Записки корабельного врача

проскочил  мимо  Блюка  наружу.  Так,  втроём,  мы  и  шли  по  деревне,  пока  не  остановились  у  хижины  вождя.  Всю  дорогу  сзади  доносилось  бормотание: 
-  Туземцы,  они  странные.  У  мужчин  не  растут  бороды.  Они  поклоняются  моей  бороде.  Ужасно  хочется  читать!  Я  хожу  на  берег и  пишу  на  песке  буквы,  чтобы  не  забыть.  Туземцы,  видя  это,  падают  на  землю  и  уползают  прочь.  Они  думают,  что  я  пишу  магические  знаки  богам. 
Только  когда  мы  остановились,  голос  за  спиной  затих.  Волкоголовый  ждал  нас.  Он  положил  руку  на  мою голову  и  из  его  пасти  прозвучало:  Блям! 
Я  не  мог  назвать  голосом  звук,  издаваемый  страшной  пастью.  Вождь    уважительно  поклонился  Блюку,  который  снова  заговорил:
-  Теперь  ты  Блям!  Привыкай  к  новому  имени  и  новой  жизни.  А  вот  и  твои  жёны.
Возле  хижины  стояли  пять  туземок  в  балахонах  из  грубо  выделанной  кожи.  Я  чувствовал,  что  между  мной  и  этими  туземками  стоит  образ  моей  Абигаль.  Позывы  её  души  были  сильней  желаний  моего  тела,  которых  я  не  ощущал  в  тот  момент.  Мой  взгляд  равнодушно  скользнул  по  их лицам,  а  сознание  моё  молило  об  отдыхе,  ноги  подкашивались,  мешая  воспринимать  действительность.  Но  действительность  напоминала  о  себе  голосом  неугомонного  Блюка:
-  Теперь  муж  у них  только  ты.  В  медовый  месяц  они  построят  хижины  для  тебя,  и  наступит  твой  медовый  год.  Тебе  его  надо  будет  выдержать.  Не  бойся – подбодрил  он  меня:  Это  всего  несколько  месяцев.  Потом  им  будет  не  до тебя.  Ты  будешь  основателем  своего  рода.  Моих  уже  немало  бегает  по  острову. 
Я  с  облегчением  вздохнул,  когда  мы  отошли  от  хижины  вождя.
- Блям!  Блям!  -  раздавалось  со  всех  сторон.  Туземцы  улыбались  и  показывали  на  меня  пальцами.  Блюк  направился  совсем  в  другую  сторону,  не желая  замечать  моего  состояния.  Я  не  сопротивлялся. 
-  Хочу  познакомить  тебя  с  колдуном.  Может,  он  сделает  тебя  своей  левой  рукой.  Мы  оба  будем  его  руками,  которые  ничего  не  умеют  делать  на  этом  острове.  Я сделаю  тебя  политиком  и  ты  не  пожалеешь  о  том,  что  ничего  не  умеешь  делать,  дружище! -  хлопал  он  меня  по  плечу. 
Мы  оказались  на  другом  краю  деревни.  Возле  одной  из  хижин  стояли  две  грубые  колоды,  выдолбленные  из  дерева.  За  хижиной  были  видны  ещё две колоды,  меньшего  размера.  Блюк  подтащил  меня  за  рукав  к  большим  колодам,  снова  распаляясь от  своих  речей:
-  Вот  она,  вершина  моей  политической  деятельности! -  он  указал  на  колоды:  Вот  они,  штрихи  цивилизации  на  этом  диком  острове  полулюдей  и  туземцев!  Демократия  сделает  из  них настоящих  людей!  Да!  Мне  есть  чем  гордиться!
Его  крики  стояли  в  моих  ушах.  Я  пнул  ногой  одну  колоду:
-Ну,  и  где  тут  демократия? -  Я  заглянул  в  колоду.  Оттуда  в  нос  ударило  чем-то  кислым.
-  Сразу  видно,  что  ты не политик.  Видишь  только  внешнюю  форму,  а  сути  вещей  не  понимаешь!  Той  сути,  что  спасает  жизнь  и  делает  её  комфортней  для  тех,  кто  видит  дальше  и  больше!
Галстук – бабочка  буквально  порхал  на  его  груди  от  резких  движений.  Я  невольно  засмотрелся  на  это. 
-  Вот  видишь! -  вдохновился  он  моим  взглядом:  Ты  понемногу  начинаешь  вникать  в  реальность!  Но  ты  ещё  не видел  меня  во  фраке!  Да!  Я  сшил  его  из  шкур  и  надеваю  исключительно  в  день  выборов.  Какой  политик  без  фрака?  Это  вы,  врачи,  можете  обойтись  без  своих  халатов,  трубочек,  пузырьков,  уговаривая  больного  выздороветь! 
