полопаешь, вызвав мрачное похмыкивание трудяг, привычных к твёрдой и заведомо известной плате. – А что будет с не выплаченной здесь зарплатой? – Ничего не мог существенного, определённого посоветовать, кроме как обратиться с коллективной жалобой в суд, хотя не очень-то верил, что с забугоренного хозяйчика удастся что-то содрать. – Где брать материалы? Кто будет начальником? Как платить за свет и тепло? Откуда транспорт? – И ещё бы задавали, но вмешалась нетерпеливая Алина:
- Кончай, мужики, тянуть бодягу! Сказано же: за всё придётся платить, но и отдавать заработанное не придётся. Чего непонятного? Сделал – толкнул – загрёб и отрывайся на всю шпульку! За как больше не дают, реализуй себя, тогда и вякай. Будущий ваш мэр стоящее дело предлагает вместо осинского сыра в мышеловке. Давайте, соглашайтесь, стукнемся задами и разбежимся до выборов, а то уже кишки танцуют джигу.
Кое-кто рассмеялся, многие заулыбались.
- А ты кто такая, что нам указ? – вылез с претензией худущий патлатый брюнет, не отлепив прилипшей к нижней губе сигареты.
Виктор Сергеевич выступил вперёд, загораживая рьяную помощницу.
- Она – моя невеста, - неожиданно признался, не осмыслив вырвавшегося признания, – а заодно, - поправился, смутившись, - и доверенное лицо.
- Так чего медлишь? – откликнулся сосед патлатого. – Хватай и тарань в ЗАГС без промедления, а не то стану с твоей подачи лимонером и уведу из-под носа: девка, что надо – бой!
Жених широко и согласно улыбнулся.
- Я-то хоть сейчас, да она не хочет за кандидата, мэра ей подавай! Братцы, - взмолился, приложив руки к груди, - помогите захомутать шкодницу, проголосуйте за меня, всех позову на свадьбу!
Тут уж все чумазики заржали, закашлявшись и одобряя и невесту, и хитрый ход жениха. А профсоюзник подвёл общую жирную черту.
- Ладно, - произнёс внушительно, утишая смех, - мы подумаем, - и сам, не удержавшись, улыбнулся. – Хотя, лично я – за!
Строптивая невеста опрометью подскочила к нему, повисла на шее и смачно расцеловала прямо в губы, заставив старикана от неожиданности отшатнуться. Стоящие рядом гулко загоношились, забубнили весело, одобряя такую агитацию.
- Я – тоже за, и меня, - поспешно утирая и подготавливая обветренные, потрескавшиеся и посинелые губы.
- Э-е-ей! – запротестовал жених. – Так и мне не останется.
Потом, уже в машине, названая невеста поинтересовалась безразличным тоном, глядя независимо перед собой:
- Ты не темнил с невестой? Или то был всего лишь агитационный ход?
Виктор Сергеевич, повернувшись к ней, мягко улыбнулся.
- Нет, не темнил. А ты возражаешь?
Не отвечая, невеста перебралась к нему на колени.
- Я – тоже за! – повторила последние слова профсоюзника и расцеловала ещё смачнее, чем того, да так, что у жениха дух перехватило. – Правильно, надо прислушиваться к советам старших. – Крепко уцепилась рукой за шею и плечи и, прислонившись щекой к предплечью, счастливо затихла, уйдя в себя, закрыв глаза и часто дыша. А он, бережно прижимал податливое девичье тело и клял себя за то, что совсем недавно хотел подло выменять его на гнусную должностишку, не понимая безвыгодности обмена.
- Знаешь, - произнёс тихо чуть дрогнувшим от нахлынувшей нежности голосом, - пока ты напорно защищала нас, меня как будто что-то просверлило насквозь, прорезало и просветило мозги, и я, слушая и глядя на тебя, вдруг испугался до изморози, что могу потерять самое дорогое, что дала судьба, и что этого не должно случиться, потому что я люблю тебя. – Прижал ещё теснее подарок судьбы, заставив широко открыться ясные и восторженно-ласковые голубые озёра. – Алинушка, родная, я те-бя люб-лю-ю!
