А если пойти дальше и научить человека, подобно клубеньковым бактериям, усваивать азот из воздуха, то ему не потребуется и белковая пища. Редуцируется пищеварительный аппарат и выделительная система; поверхность тела увеличится, чтобы улавливать больше солнечных лучей; человек станет холоднокровным - для того, чтобы хватало солнечной энергии. Следствием понижения температуры тела будет замедление скорости деления клеток – и продолжительность жизни станет неимоверной. Вечно зеленый, с раскидистыми ушами, лишенный зависти и агрессивности, не зависящий от нефти и металла, пойдет Homo Clorus к будущему, окруженный другими живыми существами, которые снова вернутся к библейскому мирному сожительству с человеком.
Конечно, развернется борьба за место под солнцем и за ресурсы воды для полива, но разве этих проблем нет сейчас? Конечно, на смену привычным болезням придут новые – придется травить дубового шелкопряда или яблоневую моль. Но эти напасти – ничто в сравнении с теми апокалипсическими ужасами, что могут случиться, если не принять срочных мер по спасению человечества.
Вы спросите, а при чем здесь насекомые и энтомология? Все очень просто: некоторые насекомые симбиотичны с водорослями, содержащими хлорофилл, а потому этап работы с насекомыми неизбежен. Освоив технику работы с геномом насекомых, мы легко сможем манипулировать с геномом растений и бактерий, потому что там все гораздо проще.
Весь четвертый курс я втихаря выполнял этапы программы по озеленению человечества, делая опыты in vitro. Сложности предстояли невероятные; я уже осознал, что даже черновое решение проблемы потребует работы многих ученых в течение нескольких поколений. Но овчинка стоила выделки, а цель оправдывала любые средства.
Очень несвоевременно подоспел пятый – выпускной – курс. Дипломная работа была самая заурядная, на три четверти уже сделанная другими в институте при биофаке и нужная лишь постольку, поскольку являлась составляющей докторской диссертации моего шефа. Защита прошла гладко, я получил дежурные похвалы, несколько замечаний, продемонстрировавших невежество оппонентов, и приглашение остаться в аспирантуре.
Какая, к черту, аспирантура! Мать моя вышла на пенсию и не могла мне помогать как прежде. Назревала женитьба. Студенческая общага ждала кого-то другого. На аспирантскую стипендию не разгуляешься. В общем, пришлось задуматься о вещах приземленных: жилье и достатке.
В августе я был принят на должность МНС в институт прикладной биологии РАН. Работа состояла в рутинных экспериментах, итог которых для меня был очевиден с самого начала. Возможно, вы знаете, что в то время маститый московский профессор клонировал коз и кроликов, продолжив в России эпопею со знаменитой англичанкой овечкой Долли. Фактическим исполнителем этой работы был я. После того, что мы делали в общежитии, клонирование казалось сущей безделицей и оставляло массу времени свободным. Попытки работать самостоятельно по свободной тематике пресекались на корню, а потому я много читал, заполняя пробелы в университетском образовании, отыскивая забытые идеи, осваивая новинки и общаясь с коллегами в курилке и на семинарах. Все новое я немедленно примеривал к ИВО – «Идее Великого Озеленения».
Собственные мои дела были не блестящими. Зарплата МНС не позволяла рассчитывать на съем отдельной квартиры, и я делил двухкомнатную хрущовку на окраине с тремя такими же недавними провинциалами, как и я. О женитьбе пришлось забыть, невеста моя была со мной суха и нервна. Дело шло к разрыву.
В апреле сменилась тематика лаборатории, пришлось бросить работу над диссертацией, костяк которой был уже сделан. Вечная грызня и подсиживание в лаборатории напоминали затяжную драку нищих у паперти. Ходили слухи о возможном закрытии института. Моральное состояние было отвратительным, и я впервые в жизни попытался утешиться алкоголем. Наверное, я спился бы – но пить было не на что, а врожденная стеснительность мешала отыскивать дешевые суррогаты или самогон. Лишь остатки веры в ИВО поддерживали меня на плаву.
