любишь.
Юноша продолжал удерживать Катарину на весу одной рукой, другой взял ее руку и стал целовать через перчатку.
- Росио, - прошептала девочка, как он просил, - Ты… Я люблю тебя.
Ее личико в желтом свете фонаря не казалось таким уж бледным, но румянец покинул щеки. Катарина едва дышала от волнения, но Росио не понимал этого, не понимал ничего кроме своего головокружительного счастья.
- Мое прекрасное рассветное создание, - проговорил он, все так же широко улыбаясь, а потом оставил руку Катарины и посмотрев ей в глаза, осторожно приник к ее губам своими.
Это был первый поцелуй для девочки, и сначала она испугалась, но сопротивляться и не думала, на это не было ни душевных, ни физических сил, однако, Росио целоваться умел, и делал это очень осторожно, нежно и приятно, так что, Катарина понемногу успокоилась. Когда кэналлиец оторвался от ее губ и снова посмотрела на нее, она стыдливо улыбалась.
- Как же я счастлив, Катари, - сказал Росио, тоже улыбнувшись ей, и девочка сняла со своей руки перчатку, а потом несмело и ласково прикоснулась к щеке юноши кончиками пальцев.
Она однажды случайно увидела, что так сделала мать, поднеся руку к щеке ментора братьев, мэтра Капоты. Сперва Катарина подумала, что матушка хочет ударить его за какую-то провинность, графиня Ариго не скупилась на пощечины для слуг за особо выдающиеся проступки, но она не ударила, а погладила ментора, сняв перед этим с руки перчатку. Катарину тронул этот жест, и она его запомнила, оставшись в тот раз незамеченной, а потом неоднократно представляла в своих мечтах, как гладит по щеке Мишеля также нежно, как это сделала мать с Капотой. А сейчас перед ней был не Мишель, а Росио, который любил ее, и она его, кажется, тоже. Целоваться с ним сперва было страшно, но потом оказалось очень приятно, гладить по щеке тоже, и еще он тут же накрыл ее руку своей, поднес к губам и стал целовать каждый пальчик.
- Ты совсем озябла, мой нежный цветок, - проговорил юноша, - Нельзя так долго оставаться на холоде, моя..., - он назвал ее как-то по-кэналлийски, слова звучали непривычно резковато, но тон Росио, которым он их проговаривал, был очень ласковым. Слова означали «сердечко», «голубка», «любимая», как кэналлиец объяснил ей, пока нес на руках в замок.
Слуги внутри их увидели, но тут же расступились, словно разошлись по своим делам, но на следующий день Катарина слышала, как ее нянюшка разговаривает с горничной и вздыхает, что скоро в замке она станет не нужна, ведь графиню Катари наверняка выдадут замуж за кэналлийского герцога, и она уедет, а новых детей у госпожи Каролины не предвидится, и значит, она станет не нужна и получит расчет. На что горничная отвечала, что хозяйка слишком добра, чтобы ее выставить, и должно быть, просто найдет для нее в замке какие-нибудь другие обязанности, да хоть шадди ей по утрам подавать, или еще что-нибудь. Катарине стало спокойно за нянюшку, но было тревожно за себя. Прошло еще несколько дней, несколько свиданий с Росио, и на каждом она давала ему себя поцеловать, да, это было приятно, но мысли о Мишеле все-таки никуда не делись. Кузен еще не уехал, не смотря на то, что метель закончилась, дороги были так завалены снегом, что лошади там было не пройти, и изнывал от бездействия в замке, а Катарина на общих вечерах в гостиной теперь не могла поднять на него глаз от стыда, и при этом с ужасом ловила себя на мысли, целуясь с Росио, что представляет себе, будто целуется не с ним, а с Мишелем. Это заставляло ее не только подставлять губы, но и отвечать на поцелуй самой, воображая, что целуется она с кузеном, а не с кэналлийцем. Тогда поцелуи Росио доставляли ей особое удовольствие, хотя она и замирала от стыда и страха, внутри себя повторяя имя кузена, с закрытыми глазами представляя его лицо. Конечно, у Мишеля были усы над верхней губой, у Росио таких не было, но немного колкий и щекочущий пушок у кэналлийского юноши был. И этого было достаточно, чтобы представлять на его месте Мишеля с какой-то достоверностью.
