Записки корабельного врача

волнам  от  берега.  Луна  словно  извинялась  за  своих  небесных  соседок,  указывая  мне  путь  к  спасению.  Я  готов  был  сорваться  с  места  и  броситься  вперёд  по  лунным  ладошкам,  сверкавшим  на  воде.  Как  безумный  я  шёл  вперёд,  пока  больно  не  ударился  ногами. 
Нагнувшись  вниз,  в  темноту,  я  увидел  большую  лодку,  выдолбленную  из  дерева.  Внутри  валялось  несколько  обтёсанных  длинных  палок.  Вокруг  лежало  ещё  несколько  лодок.  Не  соображая,  что  делаю,  я  ухватился  за  острый  конец  лодки  и  потащил  её  к  воде.  Казалось,  она  сделана  из  железа.  Не  думал,  что  лодка  может  быть  такой  тяжелой.  Когда  она,  наконец,  закачалась  на  волнах,  луна  была  высоко.  Как  в  бреду,  стоя  по  колено  в  воде,  я  изо  всех  сил  подпрыгнул,  перевалился  в  лодку  и  плюхнулся  на  дно.  Тут  я  почувствовал,  что  все  силы  мои  ушли  на  возню  с  лодкой.  Кажется,  я  уснул  мгновенно,  даже  не  пытаясь  задать  самому  себе  вопрос  о  том,  зачем  я  всё  это  проделал. . . .
                                                              3
Нейон  Ти  с  сожалением  перевернул  страницу.  Дальше  несколько  листов  из  книги  были  вырваны.  Может,  людьми,  а  может,  временем,  сотни  лет  хранившим  эту  книгу.  Но  каждый  раз  Нейона  Ти  охватывало  раздражение,  как  в  первый  раз,  когда  в  полёте  к  созвездию  Амарон  галактики  4Z\ W  он  открыл  эту  книгу.  В  том  полёте  он  дважды  перечитал  её,  как  никто  другой  понимая  чувства  героя,  попадавшего  из  одной  безвыходной  ситуации  в  другую.  Когда  он  перечитывал  эту  историю,  его  никогда  не  тяготила  мысль  об  отношении  к  ней  со  стороны  читателей,  как  это  бывало  в  случае  с  его  мемуарами,  непосильными  для  доверия  многих  его  друзей.  Там,  на  Земле,  всё  выглядело  гораздо  правдоподобней,  чем  его  собственные  истории  из  звёздной  биографии.  Нейон  Ти  прекрасно  знал  о  том,  что будет  дальше, но  он  придвинул  книгу  и  продолжил  чтение:
. . . . и  никто  мне  не  ответит – за  что  человеку  выпадает  такая  судьба,  которая заставляет  человека  молить  о  смерти?!  Я  лежал  на  дне  лодки  и  смотрел  в  небо. Сил  у  меня  оставалось  только  на  то,  чтобы  покинуть  своё  немощное  тело  и  вознестись  туда,  к  облакам,  за  которыми  встретят  меня  и  избавят  от  земных  тягот.  Мне  оставалось  лишь  ждать  того  момента,  когда  последние  часы,  минуты  моей  жизни  растворятся  во  Вселенной.  Тело  своё  я  уже  не  ощущал,  словно  душа  моя  не  соприкасалась  с  ним,  выкарабкавшись  из  кучи  лохмотьев,  лежавшей  на  дне  лодки.  Я  потерял  сознание.  Помутнённое  голодом  и  жаждой,  оно  порождало  жуткие  видения:  Блюк  прыгал  возле  меня  и  что-то  кричал.  На  плечах  рядом  с  его  головой  торчала  лохматая  голова  с  волчьей  пастью.  Он  держал  в  руках  жуткую  собачью  голову  и  протягивал  её  мне,  предлагая  примерить  на  плечах.  Голова  смотрела  на  меня  и  скалила  зубы.  И  в  беспамятстве  я  не  находил  спасения. 
Очнулся  я  от  тряски  и  болтанки,  сотрясавшей  и  сжимавшей  моё  тело.  Сначала  я  даже  не  заметил,  что  не  чувствую  под  собой  твёрдого  днища  лодки,  давившего  в  спину  своими  неровностями.  Голова  моя  болталась  из  стороны  в  сторону,  а  тело  лежало  на  большом  куске  шкуры.  Всё  это  не  укладывалось  в  моём  представлении  о  воротах  рая,  которые  я  ожидал  увидеть  за  свои  мучения.  Те,  кто  тащили  меня,  ухватившись  за  шкуру  со  всех  сторон,  совсем  не  походили  на  архангелов.  Голова  моя  и  так  кружилась,  а  от  тряски  приходилось  ещё  хуже. 
