“?”
Я почти не опоздала на работу. В редакции позволено опаздывать всем, только не нам с Впальтохиным. Мы проходим испытательный срок. Трудовую инициацию. Нас закаливают, как железо в доменной печи, тестируют, будто экспериментальный прибор, который в результате должен либо сломаться, либо стать полноценным генератором информашек и городских репортажиков. Мы - грязное пятно на безупречной ауре информационного отдела. Неизменная прокисшая изюминка всех планерок и пятиминуток. Самая острая головная боль начальства. Нерадивые штатные стажеры, молодая плесень на вымытом с мылом асфальте журналистики.
Впальтохина я помню еще по университету. Там его знали многие - из-за принципиальной привычки всегда и везде ходить босиком. Второй причиной его непомерной славы была дипломная работа по пентаграммированию романа Достоевского “Преступление и наказание”. Серега любовно вплел суть произведения в дьявольский пятиконечник и с дьявольской же смелостью предъявил свое научное детище преподавательскому составу, за что, собственно, и получил диплом, вероятно не без мистической помощи потусторонних сил.
“Ты - второй главный придурок университета после Впальтохина” - сказала однокурсница в финале одного из моих триумфальных падений с парадной лестницы. Этот титул я гордо носила до самого третьего курса, пока Впальтохин не выпустился, и я не стала первой.
Когда я сдавала последний экзамен, любимейшая преподаватель литературы, увековечивая в моей зачетке государственную тройку, вздохнула и завещала “Иди. Мы не зря тебя здесь держали, сама понимаешь, ты не лучшей была студенткой. Но в будущем, может быть, прославишь наше отечество! И боже тебя упаси, не вздумай работать в школе!”.
Послушно последовав завету, и обходя районо десятой дорогой, я направилась в газету “Вечерний вестник” служить родине.
Выдержав собеседование с редакторшей, я сразу же получила каторжное задание, и под предводительством сбежавшей на следующий день в газету “Моряк” акулы пера Натальи Троцкой, двинулась в путь к первому в жизни рабочему месту. Длинный коридор был усыпан любопытствующими сотрудниками и я, вжав голову в воротник, краснела от ужаса и смущения. Дверь с табличкой “Информационный отдел” растворилась - и о чудо! Меня встретил днем раньше принятый на работу стажер Впальтольхин.
Нас поселили в отдельном кабинете с двумя столами, одним телефоном и надписью “Начальник отдела” на никогда не запирающихся дверях. Сама начальница восседала в большом помещении, общем для всех информационщиков. Несмотря на наше престижное топографическое положение, в служебно-иерархическом смысле мы гордо плелись в хвосте, а на хвост, как водится, регулярно наступают путающиеся вокруг ноги.
Часы показывали двенадцать минут десятого, когда появился Впальтохин. У нас было полно времени, чтобы поболтать и настроить психику на обыденную нервотрепку.
- Фух - отдышался Серега. Со мной только что такое было! Иду по Потемкинской лестнице, я на морвокзале был, в офисе партии “Подсолнух”. Они мне пятьдесят гривнов дали.
- За что это?
- Помнишь, я акцию их описывал? Уборка пляжей строем и с песней. Там еще фотография была.
- Помню.
- Так вот, начальник пресс-службы мне тихонько цельную купюрку сунул - ты еще про нас что-нибудь напиши, говорит.
- А ты?
- А я, как есть, ответил, мол редактор разрешит, напишу.
- А он?
- А он деньги все равно не забрал. Ты только никому не ляпни.
- Само собой, мог бы не предупреждать.
