произнес хозяин дома, толкаясь мягким животом
– Может, выпьем по-маленькой? – чтобы загладить неловкость, предложил Эзра, когда они вышли на балкон.
– А как же спорт?
– Да какой там спорт, – безнадежно, почти как жена, махнул рукой хозяин дома. – Мне уже скоро тридцатник отломится. Вон, глядите, уже брюшко растет...
Эзра ушел за спиртным, Натан оперся локтями на перила. Внизу неторопливо текла жизнь, мирная пока. Из забегаловки на противоположной стороне улицы вышел человек, одетый как типичный еврей; пошатываясь, он побрел, наверное, домой. Два острослова, стоявших поблизости, засмеялись. Один из них запел на идише: «Roboynov shel oylom» – [«Наш ребе набрался» – известная еврейская песенка]
И вдруг Натана как громом поразила страшная догадка, от которой защемило сердце и потемнело в глазах. «Gottenu!» [«Боже мой!» (идиш)] – Он схватился за грудь и чуть не упал. Вовремя вернувшийся Кор-Бейт, поддержал белого как мел шефа, усадил его в плетеное кресло, стоявшее на балконе.
– Что с вами? – спросил он своего начальника, теперь, вероятно, уже бывшего. – Выглядите вы ужасно...
– Кажется, мы не только Гитлера отменили, – прохрипел Натан, – НО И САМО ГОСУДАРСТВО ИЗРАИЛЬ...
– Как!?! – выдохнул Эзра, едва удержав бутылку, и загорелое его лицо тоже побледнело.
– А вот так. Ведь именно Гитлер и его окружение «решили еврейский вопрос». Но если не будет гитлеровской войны, подчеркну, именно гитлеровской, – евреи не подвергнутся уничтожению в массовом порядке. А значит, в мировом сообществе не возникнет комплекса вины перед несчастной нацией, потому что она вовсе не будет несчастной. Во всяком случае, не несчастнее других. Понимаешь?
Эзра тупо кивал головой, глотая спиртное прямо из горлышка.
– А значит, – вынес приговор Натан Кассель, – вопрос о предоставлении территории для создания еврейского государства так и не будет поставлен в 1945-46 годах со всей остротой. Все наши ходатайства так и останутся лежать под бюрократическим сукном – сначала в Лиге наций, потом в ООН... Мы не получим территории в 48-м и не воссоздадим государства Израиль... По крайней мере – в те сроки и в том месте, каковые нам известны.
– Но ведь это ужасно! – Эзра вдарил крепким кулаком по перилам балкона
– Это катастрофа, – понурив голову, согласился сильно постаревший Натан. – Только это между нами, entre nous, как говорят у вас во Франции. Голди об этом сообщать не обязательно. У меня никого нет, ты – сирота по жизни, а у нее куча всяких родственников в Израиле. Как-то сложится их судьба? Она будет думать об этом и страдать...
– Вот и пойми: где добро и где зло? Две стороны одной медали, – заключил поумневший Кор-Бейт и в сердцах швырнул пустую бутылку вниз.
С мостовой донеслись ругательства: «merde» и что-то еще.
Глава 9
Натан уезжал в Швейцарию, наверное, навсегда. Был конец апреля, почти летняя жара. Потому не удивительно, что свой шлем-котелок он забыл у Кор-Бейтов. Впрочем, это не имело уже значения. Вряд ли ему – шесть лет спустя – еще доведется бегать по крышам под пулями. Отныне он будет жить как все люди. Как один из них.
Решение, уехать как можно скорее, возникло у Натана, когда он вдруг почувствовал, что не нужен этой молодой семье. Они смирились с судьбой, прекрасно устроились и, наверное, по-своему будут счастливы. Смущаясь и переглядываясь, они вручили ему письменные прошения об отставке, в связи со сложившимися обстоятельствами. Натан подписал бумаги и спрятал документы в карман.
– Как единственный представитель секретной службы, командования армии и государства Израиль принимаю вашу отставку и объявляю вас демобилизованными...
– Натан, а что делать с Головой? – непринужденным голосом уже штатского человека спросил Эзра.
– А разве вы её не уничтожили?
– Вы же не дали нам соответствующего приказа, – ответила Голди.
– Вообще-то, я её уже приспособил... – почесывая затылок, виноватым голосом сказал Эзра. – Желаете взглянуть?
Хозяин дома повел начальника в личный сортир. Отпер ключом дверь. Среди блестевших идеальной чистотой кафеля и фаянса на стене висело бра. Основой светильника служила голова Гитлера, залитая прозрачным пластиком. На лбу у этого любителя печатей, был оттиснут лиловыми чернилами штамп – печать Соломона: четыре малых креста меж перекладин большого. Символы отдаленно напоминали свастику. Натан хмыкнул.
– Я люблю иногда тут посидеть, почитать... – прокомментировал хозяин сортира.
– Не слишком ли мы уподобляемся эсэсовцам, с их сумочками и абажурами из человеческой кожи... а?
– «Око за око...», – сквозь зубы процедил Эзра. – Библия.
– Ладно, разрешаю оставить трофей у себя, – согласился бывший начальник. – Тут ему самое место.
Так закончилась операция «Голиаф».
В распахнутом пальто он шел мимо мраморных столиков уличных кафе, мимо суетливых бистро, шел сквозь толпу, собравшуюся у «синема», и не сразу заметил, что люди обращают на него внимание. Одни смотрели с улыбкой, другие растерянно, третьи озабоченно. Натана это разозлило. Он остановился и оглядел свое отражение в витринном стекле антикварной лавки. Все вроде было в порядке, но тогда какого черта вон та пара престарелых парижан уставилась на него?
– На мне узоры, да? – раздраженно спросил Натан у пожилой четы.
– Вам плохо? У вас неприятности? – в свою очередь спросили они.
– Почему вы так решили?
– Ну, как же... У вас вид растерянный... Идете без головного убора...
Еще кто-то подошел и спросил: «Вам помочь?»
Ах, вот оно в чем дело! – понял Натан.
Как он мог так забыться? Все прохожие от мала до велика были в головных уборах. Натан вспомнил, что древний обычай покрывать голову, берущий начало из животной жизни, чтобы казаться выше, а значит, сильней, постепенно, наряду с утилитарной необходимостью, стал также символом престижа и указателем социального положения. Голову обнажал только раб и простолюдин. Отсюда берет начало привилегия заслуженных дворян – не снимать шляпу в присутствии короля.
Привычка носить головной убор выдохнется к середине шестидесятых годов ХХ века под давлением лозунга равенства всех людей, но в эти времена обычай еще имел силу. Поэтому придется ему подчиняться, если не хочешь выглядеть белой вороной.
Поблагодарив людей за их участие и заботу, Натан вошел в ближайший магазин головных уборов. Там он купил себе жесткий буржуазный котелок, который французы называют «melon», то есть дыня. Когда он вышел из магазина в головном уборе, уже никто не обращал на него внимания. Никто.
.........................................
Лето 2004.
=========================================
Примечания:
1 «...ему, вегетарианцу..». (сцена в подвале) – Автору известно, что Гитлер в 1920 году еще не был вегетарианцем, но, в отличие от правды жизни, художественная правда образа допускает такое обобщение.
2 «...свои субботы я окончу в мире». – Ветхозаветный оборот, в данном случае «субботы» означают старость.
© Владимир Евгеньевич КОЛЫШКИН
«Контрольное обрезание», повесть. 2004.
