Франц Герхард был человек высокого роста, дородной наружности и среднего возраста. Он производил впечатление умного и толкового человека, сведущего во многих вопросах касающихся закона и отношения к нему людей. К тому же Франц прилично говорил не только на европейских языках, но и на русском языке тоже. Первым делом он посетил дом Анны и расспросил ее саму и ее слуг о том, как жила Настя у нее дома и каким был день ее исчезновения. Затем он стал опрашивать людей округи о том, с кем она была из них знакома, и каким был обычный маршрут ее передвижений по городу. Об этом же он спросил и у меня и у Денбея. Он также поговорил о Насти и с моими родственниками.
Немалый интерес у Франца вызвала записка с предупреждением. Он стал ее скрупулезно изучать. Когда я его спросил о том, что она означает, он мне сказал, что пока у него недостаточно данных для вразумительного ответа.
На следующий день мы выехали в родовое поместье Сенницы, а оттуда в деревню Сосновку, где жила прежде Настя. В Сенницах Франц попросил меня ознакомить его с семейным архивом. Что он искал, мне было невдомек. Еще его интересовало то, кто как относился к Насти, с кем она дружила, кто в нее был влюблен, разумеется, помимо меня. В Сосновке Франц расспрашивал старожилов села о происхождении Насти, что она была за человек.
На обратном пути Франц поделился со мной своими соображениями по поводу опроса очевидцев жизни Насти и тех улик, которые могли пролить свет на это таинственное дело об исчезновении моей возлюбленной. Во-первых, он согласился с моей гипотезой о том, что имело место быть похищение. Как я и предполагал, он сличил почерки мой, моих близких, Денбея и Анны Кребс с почерком таинственной нашей доброжелательницы. Как это ни странно звучало, но он сказал, что возможно письмо было написано либо мной, либо Ксенией слегка измененным почерком. Конечно, глупо было предполагать, что автором предупреждения был я: зачем мне это было надо? Если только я не сумасшедший. Но Франц полагает, что я разумный человек. Значит, автором была Ксения? Почему она ее написала, а не устно сообщила о своих опасениях? Вероятно, это ей привиделось и она написала об этом так, чтобы самим сообщением не спровоцировать угрозу. Франц сказал, что он даже думал о том, что Настя может быть нашей сводной сестрой, и поэтому, чтобы грех нас не попутал, ее спрятали от меня. Но потом отказался от этой версии из-за ее неправдоподобия.
Дальше, происхождение Насти вызывает сомнение в том, что кузнец и его жена, жившие в Сосновке, являются ее настоящими родителями. В этом деле слишком много загадок, чтобы ограничиться разумными объяснениями. Конечно, в наш разумный век было бы опрометчиво ссылаться на козни темных сил, на происки нечистого духа, но и это тоже не надо сбрасывать со счетов.
Когда мы приехали в Москву то я прямо сказал Ксении, что это она написала письмо с предупреждением о похищении. Ксения не стала отпираться и призналась, что это она сделала. Только она написала не о похищении, а о грозившей мне и Насти опасности.
- Значит, ты знаешь, кто угрожает мне и Насти, кто виновен в ее похищении? Почему ты не сказала мне об этом?
- Я этого не знаю. Мне был сон за несколько дней до похищения о том, что Настю забирают на небо ангелы, а ты безутешно страдаешь от разлуки.
- И что мне теперь делать?
- Ждать. Время все рассудит и расставит по своим местам. Но нельзя только ждать. Тебе надо заняться каким-нибудь делом. Подумай, каким именно. Я думаю таким, к которому у тебя лежит душа.
Мне осталось только горевать. Проводив Франца на родину, я предался этому бесполезному чувству. Так прошло несколько месяцев. Я продолжал заниматься философией, языками и физическими науками. До меня, наконец, дошло то, что Насти мне больше никогда не дождаться. Я бы хотел ее искать и найти, но где искать я не знал.
Немного позже мой друг Иван Головкин собрался в поход в Европу в качестве помощника посланника российской короны в Англии. Для того, чтобы развеяться, я увязался за ним в роли товарища помощника российского посла в Британском королевстве.
Глава девятая. В Британии
Оказавшись в Англии, я с интересом наблюдал за тамошней жизнью и нравами англичан. Они разительно отличались не только от русских, но и от немцев. Те англичане, которые служили у нас царю, а это были большей частью шотландцы, для московитов казались на одно лицо с немцами. Здесь, в Лондоне, я увидел их такими, какими они были на самом деле в своей естественной среде обитания. Во-первых, бросается в глаза пресловутая сдержанность англичан, окруженных со всех сторон водой. Они отгорожены от всего мира, и это проявляется в их народном характере. Так называемый “the english character”. Англичане считают свой дом крепостью.
Сдержанность, порой медлительность в выражении чувств, с лихвой компенсируется их деловитой суетливостью. Задержка в чувствах, их незрелость, и даже чувственная холодность оборачивается активностью в действии. Это, во-вторых.
Акцент на действии, на action, имеет своим результатом то, что они знают свои границы и любят все считать и пересчитывать. Из англичан получаются хорошие лавочники. Это видно даже по их аристократам, так называемым «лордам». Англичане расчетливы. Это, в-третьих.