Эпинэ в это время думал только об одном – как бы поскорее вернуться к отцу, деду и братьям, помогать, поддерживать, выполнять распоряжения. Война шла своим чередом, а он застрял намертво в леднике, в который превратился Гайярэ, так что сюда уже и от Борна письма не приходили. Оставалось только досадовать, и конечно, никаких душевных страданий маленькой кузины Мишель не замечал. Зато было несколько разговоров с Ги, который упрашивал взять его с собой, когда метель прекратится. Мишель может и был бы не против, но когда об этом узнала тетушка Каролина, все планы Ги рухнули, она упросила и умолила их обоих, чтобы Ги остался хотя бы до того момента, как не приедут гвардейцы брата и не перевезут Алву и Савиньяка в Сэ. Ги пофыркал, но все-таки ему польстило, что мать видит в нем защитника и не доверяет обосновавшимся в замке «гостям», и он согласился подождать до этого момента. Так что, когда, наконец, погода наладилась и дороги стали доступны, Мишель выехал из замка лишь в сопровождении молодого гвардейца, которого выделил начальник охраны Гайярэ для того, чтобы тот сопровождал Эпинэ в дороге и прислуживал ему. День отъезда выдался приятным и солнечным, прощание было коротким, с Алвой и Савиньяком, которые уже окончательно поправились, Мишель попрощался тоже и уверил их обоих, что очень скоро их переведут в Сэ, где Эмиль увидит мать и своего недавно родившегося брата. Ну а потом их судьбу будут решать новые власти, но смертного приговора Мишель не допустит, да и его не должно быть. Возможно, им предложат принять новую присягу, и об этом Эпинэ советовал им не торопясь подумать.
- Вы еще не победили, - едко заметил Росио, не давая Эмилю в ответ на предложение о присяге тут же громко возмутиться, - Сопротивление ведь продолжается, и оно не такое уж слабое. У Лучших Людей есть союзники.
- Мы приложим все усилия, чтобы удержать отвоеванную власть, - уверил Мишель дерзкого кэналлийца, - Уж будьте уверены. Счастливо оставаться, господа, - сдержанно добавил он и поскорее ушел, чтобы не дать разгореться спору.
Погода действительно наладилась, светило солнце, легкий морозец щипал щеки, и дорога обещала быть далеко не такой тяжелой, каким был путь сюда, в родовой замок. Через Данар не было необходимости теперь переезжать, спешки не было, можно было скакать в объезд, немного дольше, но зато по утоптанному тракту, на котором будут встречаться постоялые дворы и трактиры для ужина и ночевок, что было намного лучше и приятнее, чем останавливаться на постой и жечь костры в снегу в чистом поле. Молодой гвардеец Жан оказался неплохо вышколенным, предупредительным и ненавязчивым, но и поговорить с ним было можно, и даже песню затянуть, когда надоедало скакать в долгом молчании.
Мишель пребывал в неплохом расположении духа, хотя и тревожился о том, что происходит в Кабитэле – называть столицу Олларией было гораздо привычнее, но Эпинэ теперь поправлялся сам и поправлял в разговорах Жана. На первом же постоялом дворе он вытряс все, что мог, из хозяина о том, что происходит вокруг, какие новости слышны, но хозяин знал мало, практически ничего, что не знал и так сам Мишель, ведь все-таки, они отъехали от Гайярэ еще не очень далеко. Так что Эпинэ только договорился о комнате для ночевки и заказал ужин, как вдруг в зал ворвался взмыленный Ги с двумя гвардейцами.
- Ты что, все-таки сбежал от матери? – не поверил Мишель глазам.
Но Ги лишь помотал головой, стараясь отдышаться.
- Кузен, - начал он, - нужно возвращаться… Пожалуйста. Мать очень просит. Но не в замок. Дело в том… что этот малахольный кэналлиец Алва исчез из замка со своим слугой, и вместе с ними пропала Катарина!
