Красная для голубой

прослушивающие устройства.
Перекидываясь незначительными фразами насчёт погоды, доехали до лесопарковой полосы. Между стволами деревьев поблёскивало и манило озеро, подёрнутое лёгкой дымкой.
Взяли на прокат лодку. Кэт уселась за вёсла. Отчалили и поплыли  вдоль берега посреди глянцевых жёлтых кубышек и распускающихся белоснежных кувшинок.
– Давай-ка, махнём на тот берег. Там небольшая кафешка. Посидим. Говорить буду кратко и быстро. Вникай.
Короткий кивок головой, и лодка, рассекая водную гладь поспешила благодаря сильным гребкам мускулистой статной женщины в зону недоступности для любого, кто хотел бы подслушать их разговор. О себе Кэт расскажет потом. А пока:
– Помнишь Полянскую? Броню?
– Она у меня дома.
– Что…??? – на лице минимум эмоций. – Каким образом?
– Доктор Шварц посоветовал меня в качестве гинеколога. Она беременна.
– Аааа…этот садомазохист.
– Она работала у фрау Мюллер.
– Аааа…у этой садомазохистки. Попала пташка в переплёт.
– У неё есть дочь. Её похитили.
Зоркий глаз заприметил среди деревьев мелькающую тень, но возвращаться, делать реверс, нельзя – навлечёшь ещё больше подозрения.
– Эльвира у нас. Видела девочку – вылитая мать.
– Шансов спасти нет…– скорее утвердительно, чем вопросительно, произнёс Генрих Анатольевич.
– О каких шансах речь? На её органы и кожу есть заказчики. Не мне тебе рассказывать, что забор материала производят от живых. Без наркоза.
– Понимаю.
Если бы речь шла о ком-то постороннем, вряд ли оба собеседника приняли бы данный факт близко к сердцу.
Вдобавок Катериной владела мысль хоть как-то отомстить и лишь на этой волне женщина, вот уже лет десять вытравливающая в себе бабское начало, решилась на отчаянный поступок.
– У меня есть идея. Не дадим им девчонку живой. У тебя, кажется, остались те капсулы?
– Парочка штук. Однако могут подумать на тебя…
– За это, отец, не беспокойся. Меня отправляют на фронт. Оттуда никто не возвращается.
– Так-так…может, попытаемся отмазать. А как же Клаус?
– Он меня бросил, – глаза той, которая вытравливала в себе любые эмоции, наполнились слезами.
– Ох, дочь.
– Не стоит разводить сантименты.


До берега оставалось с десяток метров. Кэт отпустила вёсла болтаться в уключинах, потянулась и громко рассмеялась.
– Ну что, меня можно в команду гребцов записывать? Все заплывы выиграю.
Попеременно то гребя, то табаня левым и правым веслом причалила к берегу. Скинув туфельки, соскочила прямо в воду, подхватила цепь и закрепила на столбике.
– Папка, чувствуешь, как хорошо! Какой воздух! – Катерина, подтянув лодку, помогла отцу сойти, – я купаться. Недолго.
Женщина скинула просторное платье, с разбегу нырнула и поплыла короткими саженками…

– Голодная, как сто чертей, – Катерина, словно наяда, выходила из обители хранительниц речных тайн.
– Господи, да что ж ей так не везёт в жизни, – глядя на дочь-красавицу, подумал Генрих Анатольевич.
Он не мог понять, притворна её радость или же искрення.
Переодевшись в пляжной кабинке и разложив мокрый купальник на сидении лодки, Кэт потянула отца за руку:
–Идём, идём быстрей.
В стерильно-аккуратном кафе, притаившемся под сенью раскидистой ивы, они съели по порции ароматных сосисок с острым хреном и выпили по кружке терпкого пенного напитка цвета чайной розы.
Потом отец с дочерью прошлись по лесным тропинкам.
– Как бы я хотела заблудиться в лесу, чтобы меня забрал в своё царство лесной царь, – вслух размечталась Катерина.
Именно так хотелось ей провести время с отцом, точно зная, что это их последняя встреча и её последний, не обременённый тяготами жизни и войны, день, – свободно, весело, с наслаждением, с положительными эмоциями – так по-человечески, по-женски.
Стало больно от ощущения счастья, забытого первородного инстинкта, от которого она добровольно бежала, став начинкой отравленного бездушием амбиций гениального фюрера слоёного пирога, крошки которого предстоит склевать безжалостному воронью.
Встряхнув копной каштановых волос, словно птицы, разлетевшимися и  усевшимися на широкие плечи, и вздохнув полной грудью, Катерина выкарабкивалась из сетей идеи мирового господства. Выкарабкивалась душой и духом, не телом, с которым, она точно уверена, задёшево не расстанется.
Напоследок ещё раз искупалась. Легла на спину, заложив руки за голову, и, умело сохраняя равновесие, не могла наглядеться небесной голубизной.
Жаль покидать райский уголок…

