно не помнила. Приоткрыла один глаз уже по привычке и сразу открыла во всю ширь оба. Не было никакого сомнения, что я нахожусь в суде. Прямо передо мной место судьи: темного дерева кресло и стол, с лежащим на нем молотком. Полированный резной молоток, ударяющий край даже слегка стесался от долгого применения. Но судьи в кресле не было. Я стояла как перст посреди зала, за моей спиной переговаривались. «Не оглядывайся!» - ужасное правило. Скосив глаза, справа замечаю фигуру в черном плаще с капюшоном, и слева тоже кто-то сидит.
- Встать! – раздается за моей спиной. – Суд идет!
Господи, я и так стою, чего же так орать, у меня едва перепонки не полопались. Судья степенно садится в кресло, он тоже в капюшоне. А я – обвиняемая, стало быть, раз стою? Мои деревянные ноги помнили неверный шаг над пропастью. Подбородок напрягся, я с трудом подавила слезный порыв. Вот еще, не дождетесь!
- Обвиняемая Маргарита…
- Я - Шенди! – огрызнулась я. – Шенди Эстер!
- Самозванство, Ваша Темность!
Голос справа ужасно знаком, в нем так и слышится ирония. Слегка поворачиваю голову, вроде как вертеть головой по сторонам не возбраняется, и не знаю, верить ли своим глазам. Брюс собственной персоной! Откинул капюшон, в полном прокурорском одеянии: белое жабо на черной мантии и черные локоны длинного парика. Сволочь! А кто же еще?
- Брюс…, - я пытаюсь что-то сказать.
- Молчать! – окрик Судьи подобен