Несмотря на то, что англичане рассудительны, они плохие философы. Не то, что немцы. Они больше ученые, чем философы, ибо рассудок важен не в философии, где помимо рассудка обязателен разум, а в науке.
То, что англичане закрыты, и эта закрытость культивируется у них, начиная со школы, я узнал на собственном примере. На второй месяц в Англии я имел случай познакомиться с дамой под вуалью. Своей фигурой и речью она мне напомнила Настю. Я еще в России слышал, что в мире обязательно есть у каждого человека свой двойник. Может быть, это был как раз такой случай? Я совершенно случайно столкнулся с ней в церкви. Это была новая пресвитерианская церковь. Склад ума, а не только вид веры англикан как протестантов, правда, умеренных, отличается от склада ума и типа или вида веры католиков, которые ближе к нам – к православным. Как я понял, католики и православные полагаются на веру, но согласуют ее с разумом. Вера у них носит разумный характер и связана со здравым смыслом. Тогда как у протестантов вера полагается абсурдной и разум предоставлен сам себе. Вера протестантами понимается сверхъестественным даром, а разум – естественным, природным качеством.
Я вот опять погнался за призраком навстречу своему желанию сообразно человеческому уделу. А что говорит по этому поводу бог Денбея - Будда? В общем-то, ничего. Он молчит. Но само его молчание говорит. У него единственное сходство с Богом в том, что он молчит, а люди любят говорить. Если Бог есть, то ему равным образом безразличны ужимки добродетели и гримасы порока. Люди примеряют на себя самого Бога. Таким приземленным образом Бога и является Иисус Христос как человек в Боге. Бог находится по ту сторону добра и зла. Ему все равно и он безразличен к человеческим жалобам и просьбам, молениям и горестям, а равно и к счастливым мгновениям их несчастной жизни. Но как это понять досужим восточным мудрецам, изрекающим «вечные истины», которые на поверку оказываются кучей банальностей. Взять хотя бы пресловутое буддистское милосердие, равным образом расположенное ко всему живому. Что это такое? Глупость учеников Будды, возомнивших себя учителями людей. Будда потому и молчал, чтобы не говорить глупостей, прекрасно сознавая то, что за него их расскажут его бестолковые ученики.
Древние говорили, что ничто в мире не случается без страсти. И они правы. Страсть оглупляет и люди творят глупости. Возьмем величие и задумаемся над тем, что оно такое. Это есть, конечно, ничтожество. Если рассмотреть его изнутри, то увидишь прах, труху так называемого величия. Ничтожность есть обратная сторона величия. Я здесь пишу конкретно об абстрактном, тогда как многие говорят абстрактно о конкретном.
Взять наших уважаемых древних греков. Вот Гераклит. Что он говорит? То, что все течет, все изменяется. То есть, высказывает азбучную истину. Да это так и не так, если придерживаться логики его мысли, тем самым его опровергая. На всякого мудреца довольно или достаточно простоты, то есть, высказывания другого, ему противоположного по мысли банального философа Парменида. Парменид ругает Гераклита за его «текучие мысли», объявляя, что то, о чем он говорит, остается неизменным, тем же самым. Поэтому то, что есть, не изменяется и может быть предметом знания. О том же, что меняется, невозможно знание, а возможно только мнение как об относительном, а не абсолютно самодостаточном. И тот, и другой мыслитель схватывают только часть того, что им является в мысли. До целого картину мира, раскрывающую свое содержание мысли, доводит Платон, находящий в движение всего как пути к покою одного и в покое одного движение всего к нему как к цели. Но и у Платона можно найти погрешности в размышлении, на которые он сам указывает, представляя движение неизменных идей в мыслях в виде понятий.
Однако вернемся от глубокомысленных размышлений к наблюдениям за английской породой людей. Англичане полагаются не только на здравый смысл (common sense), который отличается от французского общего чувства (commun sense) тем, что это не просто заразительное чувство, а то, что у французов называется рассудком. Но французский рассудок дискурсивен, тогда как у англичан он интуитивен. Поэтому в своих суждениях англичане полагаются не столько на рассудок, сколько на опыт восприятия, на свой нюх, чутье. И вот на основе опыта восприятия они строят свои размышления в словах. Так что восприятия наводят англичан на мысли. Если англичане чувствительны, то французы чувственны. Французы различают чувства и рассудок, а не смешивают их как англичане. Немцы же потому мыслители, что из мыслей выводят чувства. Чувства у них абстрактны и поэтому немцы сентиментальны. Абстрактно они добродетельны, а конкретно, бывают, грубы и жестоки. Что до русских, то они и в чувстве, и в мысли, и в деле естественны, но не изобретательны, полагаясь на «авось», на то, что само собой получится, без лишних затей и мудрствований.
Но это все мысли, а что же конкретно я сделал, когда увидел двойника Насти в пресвитерианском храме? Я как завзятый европеец поступил разумно и осторожно, а не как варвар-московит, прямо и откровенно, проследил за ней, где она живет. Кстати, вот эта осторожность и медлительность англичан, их чутье, на основе которого они нечто полагают в мысли, со стороны выглядит так, как будто они что-то скрывают, выдавая желаемое за действительное, как бы лицемерят. Возможно, этим