Пушистые пчёлки льнули к нектарным медоносам, жужжа и выбирая цветок поярче и послаще.
Две пары белоснежных бабочек весело и беззаботно кружились, заигрывая друг с другом и радуясь отпущенному им сроку жизни.
Кузнечики выскакивали из-под ног, недовольно стрекоча: « Повежливей с нами, смотрите, куда идёте».
Голубая стрекоза, шурша крыльями, села Катерине брошкой на платье, привела в движение крошечный моторчик, полетела назад к озеру. Катерина, оглянувшись, с некоторой завистью поглядела вслед.
– Пап, всё будет хорошо. Просто мы немного увязли мозгами в их болоте. Броню…Представь в полицуправе своей любовницей. Они к таким делам с понятием относятся, уважительно, лишнего не спросят – пожурят да посмеются…что мне тебя учить, ты у меня дока. Квартиру мою продай. Ни один пфенниг вам не будет лишним. Я тебя очень люблю, – по мере возвращения Кэт вновь надевала привычную маску причастности к великому и ужасному деянию, становясь той, чужой, той, чуждой себе.
Соловей исполнил соло и. перепорхнув с ветки на ветку и выждав, когда Катерина с отцом пройдут, оглушил лес трелью.
Природа благоухала, дышала размеренно, вбирая солнечный свет и невидимые посулы атмосферных явлений и выдыхая их жизнерадостной благодатью.

В автомобиле Катерина пожаловалась на головную боль:
– Заедем к тебе. Дашь мне что-нибудь от головы. Ох уж эта природа. Избыток кислорода никогда не был мне на пользу.

Остановившись рядом с домом, где жил отец, Кэт, опередив Генриха Анатольевича, пронеслась по его апартаментам в поисках Брониславы. Отыскав её, одинокую и рассеянную, сидящей в кресле в спальне матери, державшей в руках раскрытую книжку, не давая опомниться, порывисто обняла за плечи и расцеловала в обе щёки:
– Броня!
– Катерина! – Бронислава встала. На голову ниже подруги детства, хрупкая и тоненькая, по сравнению с Катериной, выглядела она беззащитной и трогательной.
– Броня, милая, узнала, чертовка.
– Красавица!
– Да и ты хороша! Я на секундочку.
Заметив, что отец подходит к ним, неся в руках драгоценную капсулу с ядом, взглянула Полянской прямо в глаза:
– Мужайся, девочка моя. Приглядывай за отцом. Слушайся его.
– Всё, пап, пока – Катерина обняла отца. Сунув капсулу в карман, не оборачиваясь, поспешила к выходу.