- Дело, вообще, не в этом. Поднимаюсь по лестнице, чтобы по Приморскому бульвару через Пушкинскую в редакцию не опоздать… Вижу - выход на бульвар перекрыт - человек пять в мусоровской форме. Один руку выставил и говорит: “Молодой человек, с сегодняшнего дня проход по Потемкинской лестнице платный. С вас тридцать копеек. Что я там наорал! “Да пошли вы! Всегда бесплатно было. Что за дурость деньги за такое брать? Я на работу спешу! Я вообще журналист!” А они: “Нет, постановление вышло, платите тридцать копеек”. Вынимаю ту самую пятидесятигривневую купюру, других денег не было - на, говорю, подавитесь, сволочи! А они: “У нас сдачи нету, платите мелочью, и улыбнитесь, вас снимает скрытая камера!” Передачу “Камера смеха” знаешь? Очередной проект “Джентельмен-шоу”. Я в нее и попал. Стыд какой! Лишь бы не показали. Я корреспондентом “Вестника” представлялся. Позорище! Не понимаю, что в этом смешного?
В полдесятого мы вышли в компьютерный цех, чтобы сдать в набор домашние опусы - статью Впальтохина про областной конкурс сварщиков и мою - о встрече работников библиотеки с воcпитанниками детского сада. На обратном пути нарисовался шлагбаум а виде ехидной редакторской секретарши.
- Впальтохин! - загундосила она своим подчеркнуто одесским прононсом - когда ты наконец доставишь мне удовольствие и помоешь голову?
- Я, Наташенька, специально для твоего удовольствия, вчера вечером вымыл голову шампунем “Head and Showders”.
- А волосы почему опять жирные?
- Они пивом смазаны, вместо геля. Очень полезно, разглаживает чешуйки и укрепляет луковицы.
- Так вид же чудовищный! Я этого не понимаю. Пивом воняет. Как бомжара последний выглядишь. Думаешь я панков не видела? Были у меня знакомые с цветными ирокезами, булавкой в губе, в косухах. Но это же смотрится аккуратно, чистенько. Лена, хоть ты на него повлиять сможешь? Вы же вроде соратников. До вас в редакции скучно было. А теперь мы имеем два ходячих прикола!
Так, ребята, приведите себя в порядок, и чтобы через пять минут в кабинете Жванецкой сидели.
- За что?
- Не знаю, сказала обоих вызвать.
Кабинет Жванецкой мы с Впальтохиным посещали часто. Редакторша, ученица самого Деревянко, супруга заместителя губернатора, сорокалетняя красавица, обладает стальным характером. Каждую минуту она, наверное, мечтает нас выгнать. Но мы держимся, потому, что некем больше заткнуть кадровую пробоину, образовавшуюся из-за панической утечки сотрудников.
В десять мы стояли в редакторском кабинете. Жванецкая, по обыкновению, была не в духе.
- Никотинова, марш домой переодеваться!
- Да как же это, Нина Михайловна, я на Таирово живу, туда и обратно - два часа минимум! У меня и денег на дорогу нет.
- Посмотри, в каком виде ты позволяешь себе ходить на работу! В муниципальное, между прочим, издание. Первое, если не сказать больше, в городе. Да куда я тебя послать могу в этих шортах? Разве на пляж!
- Это не шорты, а капри.
- Своими капри ты компрометируешь имидж газеты. Чтобы я это видела в последний раз. Садитесь. И, кстати, деньги на дорогу есть у тех, кто лучше работает.
Мы с Впальтохиным сели.
- В вашем возрасте я сдавала по две тысячи строк в неделю. И домой уходила в девять, иногда даже в одиннадцать. А вы? Вот, пожалуйста, Впальтохин, (она порылась в большой тетрадке) - двести двадцать шесть строк.
- Так вы же меня не печатаете! Я гораздо больше сдаю.
- Разве то, что ты сдаешь годится к печати? Твои тексты невозможно отредактировать! Или прикажешь самой их начисто переписывать?
- Мне мои статьи нравятся.
- С тобой невозможно разговаривать! А ты, Никотинова, сколько раз переделывала репортаж о вручении Руслану Борисовичу ордена почетного одессита?
- Девять.
- Разве это не слабоумие? Что у вас за потерянное поколение? Вы вообще что-то читаете?