Я  вдруг  подумал,  что  сейчас  он  мне  покажет  трибуну,  сколоченную  из  брёвен,  с  которой  он  выступает  перед  туземцами  и  невольно  огляделся  вокруг,  выискивая  глазами  что-нибудь  подобное.  Если  имеется  фрак,  то  зачем  он  без  трибунки?  Блюк  был  рад  слушателю  в  моём  лице.  Он  ухватился  за  одну  из колод: 
-  Не  зря  больше  года  выдалбливали  эти  урны  для  голосования  всей  деревней.  Никто  не мог  понять  их  предназначения.  Ещё  год  ушел  на  то,  чтобы  научить  туземцев  пользоваться  ими.  На  первых  порах  я  не  успевал  чистить  их  от  всяких  непотребств  -  поморщился  он:  Чего  туда  только  не  валили.  Но  это  в  прошлом.  Волкоголовым  и  собакоголовым  сразу  пришлись  по  душе  мои  слова  о  новых  порядках.  Эти  порядки  никак  не  ухудшали  их  положение,  наоборот,  позволяли  жить  комфортно  и  без  всякой  опасности  для  жизни.
Теперь  каждый  год  в  день  благодарения  богов  мы  проводим  выборы.  Во  всех  поселениях  острова.  Всё  просто.  Одна  урна  для  партии  СОБИ,  другая – для  партии  ВОГИ. На  одной  урне  висит  волчий  хвост,  а  на  другой  - собачий.  Каждый  туземец,  рост  которого  позволяет  ему  сделать  это,  бросает  банан  в  урну  той  партии,  которой  он  симпатизирует.  Главное  -  у  них  есть  выбор!  Разве  это  не  демократично?  Разве  это  не  стоило  усилий,  затраченных  на  выдалбливание  колод,  судьба  которых  -  стать  урнами?  Та  партия,  у  которой  куча  бананов получилась  больше,  становится  правителем  на  год.  Чем  мы  не  цивилизованная  страна?  Никаких  войн.  Никакой  крови.  Избиратели  рады,  избранные  счастливы.  Что  ещё  надо?
Я  видел,  как  Блюка  распирает  от  его  слов.
-  А  зачем  те  маленькие  колоды?  -  не  удержался  я,  рискуя  обречь  себя  на  новые  потоки  речей. 
-  Ну,  а  как  же  без  них? – воскликнул  Блюк:  Большие  урны  для  выборов,  а  маленькие  нужны  весь  год. Они  стоят  возле  хижины  Груха.  В  них  накапливаются  за  год  все  дела  правящей  партии.  Как  хорошие,  так  и  плохие  поступки  отдельных  её  членов.  Если  кто-то  из  волкоголовых  украл  твою  жену,  сломал  твоё  копьё,  развалил  хижину  или  отнял  твою  добычу,  то  ты  можешь  прийти  и  бросить  чёрный  камень  в  тёмную  колоду  в  знак  своего  несогласия.  А  если  волкоголовый  помог  выдернуть  тебе  занозу,  поискал  у  тебя  блох,  почесал  тебе  спину  или  бросил  тебе  из  хижины  кость,  то,  преисполненный  благодарности,  ты  бежишь  сюда  и  бросаешь  белый  камень  в  светлую  колоду.  Это  как  бы  копилки.  Земля  вокруг  посыпана  мелким  песком.  Чтобы  никто  не  мог  бесследно  приблизиться  к  колодам  и  изменить  их  содержимое.  Камни  можно  кидать  только  издалека.  Туземцы  меткие  охотники.  Им  это  не  проблема. 
- А для  чего  всё  это? -  не  понял  я.  Блюк  торжествовал:
-  Перед  выборами  колдун  и  вожаки  партий  опрокидывают  урны.  Если  светлых  камней  больше,  то  партия  за  свои  добрые  дела  продолжает  править  в  деревне.  Но  такого  случая  ещё  не  было  ни разу –  он  развёл  руками:  Тёмная  урна  всегда  забита  доверху,  а  светлая  оказывается  пустой.  Поэтому  туземцы  счастливы.  У  них  есть  выбор!  Они  каждый  год  выбирают  новую  власть,  с  другими  головами.  Что  тут  поделаешь,  если  у  одних  голов  острые  зубы,  а  у  других  -  длинные  клыки.  Я  тут  ни  при  чём -  развёл  он  руками:  Я  ничего  нового  не  придумал.  Всё  сделал  по  законам  нашей  доброй  Англии.
-  Не  знаю -  ответил  я:  Я  не  политик  и  на  выборы  не ходил  никогда. 
