суждено было обрести вечный покой и тишину. Обломок мачты бросало так, что порой она взмывала на волнах вертикально вверх. Мне приходилось вместе с ней повторять все её движения, ударяясь в этих движениях и о мачту, и о боцмана, болтавшегося рядом со мной. Удары были весьма болезненны. Но боль напоминала мне о том, что я живой, что тело моё ещё чувствует.
Привязаны мы были крепко. На верёвки было гораздо больше надежды, чем на мои слабые усилия. Я почти не держался за обломок мачты, удерживавший меня наплаву. Находился я в исступлённом состоянии, не понимая, зачем всё это, когда исход предрешён и выхода нет. К чему все эти мучения?
Не знаю - терял я сознание или нет. Не знаю - сколько бушевал шторм. Когда я открыл глаза, светило солнце и волны ласково покачивали на своих спинах обломок мачты. Тишина расслабляла и отбивала всякое желание двигаться. Серьга в ухе боцмана ярко сверкала на солнце, как медаль за моё спасение. Лицо боцмана не меняло привычного выражения спокойствия и сосредоточенности. Похоже, никакие силы не могли изменить это выражение - Но я ошибся в своём предположении.
- Ну что, проснулся? – равнодушно спросил он, когда я открыл глаза.
- А я что, спал? Разве тут можно спать? - ответил я, с трудом ворочая пересохшим языком.
- Тут всё можно. Можно жить. Можно умирать. Кому как повезёт. Думаю, на этот раз нам с тобой повезло больше, чем нашей команде - вздохнул он: Мне не впервой терять друзей. Они ничего не успели. А я только успел сапоги скинуть – добавил он. Его губы искривились. Наверное, на его лице это означало улыбку. Тут я вспомнил, что сапоги боцман ни разу не снимал за три недели рейса. В них он работал, в них он и спал. Этими сапогами он спас мне жизнь. Теперь уже ценой собственной жизни.
Не успел я прийти в себя и осознать очередную безысходность своего положения, как боцман вдруг изменился в лице:
- Ненавижу акул - сквозь зубы прошипел он, указывая рукой в сторону. От его невозмутимости не осталось и следа.
- Кажется, пока одна подошла - добавил он, оглядываясь по сторонам. Я увидел причину его опасений. Невдалеке от нас из воды торчал острый плавник, красиво сверкая на солнце.
- Это акула? - спросил я.
- Это наша смерть.
Мне казалось, что после пережитого ужаса, когда смерть казалась избавлением от мук, уже ничто не сможет меня испугать. Я равнодушно смотрел на приближающийся плавник. Но боцман не разделял моих настроений.
- Зря! - восклицал он: Зря я скинул сапоги! Они любят этот запах - бормотал он, не отрывая глаз от плавника. Я не мог понять его слов, о чём он говорил. Боцман явно подозревал, что из нас двоих акула не проявляет ко мне никакого интереса, словно презирая меня за мою привычку каждый вечер мыть ноги и менять носки. Но тогда я был далёк от таких мыслей.
Всё произошло гораздо быстрей, чем я успел что-либо сообразить, убаюканный нежными волнами, тишиной и лучами солнца. Плавник стремительно исчез у нас на глазах. Бурун воды помчался в нашу сторону. Боцман дико закричал, задёргался, пытаясь выскочить из воды и вскарабкаться на обломок мачты, но верёвки, спасшие нам жизнь, крепко держали и мешали его усилиям. У меня на глазах он вскинул руки вверх, тело резко дёрнулось вниз, голова запрокинулась вверх с диким воплем, который поглотила морская пучина, сомкнувшись над головой боцмана. В следующий миг голова, безмолвная, поникшая на грудь, появилась на поверхности. Руки, безвольно раскинутые в стороны, качались на волнах. Снизу, из глубины, поднималась кровавая пена, образуя вокруг красное пятно, растущее на глазах.
Ужас охватил меня, холодом пронзив всё тело. В любой момент я ожидал своей участи оттуда, из глубины, когда смертельная пасть нанесёт свой неотразимый удар. Я начал лихорадочно отматывать верёвку, но проще было бы перегрызть мачту, чем найти запутанные концы. Мои попытки выбраться из воды на обломок мачты были безрезультатны. Кровавое пятно вокруг разрасталось. Даже я знал по рассказам, что кровь привлекает акул.
Тело боцмана, обмотанное верёвками, качалось на волнах. Я заметил торчавший у него из нагрудного кармана нож с широким и коротким лезвием. Не составило труда дотянуться до него и перерезать верёвки. Освободившись таким образом, подгоняемый страхом, я мгновенно вскарабкался на обломок мачты и облегчённо вздохнул, оглядевшись по сторонам. Акулы нигде не было видно. Я перерезал верёвки боцмана и легонько оттолкнул тело в сторону. Оно тихо покачивалось на волнах, лицом вниз, с раскинутыми в стороны руками. Только это было не тело. Изуродованный обрубок. Ночью я видел мачты корабля, выдранные из его корпуса. Теперь я видел тело боцмана с оторванными ногами. Что ещё мне уготовила судьба?