Из-под  ресниц  я  с  трудом  разглядел  смуглые  лица.  Нет,  это  были  не  чернокожие  туземцы.  Лица  были  совсем  другие,  и  волосы  у  них  были  тёмно – русые,  а  не  кучерявились  чёрными  шевелюрами.  Я  слышал  их  гортанные  крики,  не  походившие  на  человеческую  речь. 
Когда  я  очнулся  вновь,  то  ощутил  покой  и  прохладу.  Осторожно  приоткрыв  глаза, я  огляделся.  Надо  мной  заслоняла  небо  крона  большого  дерева.  Тут  же,  в  тени  дерева  сидели  мои  носильщики  и  молча  грызли  какие-то  плоды.  Вокруг  стоял  монотонный  шум,  который  я  принял  за  шум  в  голове.  Вдруг  я  понял,  что  это  шумят  деревья.  Их  было  много  вокруг.  Мы  были  в  лесу.  Я  слышал  не  только  шум  деревьев,  но  и  щебетанье  птиц. 
Мои  носильщики  снова  ухватились  за  шкуру  и  потащили  меня  как  охотничью  добычу.  Несмотря  на  полуобморочное  состояние,  я  понял,  что  меня  ожидает  участь  оказаться  в  поселении  этих  дикарей.  Их  нельзя  было  назвать  иначе  по  сравнению  с  туземцами  Блюка. 
Поселение  занимало  большую  поляну,  к  которой  со  всех  сторон  вплотную примыкал  густой  лес.  Не  успели  меня  положить  возле  одной  из  хижин,  как  меня  облепили  ребятишки  и  начали  дергать  за  руки-ноги,  пока  их  не  отогнали  прочь.  Я,  наконец,  открыл  глаза  и  повернул  голову,  оглядываясь.  Вокруг  толпились  дикари  с  примитивными  деревянными  копьями.  Их  бёдра  были  обмотаны  какими-то  узкими  полосками.  На  шеях  болтались  ожерелья  из  зубов  диких  животных.  При  первых  моих  движениях  они  рухнули  вниз  и  уткнулись  лицами  в  землю,  замерев  без  движения. 
Я  вспомнил  слова  Блюка  и  понял,  что  нахожусь  на  другом  острове.  На  острове  белого  человека.  Этим  белым  человеком  являюсь  я,  оказавшись  волею  судьбы  на  одном  из  диких  островов  безбрежного  океана.  Мне  с  трудом  удалось  сесть.  Вид  мой  был  ужасен  в  лохмотьях,  оставшихся  от  одежды.  Никто  вокруг  не  смел поднять  голову  в  мою  сторону.  Тогда  я  попытался  что-то  сказать,  но  у  меня  вместо  слов  вырвалось  что-то  вроде:  Э-Э!  или  Г-Э-Э!  После  этого  я  рукой  показал  на  свой  рот,  испытывая  невыносимые  муки  голода  и  жажды.  Я  не  знал  того, сколько  дней  меня  носило  в  океане. 
Сразу  несколько  туземцев  бросились  в  хижину.  Мне  вынесли  гору  фруктов,  у  одного  туземца  в  руках  была  тыква  с  отверстием.  Я  с  жадностью  схватил  её.  Там  была  вода!  Организм  не  мог  насытиться  жидкостью,  наслаждаясь  каждым  глотком.  Потом  были  фрукты.  Пока  я  восстанавливал  силы,  хозяев  хижины  прогнали  прочь.    Жестами  я  велел  всем  удалиться,  а  сам  скрылся  в  хижине. 
Сколько  я  проспал -  не  знаю.  Осознание  того,  что  мне  нечего  опасаться,  расслабило  меня.  Выбравшись  наружу,  я  обнаружил  у  входа  новую  тыкву  с  водой  и  гору  фруктов,  жареную  рыбу  на  больших  зелёных  листьях.  Начиналась  моя  новая  жизнь.  Пример  Блюка  доказывал  мне,  что  здесь  можно  выжить,  но  из  головы  не  выходили  его  слова,  заставляя    сомневаться:  По  силам  ли  медику,  простому  доктору,  то,  на  что  способен  политик?  Смогу  ли    я  устроить  комфортную  жизнь  среди  дикарей?  Сам себе  я  признавался,  что это  новое  дело  мне  не  по  зубам:
-  Они,  дикари,  должны  почувствовать,  что  я  существо  иного  рода,  выше  их  по  своей  природе.  Иначе  меня  ждут  палки  и  копья  за  то,  что  я  ничего  не  умею  делать.  Это  скоро  обнаружится -    Прошлый  опыт  общения  с  туземцами  вынуждал  меня  быстро  принимать  решения  и  менять  свои  представления  о  жизни.  Гора  фруктов  возле  хижины  только  подтверждала  мои  рассуждения:  Я  должен  принимать  своё  положение.  Оно  поможет  мне,  как  Блюку,  научить  дикарей  законам  цивилизации.  Если  дикари  умеют  делать  лодки,  то  и  колоды  для  голосования  у  них  получатся  -  Мои  мысли  внушали  мне  оптимизм  наряду  с  бананами.   