Вот в таком состоянии однажды вечером в начале лета я направился к киоску у входа в сквер на углу улицы Неизвестных борцов – чтобы купить четверку дешевой водки и полбуханки дарницкого.
- В общем, закирял я наглухо. За четыре дня вылакал все, что в доме было. Чуял, что надо остановиться и про жизнь покумекать, а не получалось: как вспомню про Палыча, так одно только и представляю: как плоскогубцами ему, гаду, губы рву да в задницу кипятильник засовываю, а самого меня корежит от ненависти, как на первой случке. И, чтоб совсем не ошизеть, наливаю себе и наливаю.
И вот кончилось пойло, а закуска еще есть – ее Машуня, секретарша наша уволенная, впрок изрядно запасла. Я в рожу себе воды плеснул, «Диролом» замаскировал перегар и двинул за бухлом, благо, что далеко идти не надо.
Подхожу к киоску – а там – однокурсник мой, Колян Шибряев, по погонялу – Тараканий бог. Морда кислая и серая какая-то, волосенки реденькие обвисли, штанишки – пузырями, стоит, рубли в пятерне трет.
Дружбы промеж нас сроду не было, но тут – живая душа. Взял я пивка, сели мы на скамеечку в сквере и рассказали друг другу о своих печалях. А потом уговорил я его – в киоске затарились беленькой и пошли ко мне домой, чтобы, значит, усугубить.
Разморозил я поросятину и еще кое-чего на стол набросал, сидим, за жизнь перетираем.
- Вот, - говорит Колян, - есть у меня идея, на которую не жалко пуп порвать, да только денег нужно много – ну, очень много.
- Не, - говорю, - Мне денег тоже много надо – но чтобы я их на идею потратил – да ни за что. Бабки, сиречь гроши, они и без идей найдут, на что тратиться. Ты мне их только найди, а уж извести-то их я сумею. У меня другая идея есть, Колян – выпить. Давай за эту идею выпьем. Наливай, Колян.
Ну, Колян разливает – и вдруг шары у него в аккурат на лоб начинают лезть. Прыгает он к другому концу стола и хватает там таракана обеими руками. Да здоровенного такого – прям как камчатский краб. Вот его дружбан мой одной рукой к столу прижал, другой рукой достал из кармана телескопы и на нос их водрузил, и аж зашелся от радости: и какой, дескать, выдающийся экземпляр, и ухоженный, и упитанный – я бы так над невестой не кудахтал. Потом бережно его на пол поставил и таракан, сволочь, тук, тук, тук – ускакал по своим делам.
А Колян стал меня расспрашивать, что и как. Я его по дому поводил, показал, где главные тараканьи схроны, даже в чуланчик завел. А там лежит мешок – серый такой, а на нем с десяток вовсе уж огромных усачей – то ли жрут что, то ли … ну, не знаю. Колян мешок раскрыл, а там кульки из газет свернутые, а в кульках – вонючий порошок. Колян его понюхал, и морда у него сделалась, как в старых фильмах у сыскарей, когда случится жулика на горячем поймать: -Ты,- говорит, - знаешь, что они дуст жрут, а газеты тут – шестьдесят третьего года? Это ж открытие – такие жизнелюбивые тараканы, их надо холить и нежить, изучать и препарировать!
Я ему и говорю: - Ты, Колян, лучше скажи, где бабла срубить побольше, а тараканы мне – по барабану.
Колян призадумался, а потом и отвечает: - Будет тебе бабло, будет и какава с чаем, и кофей в постель – дай только мозгами раскинуть. Только чур – прибыль пополам, потому что у меня великая идея, я тебе говорил.
Ну, я не жадный – стукнули мы по рукам и пошли отсыпаться. А утром Колян встал эдак картинно, откашлялся, ручку простер и прочел мне лекцию. У меня диктофончик был включен, так я ее дословно могу привести.