Пользуясь тем, что акулы не видно, я осторожно перебрался по обломку мачты туда, где из воды торчала площадка, которую моряки называли марсом. Она высоко торчала из воды, нелепо напоминая калитку в пустынных океанских просторах. Устроившись поудобней в её тени, я напрасно искал глазами акулу. Она больше не появлялась. Для меня это было загадкой. Как знать, может, ей не понравились носки боцмана, и она поспешила удалиться, чтобы прополоскать свои внутренности. Кто их знает, этих акул.
У меня из головы не выходили слова боцмана: Кому как повезёт.
- Может, ему повезло больше, чем мне. Закончились его мучения. А что ждёт меня в безбрежном океане? Повезло ли мне, что я остался живым? Не позавидую ли я через несколько дней боцману, моля о смерти?
Не зря говорят, что новичкам везёт в любом деле. Я в этом убедился. На второй день надо мной пролился тропический дождь, и я вволю утолил жажду, почувствовав, что жизнь возвращается в моё тело с каждой каплей воды, а вместе с ней и надежда на спасение. На третий день, проснувшись и открыв глаза, в лучах восходящего солнца я увидел берег, к которому медленно приближался мой обломок. Шум прибоя и крики чаек над головой подтверждали мне, что всё это не сон. Да. Меня прибило к берегу, на котором начались все мои приключения, воспоминания о которых и заставили меня взяться за перо. На усмотрение читателя верить или не верить.
2
Увиденная картина наполнила меня ликованием, вытеснив все прошлые страхи и будущие невзгоды, мысли о которых не приходили мне в голову. Я видел землю! По щекам моим катились слёзы. Слёзы капали вниз, в океан, становясь его частичками, а молитвы мои возносились ввысь, к небесам, по воле которых я обрёл спасение там, где ждал своей смерти.
Мой обломок прибило к берегу, и я спрыгнул в воду. Оказавшись по пояс в воде, я вышел на песчаный берег, что узкой полоской тянулся вдоль крутых скал, и в изнеможении упал на тёплый песок. Силы оставили меня.
Очнулся я от острой боли в плече. Открыв глаза, я чувствовал себя отдохнувшим. В плечо мне упирался наконечник копья. Самого настоящего, как на картинках в старинных книгах. Повернув голову, я увидел здоровенного чернокожего туземца, который в испуге отдёрнул копьё, заметив мои движения. Тут же он задрал голову вверх и над берегом разнёсся его истошный вопль.
В моих представлениях о туземцах все они были людоедами. Я не стал кормом для акул, но мне предстоит стать обедом для дикарей! Мысли мои прервал шум и крики. Вдоль берега к нам бежала толпа чернокожих с копьями. Они обступили меня плотным кольцом и изумлённо разглядывали, крича и жестикулируя. Разбудивший меня туземец махнул рукой в сторону торчавшего из воды обломка мачты. Толпа загомонила ещё громче. Я закрыл глаза:
- Наверное, спорят о том, что со мной делать - сварить или пожарить. А может, они любят кровь и сырое мясо? - я рассуждал равнодушно, словно речь шла о каком-то совершенно постороннем типе. Шансов на спасение у меня не было. Тут я почувствовал лёгкое прикосновение и открыл глаза. Всё тот же туземец, сидя на корточках, жестом указывал следовать за ним. Я поднялся. Окружённые толпой, мы пошли вдоль берега. Несмотря на то, что прошло много лет, я помню каждую мелочь, помню даже запах кожи, из которой были сшиты набедренные повязки туземцев.
Вскоре прибрежные скалы закончились, и мы свернули от берега. Горная гряда оказалась неширокой. Она тянулась справа от тропы, а вокруг, сколько видел глаз, простиралась равнина, покрытая тростниковыми рощами, зарослями редких кустарников. Вдали виднелись пальмы на фоне лугов, скрывавшихся за горизонтом. Ничто не говорило о том, что я на острове, а не в Африке. По мере продвижения вперёд скалы справа становились всё ниже, и горная гряда незаметно осталась позади. Уже издалека я заметил остроконечные крыши. Они не походили на творения убогих дикарей – людоедов. Когда подошли ближе, я в этом убедился. Стены и крыши хижин были словно связаны из тростника вперемешку с ветками кустарников, арматурой торчавшими со всех сторон. Нигде не было видно кольев с надетыми на них черепами. Не видно ритуального кострища.
- Неужели они предпочитают сырое мясо? - мелькнуло в голове. Меня подвели к одной из хижин. Она ничем не отличалась от других, разве что стояла посередине деревни - как назвал я это поселение. Зато хозяин хижины, появившийся перед нами, отличался от окружающих настолько, что я отпрянул назад. Ноги мои подкосились, отказываясь служить телу, так же, как глаза отказывались видеть невыносимое для них зрелище.
У хозяина хижины была чёрная кожа, но я ни с чем бы не мог спутать волчью голову, что красовалась на его шее. Вокруг нас собралась огромная толпа, гомонившая сотнями голосов. Я успел подумать, что каждому из собравшихся достанется по жалкому кусочку моего