Она отлипла от груди, приблизила лицо к лицу, упираясь носом в нос.
- И я тебя, и очень давно, и навсегда. Ещё когда появился в финдепе. Люблю так, что порой хочется вмяться в тебя, чтобы стать одним целым, чтобы «ты» и «я» стали одним «мы». Как думаешь, потянем?
- Ещё как! – уверил твёрдо, тут же поправившись: - Но только после выборов, лады?
- Потерпим, - чуть разочарованно, с лёгким вздохом произнесла она, снова прильнув к надёжной опоре и задавливая скрытую досаду на несвоевременную оттяжку от полного счастья.
-28-
До выборов оставалось всего ничего – неделя и пять заполошных дней. Каждое утро по мобильнику и вечерами обсуждали с Малышкиным и Букиным текущее состояние агитохломонизации, с осторожностью отмечая, что по данным опросов помощников-студентов опережают Шулебожского, а вот насколько приблизились к Осинскому, неясно, и потому подстёгивали Виктора Сергеевича к более активным встречам с избирателями, мозоля им собой пока ещё растерянные глаза и мозги. Успех кандидата у заводчан рулевой воспринял почему-то без особого энтузиазма, вспомнив, вероятно, собственный тамошний провал, но обещал помочь, однако уже на второй день все организационные и оформительские дела сплавил помощнику, и тому пришлось, кроме мотания по собраниям, плотно заняться дневными переговорами с нужными чинушами, да ещё и прихватить ночи для составления бизнес-плана, а Алине досталось шастать по кабинетам с оформлением документации. Оба, вместе с воспрянувшим профсоюзником, очень надеялись, что до выборов новое предприятие, преодолев бюрократические рогатки, родится, и будет приятно, что в случае выборного провала хотя бы оно будет в заслугу полит-партизанам. Последние дни претендент на второе место, выхолощенный до изнеможения, проводил в беспрерывных встречах с неутомимыми избирателями почти в полном забытьи, в апатии, но с приятной отрепетированной улыбкой. Автоматически бубнил электорату, превратившемуся в одну огромную расплывчатую ухмыляющуюся морду, о превращении несчастных в благоденствующих горожан, соглашаясь на всякую встречную запрошенную чушь и тут же забывая, на что соглашался. До того зарапортовался, что не помнил, где, что и кому обещал, только мило улыбался, пытаясь даже плоско острить, а дома по вечерам никак не мог согнать с осунувшегося лица спазматическую идиотскую ухмылку. Засыпая с ней, часто просыпался, жался беззащитно к Алине и вздрагивал, взглядывая на светящиеся часы, боясь опоздать на очередное сборище. А тут ещё стала сниться Соня: идёт следом, он чувствует, что она сзади, обернётся, а её нет, только слышится глухой гнусавый убегающий голос: я – против… я – против… Просыпался от толчков Алины весь в холодном поту. « Против кого ты против?» – спрашивала она, по-матерински заботливо оглаживая по голове большого мальца, которому приснился дурной сон. «Против всех!» - отвечал, сердясь неведомо на кого. «Не хочу никого видеть! Хочу быть один, хочу в одиночную камеру в беззвучном каменном каземате», и если бы не Алина, то точно загремел бы в такую, но только в психушную. Без Алины наверняка сошёл бы с дистанции, не дополз пятка шагов до видимого финиша. Возненавидел всех, и своих, и чужих, людишки стали для него, по выражению продвинутой подруги, одним сплошным «чмо». «Чмоки» были повсюду, перемежаясь «чоками», и сам он относил себя к последним, чокнутым, не дотягивая до «популя» из расплодившихся неимоверно популистов. Гомо сапиенсы эволюционировали в гомо цапиенсов и чмо цапиенсов, убивали на каждом сборище его тем, что, забывая, что он не бог, а они не на молитве, беззастенчиво выпрашивали у задрипанного кандидатишки невесть что и обязательно материальное, нисколько не нуждаясь в духовном обновлении. Просили, умоляли, требовали «Дай!» и ничего, как и богу, не предлагали взамен. Разве только птичку или крестик в квадратике избирательного бюллетеня. Никто не хотел принять, что всё наше – в наших руках и мозгах, теми и другими надо усердно шевелить: всё что имеем и не имеем – наша личная заслуга, и Виктору Сергеевичу всё чаще казалось, что весь мир, все страны и государства, нации и народы и даже религии в ускоренном темпе идут к полному отрицанию библейских заповедей и надрелигиозных моральных ценностей, то есть, к самоуничтожению, и процесс саморазрушения не остановить, не замедлить, пока этот мир полностью не рухнет, погрязнув в вакханалии самодовольства и самопотребления. Нет, не правы экологи, не потепление ждёт нас, а скорое похолодание, лютая мерзлота в душах. Все утомительно просят, нагло требуют хорошей жизни, понимая под ней обильную хорошую жратву и максимум бездумных развлечений, готовы пожертвовать ради животных радостей главным достижением человечества – свободой, интуитивно понимая, что хорошая жизнь и свобода несовместимы, а чем больше скотских радостей, тем больше духовного рабства. Все хотят назад к сытому примитивизму. Сам Виктор Сергеевич тоже постепенно поддавался общему разложению, мало заботясь о том, что начинает жить по женскому принципу закоснелого политика: говори одно, думай другое, делай третье, оправдываясь тем, что все живут под одну окраску, и выделяться негоже, а своё дерьмо не воняет. В общем, жизнь его сейчас была так хороша, что хуже некуда, и то ли ещё будет.
Ещё более жестокий пессимизм нагнал на него чёрный шар, полученный на встрече с транспортниками. Они, подзуживаемые молодым и себе на уме директором, сразу, не выслушав кандидата, выдвинули жёсткие и по сути невыполнимые требования: убрать частников, повысить зарплату, обновить автопарк и снизить НДС. А он им в ответ то же самое, что и заводчанам: заработать самим, то есть, по сути дела, приватизироваться. И никто не хотел уступать, тем более что Шулебожский согласился с их безбожными запросами и обещал по мере возможностей удовлетворить, да ещё пообещал снабдить дешёвыми запчастями. На том и разошлись, не помогли даже призывы-взывания разъярившейся до слёз Алины, которая, в конце концов, вскричала с ненавистью:
- Да пошли вы все в Брусель! К еврикам!
Пришлось Виктору Сергеевичу уже под вечер отыграться на Осинском. Тот пришёл к нему в кабинет с лёгкой улыбочкой, казавшейся на смуглом лице, исчернённом густым частоколом жгуче-чёрных корешков волос, будто смазанным дёгтем, присел у стола, начальнически постукивая кончиками пальцев по столешнице.
- А вы делаете успехи – не ожидал, - притормозил постукивание, ожидая реакции на похвалу, но её не последовало. – Не брезгуете, однако, и нечестными приёмами очернения соперников, - подождал оправданий, но и их не последовало. – Я – о заводском митинге, - высветил главную претензию, хотя Виктор Сергеевич и без пояснений догадался, на что был намёк. Убрав улыбочку, Альберт Яковлевич ещё подождал хоть какого-то отклика, за который можно было бы зацепиться, но партизан хранил упорное молчание. – Но я, собственно говоря, не в претензии: вы, не подозревая, избавили меня от неприятных объяснений с работягами, так что, замнём для ясности, - пошёл на попятную. – Всё больше убеждаюсь, что вы с вашими образованием и образованностью, молодой энергетикой и целеустремлённостью, освоив практические приёмы политической борьбы, вполне можете пригодиться партии, а потому есть конкретное деловое предложение, - наконец-то, перешёл к тому, ради чего пришёл, - берите в новом городском правительстве ЖКХ и озеленение с благоустройством. – Молчаливый визави, наконец-то, откликнулся в виде ироничного «хмыка», не оставляющего сомнения в том, что предложение
