зато моют нас ихнии бабы. Вот уж кто получает удовольствие.
– У меня есть на что посмотреть. Они ресницами так хлопают – как будто мужиков никогда не видели и глазищи таращат, как раз, куда им хочется. А мы будем сегодня оценивать новенькую. Ха...– подал голос Макар.
– Коль, ты не станешь на меня смотреть?
– Нет, конечно. Только ты не сопротивляйся. Ничему здесь не сопротивляйся. А то накажут. Будет ещё хуже.
– Коль, а как наказывают?
– Дурочка ты. Страшно это всё. Да лучше тебе об том знать наперёд. Взгляни на первую от входа кровать. Видишь мальчишку?
– Что с его лицом?
– Вот так наказывают. Жить будешь, но, мало того, что и так жизнь не мила, так ещё и больно ведь. Он матом кричал, блевал почти неделю. А они выждали, когда очухается, и ну кровь гнать двойную порцию. Потому какие-то восстанавливающие ему наколят, наколят и снова – двойную…
– Всё, молчи. Меня сейчас стошнит. Прикрой меня. Я – в туалет.
Скоро палату повели в помывочную. В предбаннике дети сняли полосатую одежду – штанишки и курточки. Нижнее бельё не предусматривалось. Эльвира, памятуя наставление, не сопротивлялась. Только низко опустила голову и не смотрела ни на кого, лишь слушала короткие, как удары, приказы. Едкий пенящийся раствор щипал бледно-розовую кожу, щекотал язык, горло, ноздри и глаза.
Она придумала, что это всё ей сниться, а со сна – что взять…
Тем не менее, похотливые взгляды на своём беззащитном голом тельце девочка ощущала сполна. Тря полужёсткой мочалкой пупырчатую от прохладной воды кожу, вдруг поняла и простила мальчишек – здесь для них хоть такое развлечение…
Стыд – рефлекторный защитный механизм женщины любого возраста был грубо попран, нивелирован кастой силы до уровня простейших организмов, до которых девочке следовало, подавив в себе неприкосновенность личности, перекроив собственное Я, своё естество, опуститься.
В тот же день на процедуру – так назывался забор крови – взяли ещё одну девочку из их палаты – болгарку Нелли, худенькую и бледную, за время пребывания Эльвиры не проронившую не то, чтобы ни слова – не издавшую ни звука.
Нелли привезли в бессознательном состоянии на каталке и выгрузили, словно мешок с трухой.
– Не жилец, – кинув мимолётный взгляд на серое лицо и кисти рук с голубым оттенком, авторитетно вынес приговор Макар.
Опускавшийся с небес сумрак заглядывал в палату смертников через зарешечённое окошечко, безучастно простирая ярко красные лучи – кровавые дорожки, высосанные из лабиринтов русл небосклонного светила.
– Коля, ты на меня не смотрел, когда я мылась? – Эльвира глядела прямо в глаза.
– Извини, не смог удержаться. Прости меня за это. Ты – красивая, – честный деревенский пацан не мог солгать.
– Не извиняйся, Коля, я, правда, красивая?
– Очень. Мне такие девчонки не встречались. Лучше бы, конечно, нам с тобой познакомиться не здесь.
– Говорят, я похожа на маму. А ты – честный и добрый. Мне такие мальчики тоже никогда не встречались. Смотри на меня, каждый раз смотри. Твой взгляд укутает меня, защитит от похоти.
Эльвира старалась говорить молча, безголосо шевеля губами, и по глазам Николая прочла его ответ:
– Как бы я хотел защитить тебя от всего этого. Спасти из ловушки, от участи подопытного животного, чтобы ты жила, как живут люди, чтобы бегала босиком по утренней росе цветущего луга с венком ромашек на прелестной кудрявой головке, а солнце улыбалось бы, любуясь тобой и радуясь твоему счастью.
Но губы мальчика не разжались.
Эльвира, подождав, когда охранник минует проём, резво скользнула к Коле под одеяло. Прижалась. Обняла и, едва прикоснувшись к его щеке губами, также быстро перескочила на свою койку.