Так  началась  моя  жизнь  на  острове.  Вскоре  в  своих  прогулках  я  обошёл  его  весь.  Он  был  меньше  острова  Блюка  и  почти  полностью  покрыт  густыми  лесами,  изобиловавшими  дичью,  фруктами.  Там  протекали  ручьи  с  родниковой  водой.  Всюду  меня  сопровождали  два  дикаря  с  копьями,  охраняя  от  лесных  опасностей. 
Общаясь  с  дикарями,  я  столкнулся  с  главной  трудностью  Блюка  в  его  попытке  приучить  туземцев  к  законам  цивилизации.  Мне  надо  было  знать  язык.  Во  всём  остальном  они  были  готовой  почвой  для  зёрен  законов  и  основ  демократии.  Пример  Блюка  стоял  у  меня  перед  глазами  как  залог  выживания,  как  залог  комфортной  и  безопасной  жизни.  Мне  хотелось  того  же  при  полном  отсутствии  понимания  как  это  можно  сделать. 
  Дни  мои  проходили  в  приятных  прогулках  по  острову,  во  время  которых  я  не  давал  покоя  моим  охранникам.  Заставляя их  называть    всё  то,  что  я  видел  вокруг  себя.  Запоминать  названия  было  гораздо  легче,  чем  произносить  их.  Слух  мой  привыкал  к  этим  названиям,  а  язык  учился  произносить  новые  звуки,  из  которых  состояла  речь  дикарей.  Мне  казалось,  что  дикари  не  разговаривали,  а  плевались  словами.  Речь  их  временами  напоминала  то  тявканье  собак,  то  карканье  ворон,  то  гогот  гусей.  Оставалось  только  набраться  терпения.
Время  шло.  Вскоре  силы  мои  восстановились  настолько,  что  однажды,  гуляя  по  деревне,  я  случайно  задержал  свой  взгляд  на  юной  дикарке.  Тело  её  не  знало  ни  роскошных  нарядов,  ни  какой  другой  одежды,  кроме  узкой  полоски  на  бёдрах.  Сам  я  давно  уже  ничем  не  отличался  от  дикарей.  Лохмотья  мои  сгорели  на  ритуальном  костре,  вместе  с  огнем  вернувшись  к  богам,  пославшим  меня  на  Землю.  Весь  мой  наряд  состоял  из  набедренной  повязки.  Я  настолько  привык  к  ней,  что  не  испытывал  никакой  тоски  по  моим  былым  одеждам.  Каково  же было  моё  удивление,  когда,  вернувшись  в  тот  день  после  своих  прогулок  по  острову,  я  обнаружил  у  себя  в  хижине  юную  дикарку,  на  которой  задержался  мой  взгляд.
Дикари  служили  мне,  не  дожидаясь  моих  приказов.  Пример  Блюка  помогал  мне  во  всём.  С  появлением  в  моей  хижине  хозяйки  я  старался  не  бросать  взгляды  в  сторону  её  соплеменниц,  чтобы  не  усложнять  себе  жизнь,  хотя  все они,  а  некоторые  из  них  даже  не  стесняясь  своего  возраста,  во  время  прогулок  ловили  мои  взгляды  и  готовы  были  на  всё  ради  благосклонности  к  ним  сошедшего  с  небес.  Потянулись  месяцы  жизни  среди  дикарей.  Свою  дикарку  я  называл  Аби .  Разве  мог  я  забыть  несравненную  Абигаль,  лицо  которой  виделось  мне  каждую  ночь.  Но  наступало  утро  и  отнимало  у  меня  драгоценное  видение. 
Я  понимал,  что  таким  беспечным  положением  обязан  не  своим  способностям  и  стараниям,  а  стечению  обстоятельств,  более  благоприятных,  чем  на  острове  Блюка.  Мне  ещё  предстояло  использовать  эти  обстоятельства  в  своих  целях,  чтобы  не  лишиться  своего  положения.  Мне  надо  было  постигать  искусство  политика.  Но  всё