Путь наши путешественники держали в Нижнюю Саксонию через Речь Посполитую, Пруссию, Священную Римскую империю Габсбургов. Через три недели они были уже в Ганновере, где благодаря рекомендательному письму Георгу-Людвигу курфюсту Брауншвейгскому Алексей Гагарин получил право обучения у придворного историографа фон Лейбница.
Посетив Лейбница в Ганновере в конце августа 1708 г., Алексей утвердился в мысли стать его учеником. Лейбниц удивился тому, что его случайная встреча с Петром I в ганноверском замке Коппенбрюке имела столь странное продолжение в виде высочайшей просьбы принять в его ученики юношу с Востока. Лейбниц сказал Алексею, что он, в принципе, не против того, чтобы взять его в ученики по философии, но только при условии, что Алексей попробует подучиться прежде год в Лейпцигском университете на философском факультете, где он сам когда-то в годы Алексея учился на юриста. Следом он о себе сказал, что «Две вещи принесли мне огромную пользу, хотя обыкновенно они приносят вред. Во-первых, я был, собственно говоря, самоучкой, во-вторых, во всякой науке, как только я приобретал о ней первые понятия, я всегда искал новое, часто просто потому, что не успевал достаточно усвоить обыкновенное».
- Судя по вашему разговору, вы тоже, я понял, самоучка. Для нас, самоучек, важно новое. Но это не значит, что оно противник старого, которое тоже в свою очередь было новым, но, устарев, ушло в достаточное основание появления нового. Новое возникает не как нечто ясное и отчетливо очевидное, а как то, что является проблемой и требует многократного опытного подтверждения и логического обоснования, доказательства не только истинности следования и вывода, но и логической возможности посылок и предпосылок. Последнее важно как то, из чего следует исходить для выведения. Из чего же следует исходить, как не из того, отрицание чего не противоречит полагаемому утверждению и вместе с тем является логически непротиворечивым? Но само выведение есть то, отрицание чего ведет к противоречию, то есть, является необходимым. Новое возможно, но старое необходимо как достаточное условие самой возможности его появления. Ведь новое, когда становится старым, то оно уже предполагает необходимость своего обновления и тем самым получает свой смысл того, с чем согласуется, а потом и вместо чего устанавливается новое. Я исхожу из логической возможности, но предполагаю то, что оптимальным является то, что имеет минимум начал и максимум следствий. Таковым является все, что можно назвать счетным, математическим. Именно числа, какими бы бесконечно малыми они ни были, например, монады, просты в начале и в начале начал составляют тождество неразличимых. В этом заключается единообразие всего сущего. Но при этом в своем росте они стремятся к совершенству как пункту своего стремления и назначения. По мере роста они развиваются и различаются во всем и воспринимают то, что с ними происходит, доходя согласно движению к совершенству до осознания своего стремления, начинают рефлектировать и спекулировать. В результате появляется сложно организованное живое собрание начал, оптимально реально существующее при логической возможности существования иного порядка причин.
Так и в вашем случае. Логически возможно вам стать моим учеником. Но ваше стремление к знанию еще не стало совершенным, еще не совершено. Вот когда вы станете воспринимать его необходимость изнутри самого себя как монады в качестве точки роста и динамического центра силы знания, действующей так, что ее отрицание будет всегда вести к противоречию в принципе, вы будете готовы у меня учиться тому, чтобы не учиться, а открывать новое в старом. Но эта готовность должна быть вами на самом себе испытана в мысли и на практике в собрании с такими же учениками ассоциирована к оптимальному взаимному согласию.
Алексей согласился со своим будущим наставником, про себя подумав о том, что недостаток обыкновенного у философа с лихвой компенсируется достатком его необычных дарований, вызывая в нем стремление к их гармоническому упорядочиванию, что приводит к необходимости признания принципа достаточного основания его философским кредо. Достаточным основанием обыкновенного у него становится необыкновенное в качестве бесконечно малого простого.
Лейбниц дал ему рекомендательное письмо на философский факультет университета Лейпцига. Благодаря этому письму и вступительным экзаменам, которые Алеша сдал кое-как, для него оказалось возможным стать студентом оного заведения.
Здесь, любезный читатель, я слагаю бразды своего правления фабулой повествования и передаю слово самому главному герою. Благо до меня дошла часть его дневниковых записей. Я взял на себя труд их только упорядочить и распределить по главам, которые, я надеюсь, прольют свет на сколь интересные, столь и таинственные, события его приватной жизни.
Глава пятая. Моя учеба в университете, занятие философией и приключения в Лейпциге
Я вместе со своими спутниками располагал средствами для безбедного существования на время годичной учебы в университете. Учеба оказалась скучнейшим занятием. Скуку я развеивал усиленным чтением философских текстов и умными беседами с Настей и Денбеем. Что касается преподавателей и моих сокурсников, то с ними мне нечего было обсуждать. Во всяком случае, то что обсуждалось на занятиях и диспутах, оставляло меня к этому равнодушным.