- Разрубленный змей!
Мишель был вне себя от ярости. Проклятый кэналлиец! Не успел Эпинэ выехать за порог, как Алва тут же сбежал, и еще и маленькую кузину прихватил с собой! О чем он только думает, куда потащил хрупкую Катари по снегам? Да она и суток такой дороги не выдержит, замерзнет в первую же ночь! Вот подлец, идиот, безумец!
- А куда капитан охраны смотрел? – сумрачно проговорил Мишель уже по дороге к лошадям. – Как можно было не только упустить пленника, но и дать ему увести Катарину?
- Не знаю, - сказал Ги, вскакивая в седло и забирая у слуги поводья, - Как-то проглядели, теперь обыскивают округу… Алва очень хитрый, а его слуга-бандит Хуан еще хитрее. Вот и обвели всех вокруг пальца. Нянька видела, как этот Хуан накануне у комнаты Катари отирался.
- А Савиньяк? – спросил Мишель, когда они уже сорвали лошадей с места, - Тоже с ними уехал?
- Нет, Савиньяка они оставили для отвода глаз, - ответил Ги, - Говорит, что ничего не знал заранее, и не знает, куда они могли поехать. Ну конечно, лжет, выдавать Алву он не станет. Они еще и лошадей с конюшни украли самых лучших, теперь их трудно будет нагнать… Потом, пропажу сестры, Алвы и Хуана не сразу обнаружили, они могли уехать далеко! – выкрикнул он на скаку.
- Алва хотел вернуться в Кэнналоа, - сказал Мишель, - Надо ехать в том направлении!
- Туда уже поехал капитан с гвардейцами, может лучше, нам прочесать с другой стороны? – предложил Ги.
- Резонно, - ответил Мишель, - Тогда едем в сторону Сэ, а потом возьмем севернее… Но не в столицу же он Катари потащил!
- Не знаю, - сказал Ги, - Только матушка себе места не находит. Этот придурок попросил у нее руки сестры, хотел помолвки, она отказала, конечно, и вот он выкрал Катари! Я его пристрелю на месте, сразу же, как только мы их найдем!
Мишель в ответ промолчал, хотя он знал, что не даст Ги это сделать. Конечно, Алва идиот, и не должен был трогать кузину, но даже после этого он не даст его убить. Да, арест, строгие условия содержания в Сэ, который действительно станет его тюрьмой, а не так, как было в Гайярэ, но не расстрел. Смерти Алва пока не заслужил, а Катари… может, он и правда влюблен? Хотя его поступок это не оправдывает.
К вечеру они обнаружили стоянку за заснеженными деревьями, именно в направлении Сэ. Бывший настороже Хуан услышал или просто почувствовал приближение преследователей, но быстро сняться с места с девочкой не получилось, или Росио признал, что побег не удался, и им с Хуаном не одолеть троих гвардейцев и Мишеля с Ги. А может, он не хотел кровопролития, или не хотел пугать похищенную невесту, но как бы ни было, они не стали делать попытку бежать, а Росио, стоявший у костра в центре утоптанной в снегу полянки не стал доставать оружие при их появлении. Хуан сжимал кинжал, но было ясно, что без приказа Алвы он не пустит его в ход. Катарина сидела у костра, укутанная в одеяла, в ее руках дымилась кружка с чем-то горячим, от котла над костром разносился сладкий пряный аромат.
- Мишель! – вскрикнула она, увидев кузена, не испуганно, а радостно. Также и вспыхнули ее глаза.
Ги растолковал ее вскрик по-своему.
- Не бойся, сестра, мы тебя спасем! – крикнул он, выхватывая пистолет, - Молись, кэналлиец!
Ги взвел курок, но Мишель перехватил его руку, и выстрел прогремел в воздух.
- Я отправлюсь в Закат только после тебя, Ариго, - пообещал Росио, когда гвардейцы скрутили его и Хуана, которому он сделал знак не сопротивляться, - Что теперь, господин Эпинэ? – спросил он у Мишеля.
Алва выглядел таким спокойным, что Мишель уже который раз отметил про себя,