Глава 13

Ух ты, как девчонка кинулась защищать пацана. Как его зовут? Николай, кажется. Об их симпатии друг к другу не знает разве что посторонний, но, возможно, данный факт подметила лишь она.
Такие вещи здесь не редкость. Ничего удивительного.
В ту ночь у Кэт было ночное дежурство.
Можно выкачать всю кровь и вырезать все внутренние органы, но, пока человек жив, нельзя истребить его сущности, его эмоций, его влечений. Можно подчинить чужой воле, поставить на колени, можно вытравить внешние проявления чувства жалости, сочувствия, любви – в глубине души они продолжат теплиться крошечным огоньком совести при всей показной  невозмутимости и напускном равнодушии.
Но почему искорка положительного разгорается в пламя так редко и так всепоглощающ, всепожирающ  и испепеляющ костёр отрицательного?
Встречаются субъекты, чья исключительная жестокость зиждется либо на воздействии со стороны, на страхе и угрозах, боязни оказаться одной из жертв высокопоставленных авторитарных гуру, либо является следствием душевного психического заболевания.
Что же такое человеческая жестокость по отношению к своим сородичам? Утрата чувства принадлежности к своему роду? Патологический созидательно -техногенный и созидательно-творческий образ жизни? Или предохранительный клапан, открывающийся непредсказуемым образом?

В ту ночь, встретившись с ледяным вопросительным взглядом патрульного,  утихомирившего ребят, Кэт невозмутимо отдала распоряжение:
– Ничего серьёзного. Я зафиксирую инцидент в рапорте. Хайль.
Она и зафиксировала, постаравшись не придавать случившемуся особой значимости. Так, малость. Пустяк. Она рисковала – любое незначительной отклонение от установленных правил считалось деянием наказуемым. Однако обошлось. Кэт удалось загрузить голову шефа более существенными  насущными проблемами. Намного серьёзнее оказалось произошедшее в блоке дезинфекции.

Течение мысли напоролось на каменную преграду. Поток изменил русло.
Продуманная до мелочей тактика ещё не является залогом успеха. Гримасы судьбы неисповедимы. Иное дело, если эта капризная дама решит не вставать на пути непреодолимым препятствием, а решит посодействовать. Вероятность каждого исхода равноценна. А под лежачий камень вода не течёт.
«Хороший из меня вышел бы философ», – думала Кэт, стоя перед зеркалом. Тёмно-вишнёвый пеньюар облегал красивую точёную фигуру древнегреческой статуи. Как хорошо, что нет устройств для прослушивания мыслей и визуальной слежки.
Окна прикрыты непроницаемыми гардинами. Полумрак. Фотографии матери на стене.
Женщина убирала волосы со всей тщательностью. Волос к волоску. Прядка к прядке. Открытый лоб. Гладкий пучок на затылке, в который она с  осторожностью спрятала крошечный бумажный пакетик с ампулой для девочки и лезвием для мальчика. В итоге передумала, вынула лезвие – пацан обойдётся. Лишний раз рисковать собой не хотелось.
Сотрудники особой лаборатории перед входом на секретный объект и перед уходом с него подвергаются скрупулёзному досмотру. Правда, как любовнице главврача, ей до сих пор делали поблажки.
Накануне Кэт целый вечер тренировалась, чтобы как можно быстрее освободить пакетик от фиксирующей его резинки и шпилек.

Всего лишь три недели назад Кэт, тщательно изучив график забора крови, отметила две даты напротив фамилии Полянской. Педантичность немцев безгранична. Одна из дат приходилась как раз на день перед отъездом. Очень кстати. Согласовав свою кандидатуру по дежурству в эти дни вместо поломавшей ногу сотрудницы, Кэт осталась довольна собой. В первый раз она подготовит Эльвиру, во второй – передаст капсулу. Прикрепит к ноге пластырем. Пусть проглотит его вместе с ядом. Крови заберёт у девочки совсем немного и будет держать наготове вату с нашатырём, чтобы та не потеряла сознание. Придётся у других взять побольше.
Кэт почувствовала, что опора под ней закачалась. Да к чёрту сантименты. Они все обречены, а она бессильна что-то сделать для них. Что касается санитара – солдафонского быдла, пустоголового и сильного только мускульной мощью и оружием, отослать его на пару минут в соседний кабинет не составляет труда. Всегда найдётся причина.
Прослушка в кабинете забора крови снята полностью стараниями любовницы Клауса, умудряющейся истязать детей при любом удобном случае, но не желающей явно афишировать данный факт.
Стечения обстоятельств играют подчас на руку. Десятки-сотни раз проигранные в мозгу