Мои отношения с Настей развились до такой степени близости, когда для меня стало очевидным ее любовное ко мне расположение. Но я не стал торопить события и не хотел воспользоваться случаем для того, чтобы иметь то, к чему все шло, как само собой разумеющееся и установленное по необходимости. Только тогда наш союз в гармонии обретал верное постоянство. Но вскоре случайные события заставили нас ускорить сближение наших сердец.
Спустя некоторое время я попробовал обсудить с Денбеем содержание моей мысленной беседы с Лейбницем. Изложив свои мысли по поводу основных положений немецкого философа, я посмотрел на Денбея. Он мне хитро подмигнул и сказал, что со многим, услышанным от меня, он согласен. Вот, например, то, что я назвал началом. Это начало, по его понятию, пустотно и есть пустая вещь. Следует заметить, что Денбей исповедовал традиционное верование «синто», или, по-нашему «путь богов». Но для себя тяготел к учению индийского мудреца Будды.
То, что в основе всего сущего в мире лежит пустота, он взял, с его слов, у Будды. Когда я спросил о том, что он имеет в виду, определяя причину возникновения всего существующего из ничего, он ответил, что так он желает уйти от вопроса, на который сам Будда не ответил.
Что же касается учения Лейбница, то он его понимает, если немецкий философ истолковывает сущность монад как таких простых вещей, которые в своем счете стремятся к нулю, то есть, не имеют в самих себе разделения, не состоят из частей. Как неделимые целые они могут составлять друг с другом бесконечные комбинации. Так вот эти комбинации и являются достаточным условием возможного многообразия миров, стремящегося к бесконечности. Из бесконечного множества возможных миров есть, как минимум, один реальный. Причем такой, который разумен и оптимально устроен. То есть, реальный мир из всех возможных миров один является самым совершенным. В таком мире мы и живем. Здесь он с Лейбницем согласен. Но этот реальный мир совершенен, в общем, в мировом масштабе, тогда как в частности он полон страданий. Наш мир потому есть мир страданий, что мы его видим частным, а не целым образом. Видение мира частных страданий в целом виде превращается в ведание, в знание того, что все эти частности условны, ничтожны. Так подлинное знание делает человека мудрее, свободнее, счастливее.
Состояние умудренного ведания и есть нирвана как отсутствие желания самого себя в качестве части. Преодоление стремления к самоутверждению, заводящему человека в круговорот мира страдания, выводит его на прямую блаженства.
Однако ожидаемое блаженство так и не наступало. Тем более такое отступление стало касаться моих любовных дел, особенно после того, как за Настей стал увиваться немецкий барон фон дер Кропф. Это был человек средних лет. Он был высок ростом. Имел симпатическую внешность, за которой скрывалась подлая натура. Впервые мы встретились с бароном в опере. Тот стал набиваться в знакомые. Но вежливо дали понять, что не нуждемся в его обществе. Однажды подкараулив Настю на улице, он предложил ей совершить экскурсию по памятным местам города и его прекрасным окрестностям. Когда Настя отказалась, то барон извинился за свою назойливость и вежливо удалился. В это время я был занят учебой в университете и поначалу не придал значения этому эпизоду наших контактов с местной культурной публикой. Однако тревога Насти и предостережение Денбея, сразу «раскусившего» сущность негодяя, настроили меня на решение проблемы с бароном. Мы были иностранцы и поэтому могли стать жертвами подлого заговора барона с властями. Денбей вызвался убрать барона с нашего пути. Я не согласился с Денбеем, сказав, что это мое дело. Ожидать подлости было глупо. Для того, чтобы вызывать Кропфа на дуэль, нужно было иметь формальный повод. Где его взять? Ждать, когда представится случай, рискуя честью и самой жизнью Насти, противоречило моему желанию. Поэтому я решил подкараулить барона и убить собственноручно. Другого выхода не было, сколько я ни думал. К тому же Денбей уже видел соглядатая барона, который наблюдал за домом, где мы жили во время моей учебы в университете. Вероятно, можно было подкупить шпиона Кропфа. Но такого рода люди, как правило, ненадежны и могут служить двум господам. Если идет слежка, то, видимо, действительно готовится, например, похищение. А после похищения, которое возможно, ибо нельзя все предусмотреть, похищенная вряд ли окажется в состоянии дать о себе знать, а может быть окажется уже мертвой.
Денбей зря время не терял и узнал, где шпион встречается с бароном, а потом выследил и самого барона. Я стал периодически следить за домом барона, соблюдая необходимые в таких случаях предосторожности. И вот, наконец, однажды через несколько дней, барон вышел, а не выехал из ворот своего дома. Я последовал за ним поодаль, проверив сначала, не следует ли за ним еще кто-то. Однако заметив за ним самим слежку, я повременил убирать его со своей дороги, только проследил его до дома с вензелями графа фон Кенигсмарка. Шпион подождал пока барон зайдет в дом, а потом стал удаляться восвояси. В глухом переулке я догнал шпиона и ударил его эфесом шпаги по голове. Тот упал без чувств. Когда, он очнулся, то я прикрыв лицо