- Сейчас я читаю Зюськинда.
- Ты бы лучше нашу газету внимательнее читала! Вы должны анализировать каждый номер и учиться у профессионалов. Я уверена, что вы ее, в лучшем случае, пролистываете.
Впальтохин, записывай: к двенадцати поедешь в Украинский театр на “Вахту памяти”. Там вручат суповые наборы труженикам победы и детям-сиротам. На мероприятие не опаздывать, всех выступающих записать, и чтобы к часу дня ты был на турнире юных физиков. После обеда на моем столе должны лежать две исчерпывающие заметки. И постарайся больше не употреблять это идиотское слово “воспоможение”. Где ты только нашел такое?
Когда вы, наконец, соберете информацию о подготовке районов к зиме? Я еще неделю назад просила вас обзвонить ЖЭКи.
- Мы обзвонили, сказала я. Четыре района к зиме готовы. В остальных начальники ЖЭКов отсутствуют.
- Так всю неделю и отсутствуют? А заместители?
- Заместителей тоже нет.
- До каких пор вы мне детский сад разводить будете? Жванецкая взбесилась, и я невольно залюбовалась выбившейся из ее прически смоляной прядкой. - Чтобы к вечеру у меня был отчет - сколько песка, стекол и тому подобного заготовили коммунальные службы к зиме. Недоумки! И как вы только сподобились государственный университет закончить?
Никотинова, здание банка на Черняховского знаешь?
- Нет.
- Ничего, найдешь. Пятая станция Большого фонтана, на седьмом троллейбусе доедешь - рядом скверик такой, жидкий. Рубль возьмешь у завхоза. Там идет реконструкция. Посмотришь, с рабочими побеседуешь - и чтобы вечером репортаж на полполосы был. Свободны.
- Ты нашу газету хоть раз целиком читал? - спросила я у Впальтохина, когда мы вышли из кабинета.
- Я что, дурак? Это же комиксы для ветеранов!
К одиннадцати в коридоре столпились секретари, фотографы, корректоры и корреспонденты с чашками и сигаретами. Все, как один - милейшие люди, за исключением руководства. И почему начальство так редко бывает милейшим? Исключения попадаются.
- Лена, пройдите ко мне в кабинет - позвал начальник отдела культуры, замечательнейший во всех смыслах Роман Петрович. Я прошла. - Извините, что я поучаю, но исключительно на правах более опытного коллеги. Меня в свое время тоже учили, за что я тем людям пожизненно благодарен. Вы задумывались о том, кто читает нашу газету?
- Честно говоря, мне даже представить этого человека трудно. Сейчас вообще никто не читает газет, тем более, таких, как наша.
- Почти верно. Нашу газету читают пенсионеры по старой советской привычке. В отличие от современного человека, они доверяют каждому печатному слову, в чем и специфика издания. Для них это целый ритуал. Выходит такой Семен Ибрагимович в парк, тщательно выбирает скамейку, садится, медленно надевает очки, разворачивает свежий номер и, не спеша, останавливаясь на каждой строчке, поглощает все - от корки до корки. И тут, что-то цепляет его наивное сознание. Он перечитывает дважды, трижды, и обращается к сидящей неподалеку Искре Михайловне, коленки которой прикрыты свежим выпуском, к примеру, “Известий”. “Вы слышали” - говорит он, завтра ожидается землетрясение!
Искра Михайловна делится страшной новостью с родственниками, соседями по коммуне, весть обрастает подробностями - так рождаются слухи.
К вечеру на Дерибасовской выстраивается палаточный городок. Горожане выносят все самое ценное и с ужасом ждут катастрофы. Катастрофы не происходит. И знаете, что будет позже? Сотни престарелых активистов, забросив домашнее хозяйство, отправятся капать на мозги чиновнику. Чиновник, а деваться ему
Вообще-то гривен)
на ТаировА) Или в Таирово (которое пгт)