Палата сопела и похрапывала.
Эльвира попыталась сосредоточиться, но не смогла отыскать подходящий объект. Коля…Думать о нём было приятно, и что-то сладко замирало внутри…кажется, она задремала под мерное посапывание и похрапывание обитателей палаты. Как вдруг – крики, шум, беготня и опять крики.
– Что случилось? – ненароком вырвалось у испуганно подскочившей Эльвиры. Она никак не могла понять, где находится. Сидела на клеёнчатом матрасе и тёрла кулачком глаза.
– Да снова кто-то себе вены расцарапал. У нас был тута недавно один такой – зубами, хрясь, и перегрыз, – авторитетно заявил Макар и хотел добавить подробностей.
– Заткнись, ты, гнида, – рявкнул Николай и сел в кровати, намереваясь встать.
Тут же к нему пулей подлетел надзиратель.
– Спасть. Шляфен. – размахнувшись, ударил мальчика по щеке. Потом ещё раз и ещё.
– Не бейте его, – это не Эльвира кричала, это кто-то внутри неё подал голос.
Получив свою долю болезненных оплеух, девочка откинулась на матрас и молча уставилась в потолок. Как такое можно выдержать…
Жизнь бедолаг, попавших в цепкие лапы кровавых магнатов, перекачивалась в их ненасытные утробы.
Глава 11
Бронислава, свернув в первый переулок, обнаружила в нём часовенку. Спешилась и вошла в полутёмное помещение. Присела на деревянную скамью и развернула газету. Пробежав глазами заголовки, обнаружила разделы «работа» и « сдача жилья».
То, что ей нужно!
Выбрав наудачу один из адресов, по которому за умеренную плату предлагалась отдельная комната, женщина обратилась к священнику, серой тенью снующему по алтарю так, что Бронислава сначала его не заметила:
– Бог в помощь. Не подскажете, как мне сюда проехать?
– О, это совсем близко, – ксёндз принялся подробно описывать молодой женщине, где ехать прямо, а где сворачивать.
– Впрочем, я вас провожу. Пойдёмте.
Они вышли. Священник замкнул часовню навесным замком, подоткнул рясу и, оседлав велосипед, поехал впереди Брониславы. Минут через десять они остановились перед двухэтажным домиком на два подъезда.
– Вам сюда, – ксёндз махнул рукой.
– Спасибо, до свидания.
– Заходите помолиться.
Хозяйкой, сдающей крошечную комнатушку, оказалась сухопарая старушка, полулысая. Разглядывая Брониславу узкими глазами-щёлками, утонувшими в припухлых веках, с порога встретила Полянскую вопросом:
– Ваше удостоверение.
Бронислава показала.
– Вы литовка? Чистокровная?
– Наполовину, мать – литовка. Отец – немец, – пришлось соврать. Отец у Брониславы был русский.
Предупреждая дальнейшие расспросы, принялась рассказывать выдуманную историю о ненавистных коммунистах, оккупирующих её Родину, из-за которых её семье пришлось бежать в Германию, потому что всем немцам они угрожали расправой. И даже настигли её родителей и убили их. А она осталась одна - одинёшенька. И вот теперь ждёт ребёнка, а муж – на фронте. И это он посоветовал ей переехать в Берлин.
Красочная ложь, обильно сдобренная гущей эмоций, возымела действие.
– Что ж это я вас за порог не пускаю, проходи, милая, – спохватилась старушка, – представляю, сколько тебе пришлось вытерпеть. Не сомневайся, твои мытарства будут отомщены.
Старушка оказалась рьяной нацисткой. Но разве в такое время можно рассчитывать на что-то иное. Антифашисты либо в подполье, либо уничтожены.
Ладно, на первое время хоть так. Завтра Бронислава отправится на поиски работы, а сегодня – нужно же где-то переночевать.
Чтобы не мучиться от безделья, вторую половину дня она провела помогая престарелой фрау по хозяйству. Приготовила ужин. Старушка оказалась разговорчивой. Брониславе пришлось весь вечер находиться под влиянием не прекращающегося ни на минуту монолога, в смысл которого молодая женщина старалась не вникать, лишь изредка кивала головой.
