| «5dyJpB_YVCE-2» |  |
Предисловие: Роберт Сервис. Перевод с английского... вольный... Луна серебряным лучом проникла в темный лес основ,
И звезды замерцали в тишине над полем и рекой,
Гле льется мелодичный звон от колокольчиков коров,
Покоем зыбким дышит все в ночи под голубой луной.
Заполненный заботами, день кончился в молчаньи,
Полутонами лунный свет накрыл деревья, как завесой,
Устремившись вслед за солнечным благим сияньем,
Исчезнувшим за горизонтом, дальним темным лесом,
Скользнул, сверкнув, к ветвям сосновым зашумевшим,
И в тишине ночной в свои об'ятья тихо заключил их,
Почувствовав движение времен, давно прошедших,
Прохладным свежим ветерком оставил тонкий штрих.
Цветы алеют в вазе, и сквозь блеск портьер оконных
Крадется память, боль былую ярко возбудив собой,
Рояль раскрыт и ждет касаний, нежностью плененный,
И клавиши загадочно блестят, к себе маня судьбой.
А пальцы с трепетом легли на клавиши спокойно,
Как будто свет луны своим звучаньем свыше нежным
Коснулся слабо струн души печальной произвольно
И сонм забытых чувств извлек из сердца безмятежно.
Мелодия большой тоски звенела сверху песней чудной,
И нам она запомнится надолго, на оставшееся время.
Мы спрячем внутрь своей души звучанье безрассудной
Любви необозримой, сложной, сохранив навечно бремя.
Биенье сердца станет четко повторять прилежно вслух
Слова признательности нашей Родине, хранящей нас,
Стране родной, где рождено сознанье, вдохновенья дух,
Которым награждает небо благодарно каждый раз.
Тот звездный голос с детских лет звучит прелестный,
В сердцах, блаженством, праведностью разум наполняя,
Прозрачностью и светлой радостью, возвышенно небесной,
Эмоций чувств чудесных властностью своей напоминая.
Вниманьем слушателей добрых множества владея,
Несется к зрителям. Нас радует его успешность странно,
Он звонок, чист, приятен, очаровывает, всем навеяв
Удивленье совмещеньем сочного контральто и сопрано.
Мотив предельно грустен, совершенен и печально-сладок,
Мучительно собой захватывая, обнимает все вокруг
Тоской неслыханной, крадущейся, как тати без загадок.
Песнь лебединая срывается, летит потоком страстных мук.
Уставший путник брел издалека в глуши лесной тропой,
Ведущей к цели, что избрал себе в пути, исследуя мечты,
О доме милом, ближних думал он с любовью: там покой,
И наслаждался дивным голосом, звучавшим с высоты.
Воспоминаньем о минувших днях был полон нищий путник,
О днях, давно прошедших, и надеждах, счастьи дивном.
Не знал небесный голос, радующий нас под звуки лютни,
Того, что все в слезах лицо бредущего домой, наивный.
Мелодия замолкла и ушла беззвучно, уплыла куда-то вдаль,
Мир перестал дышать и захлебнулся немотою странной,
Бродяга в изумлении застыл, остановившись, путь прервал,
Лишь слышались его рыдания в полу'ночной тиши незванной |
Послесловие: Robert Service. Music in the Bush
O'er the dark pines she sees the silver moon, And in the west, all tremulous, a star; And soothing sweet she hears the mellow tune Of cow-bells jangled in the fields afar.
Quite listless, for her daily stent is done, She stands, sad exile, at her rose-wreathed door, And sends her love eternal with the sun That goes to gild the land she'll see no more.
The grave, gaunt pines imprison her sad gaze, All still the sky and darkling drearily; She feels the chilly breath of dear, dead days Come sifting through the alders eerily.
Oh, how the roses riot in their bloom! The curtains stir as with an ancient pain; Her old piano gleams from out the gloom And waits and waits her tender touch in vain.
But now her hands like moonlight brush the keys With velvet grace – melodious delight; And now a sad refrain from over seas Goes sobbing on the bosom of the night;
And now she sings. (O! singer in the gloom, Voicing a sorrow we can ne'er express, Here in the Farness where we few have room Unshamed to show our love and tenderness,
Our hearts will echo, till they beat no more, That song of sadness and of motherland; And, stretched in deathless love toEngland's shore, Some day she'll hearken and she'll understand.)
A prima-donna in the shining past, But now a mother growing old and gray, She thinks of how she held a people fast In thrall, and gleaned the triumphs of a day.
She sees a sea of faces like a dream; She sees herself a queen of song once more; She sees lips part in rapture, eyes agleam; She sings as never once she sang before.
She sings a wild, sweet song that throbs with pain, The added pain of life that transcends art –A song of home, a deep, celestial strain, The glorious swan-song of a dying heart.
A lame tramp comes along the railway track, A grizzled dog whose day is nearly done; He passes, pauses, then comes slowly back And listens there – an audience of one.
She sings – her golden voice is passion-fraught, As when she charmed a thousand eager ears; He listens trembling, and she knows it not, And down his hollow cheeks roll bitter tears.
She ceases and is still, as if to pray; There is no sound, the stars are all alight—Only a wretch who stumbles on his way, Only a vagrant sobbing in the night. |
Волшебным светом озаряя тихой ночи страсти
Её волшебный луч дошел до леса края
Таинственной ночи все тайны освещая
Лаская осветил он спящие белые берёзы
Алые в хрустальной вазе на окошке розы
Нежно скользя проник он тихо в дом
А может эта сказка, оказалась сном?