-  Вот-вот! -  воскликнул  Блюк:  У  нас  такие  тоже  были:  Норовили  незаметно  сожрать  банан,  вместо  того,  чтобы  бросить  в  урну.  За  это  колдун  лупил  их  палкой  по  рукам,  чтобы  совали  руки  куда  надо,  а  не  туда,  куда  хочется.   
Занятые  разговорами,  мы  не  заметили,  что  из  хижины  давно  вышел  её  хозяин  и  наблюдал  за  нами.  Это  был  грозный  Грух,  имевший  весьма  обманчивую  внешность.  Невзрачный  сморщенный  старичок,  тело  которого  всё  было  в  складках,  как  будто  старика  одели  в  кожу  другого  размера.  Но  его  живые  глаза  словно  стреляли  во  все  стороны,  сверкая  из-под  ресниц.
-  Ну,  и  зачем  ему  четыре  жены? -  не  удержался  я  при  виде  этой  фигуры. 
-  Кто  же  его  знает?  Не  могут  ведь  они  жаловаться  ему  на  него  самого. Но  детей  они  рожают  регулярно.  Не  то,  что  моя  жена -  добавил  Блюк.  Он  подвёл  меня  к  колдуну  и  что- то  загыгыкал  ему,  кивая  в  мою  сторону.  Когда  Блюк  замолчал,  Грух  слегка  склонил  голову  и  смачно  плюнул  мне  в  лицо.  От  неожиданности  я  отпрянул  прочь  и  машинально,  первым  жестом,  провёл  рукавом  по  лицу,  чтобы  в  следующее  мгновение  схватить  мерзкого  старикашку  за  его  отвратительные  складки.  Рядом  раздался  оглушительный  вопль  Блюка:
-  Что  ты  наделал?  Эту  священную  слизь  нельзя  трогать!  Ею  должны  любоваться  все,  пока  ты  не  обойдёшь  деревню!  Ты  мог  стать  приближённым  к  плоти  и  духу  говорящего  с  богами!  - Но  было  поздно.  Моё  лицо  вытерто,  а  лицо  Груха  я  не  узнал  в  следующий  момент.  Морщины  на  его  лице  вздыбились  и  среди  них  горели  два  глаза,  словно  угольки  на  склоне  изрытой  ущельями  горы. 
Не  только  на  лице.  На  всём  теле  кожа  вздыбилась ,  ощетинившись  чёрными  волосками.  Казалось,  что  они  вот-вот  начнут  отрываться  от  него  и  стрелять  в  меня.  Мне  стало  не  по  себе.  Что-то  прошипев,  этот  сморчок  скрылся  в  хижине. 
Блюк  закрыл  лицо  руками  и бубнил:
-  Я  ничем  не  смогу  тебе  помочь!  Не быть  тебе  левой  рукой.  Теперь  ты  -  никто. Видевшие  эту  картину  туземцы  больше  не  улыбались  мне.  Они  испуганно  качали  головами,  уводя  своих  детей  прочь.  Мне  это  совсем  не  понравилось:
-  Где  же  твои  цивилизованные  законы?  Они  позволяют  плевать  людям  в  лицо?
-  При  чём  тут  это?  Мои  законы  защищают  интересы  всех  туземцев,  а  не  одного  в  отдельности! -  наскочил  на  меня  Блюк: Ты  не  понимаешь!  Это  колдун!  Он  разрешил  мне  мои  правила  игры,  а  я  должен  принимать  его  правила,  его  плевки!  Это  политика,  а  не  медицина  твоя,  которая  не  может  отличить  плевок  туземца  от  священного  обряда  могучего  колдуна.  Этот  плевок  делал  тебя  неприкосновенной  особой  с  пожизненными  привилегиями.  Теперь  я  не  дам  за  тебя  даже  свой  старый  галстук! -  он  подёргал  пучок  лианы  на  груди. 
Мне  надоели  его  вопли.  Я  хотел  спать.  Повернувшись,  я  пошёл  через  всю  деревню  к  своей  временной  хижине  по  опустевшей  улице.  До  сих  пор  во  всех  подробностях  помню  следующий  день.  Из  хижины  я  выбрался  отдохнувшим,  полным  сил.  Солнце  стояло  высоко.  Деревня  выглядела  пустынной.  Обитаемый  вид  ей  придавали  мелькавшие  тут  и  там  ребятишки  да  неподвижные  фигурки  древних  старух,  покрикивавших  на  неугомонную  детвору.  Взрослое  население  добывало  пропитание. 
Не  чувствуя  никакой  опасности,  я  спокойно  пошёл  вдоль  деревни.  Там  была  всего  одна  широкая  улица,  по  обеим  сторонам  которой  хижины  стояли  без  всякого