Наутро фрау посоветовала Брониславе обратиться по поводу работы в кондитерскую лавочку на соседней улице и попросила купить утренний номер газеты в киоске неподалёку.
День обещал стать жарким. Дул суховей, перемешивая горячие воздушные массы на освещённых сторонах улиц с прохладой тенистых переулков. Бронислава отправилась пешком, оставив велосипед возле домика, в котором переночевала на удивление спокойно. Настолько намаялась!
Первая страница купленной газеты привлекла внимание заголовком, выделенным красным крупным шрифтом: «Разыскивается русская шпионка».
Далее следовало описание её, Брониславы, и велосипеда. По какой-то счастливой случайности в газете не оказалось фотографии. Скорее всего, запрос в архив уже отправлен, и у Брониславы есть в запасе пара дней. Однако быстро они сработали! Что значит система!
Нельзя теперь ни устраиваться на работу в лавочке, ни возвращаться. Хорошо, что личных вещей у неё практически нет, а деньги, документы и Эльвирины косички женщина предупредительно взяла с собой в дамском баульчике. Передвигаться на велосипеде опасно. Она оставит его у старухи в качестве платы за проведённую ночь, ужин и завтрак. Ни капли угрызения совести по отношению к пожилой нацистке Бронислава не испытывала.
Скорее, скорее прочь из этого района, где её могут опознать два человека – старуха и ксёндз. Бронислава, ориентируясь по солнцу, пошла туда, где по её мнению, должен находиться центр Берлина. По пути зашла в первый попавшийся галантерейный магазин. Приобрела косметику и заколки для волос.
Выбрав переулок поуже и побезлюдней, Полянская принялась на ходу подкрашиваться. Распустила по плечам волосы. Обычно она стягивала их в тугой хвостик на макушке или же накидывала на голову косынку.
Заколоть волосы высоко надо лбом было делом одной минуты. Набок уложила красивую волну – волосы у Брониславы послушные.
Улицы становились всё более оживлёнными. То тут, то там слышались звуки клаксонов и громкая гортанная речь. Именно то, что нужно в данной ситуации – влиться в толпу, слиться с ней, раствориться, придав лицу выражение идущей по делам миловидной женщины.
А ещё стоит зайти в дверь, рядом с которой в витринах красовались очки. Вывеска-реклама гласила: « Подберём очки», чуть ниже слоган: « Мы сделаем вашу жизнь ярче».
Нет, тёмные очки Бронислава приобретать не станет. В таких всегда вызываешь подозрение. Однако у её зрения небольшой минус. В обычной жизни с таким дефектом можно вполне обходиться без коррекции. Но в данной ситуации следует нацепить на нос то, что поменяет облик. Никаких особых примет, типа родинок, на лице женщины нет – обычные черты. Правильные и точёные.
Влиться в толпу, слиться с ней, раствориться, придав лицу выражение идущей по делам миловидной женщины.
Продавец услужливо предложил на выбор несколько готовых очков. Бронислава выбрала изящные в серебристой оправе, за что была награждена возгласом:
– У вас хороший вкус, фрау.
К счастью, не все, оказывается, читают утреннюю прессу, и Брониславе удалось немного подкорректировать внешность.
Полянская брела дальше и дальше. Мысли её рассеивались в пространстве, ни на чём конкретном не останавливаясь. Несмотря на безысходность ситуации, перед которой бессильны любые логически выстаиваемые схемы исхода, фокусировать на ней внимание Полянской не удавалось. Уповать можно было, разве что, на чудо, но не понаслышке знает попавший в западню зверёк о тот, что чудес на свете не бывает и что жить ему осталось несколько дней, возможно, счёт идёт на часы.
Дойдя до перекрёстка, дорогу переходить не стала, а направилась по алле, расположенной между автотрассами, вдоль раскидистых высоких лип – по щедрому на прохладу оазису.
Бронислава окинула