« Дорогой Сергей!
Вероятно, ты полагаешь, что бифштекс, который ты съедешь на обед, родится в том виде, каким лежит на тарелке. Хотя ты, как и я, закончил биофак, познания твои скудны и разум пребывает во тьме невежества.
Как распоряжения начальников, передаваясь по управленческой цепи вниз, теряют смысл, так и в природе, всякое питательное начало движется по пищевой цепи и становится все более разбавленным. А в начале всякой пищевой цепи лежит коровий блин.
Ты полагаешь, что блины, съедаемые на масленицу, с языческих времен символизируют солнечный круг? Отнюдь! Они – олицетворение коровьего блина, который, купно с конскими яблоками, был основой благосостояния наших предков.
Вот этот блин упал в коровнике. Он еще полон живительных соков, в нем – бактериальные клетки, мочевина, ферменты, частично омыленная клетчатка, пуриновые кислоты и прочие вкусные и полезные вещи. Теперь крестьянин переправит блин в компостную кучу – и начнется череда утрат.
Сначала мухи наплодят своих личинок и опарыши сожрут все самое питательное. Личинки вырастут, превратятся в мух и улетят – и исчезнет часть витальной силы коровьего блина.
Потом вода и остатки ферментов гидролизуют мочевину до аммиака – и потеряется почти весь бесценный азот. Только тогда крестьянин вывезет навоз на поле. Теперь за него возьмутся черви-нематоды, жуки-навозники, что-то унесет в реку дождевая вода. Жалкие крохи достанутся фуражной пшенице.
Но и зерно этой пшеницы не попадет в корм корове, а лишь солома – тощая и сухая. И потому корова будет жилистой и безвкусной, и мечтать она будет не о бугае Ваське, а только о том, чтобы быстрее попасть на бойню и отмучаться. И молока не даст. Ни грамма. Ты спрашиваешь, а откуда же берется молоко? Сейчас узнаешь
.Даже такому дремучему неучу, как ты, должно быть понятно, что если сократить длину пищевой цепи, то потери будут меньше. Если навоз съела бы корова, а еще лучше – ты сам (ведь ты – тоже участник пищевой цепи), то все было бы отлично. Но ни корова, ни мы навоза не едим – просто у нас хилая пищеварительная система. И все же выход есть, и найден давно. В Америке культивируют брата нашего дождевого червя – червя калифорнийского. Он жрет навоз и растет как на дрожжах, а потом его отделяют и перерабатывают на пищевой белок, который добавляют в корм скоту, в муку, отправляемую в Африку, и делают сухое молоко. Ну, не кривись: белок – он и в Африке белок. И вот это сухое молоко у нас разводят и бодяжат с разной фигней, и получается молоко, сметана, творог и даже шоколадные сникерсы.
Одно плохо – калифорнийский червь – квелый, отделять его от навоза трудно, а в наших условиях и вовсе ничего не выйдет: рыбаки червей разворуют в момент. А вот таракан для этой цели – то, что надо: растет быстро, жрет все что попало, не болеет, терпит и холод, и жару, сам чистый, и добывать из него можно не только белок…».
Ну, много еще чего мне Колян нарассказывал. Только, хоть в жуках он и спец, а бизнесе – сущий ребенок. Я ему и говорю: «Вот, Колян, в долги мы влезем, раскрутим предприятие, на технологию и оборудование потратимся, на рекламу опять же, а тут придут конкуренты на готовенькое и сами начнут тараканов разводить – и что нам достанется кроме убытков? Думаешь, коли патент возьмем, так прикроемся? Хрен там, патентное ведомство и патентное законодательство еще никого не защитили, а существуют эти штуки только для кормления чиновников.»
[p]А Колян расцвел, как
Очень понравилось, как биологу и независимому читателю:)
Написано с юмором и легко читается, хоть и многобукаф.
С улыбкой,