ИЗ ЖИЗНИ УЖЕ МЫСЛЯЩИХ, НО ЕЩЕ НЕ РАЗУМЕЮЩИХ

эмоциям, если он не забыл урока логики. В этом смысле можно говорить о возможности логики не не-логики, и не в не-логике, но при не-логике. Это что касается реального абсурда или не логичного. Что же касается абсурда в самом смысле, то в нем нет абсурда, если абсурд есть бессмыслица/нонсенс. Причем бессмыслицы, не как не-логики, а как результата действия не-логики, нет в смысле, и смысл не есть бессмыслица, но смысл есть в бессмыслице в том смысле, что смысла нет в ней. То есть, смысл бессмыслицы заключается в том, что в ней нет смысла.
      Выходит, что смысл есть не в том, в чем нет смысла, а в том, что это так. В этом состоит смысловое (концептуальное), а не логическое, различие между тем, в чем нет смысла, и тем, что он есть. Что он есть? То, что есть, когда нет абсурда. Когда он есть? Тогда, когда происходит отрицание его отрицания как следствие отрицания смысла. В этом отрицании отрицания смысла уже есть логика (как пара-непротиворечивая логика в качестве многозначной формальной логики, так и диалектическая логика), условием для действия которой является смысл логики как то, что она имеет смысл «снятия» бессмыслицы в смысле. Следовательно, смысл есть не в самой бессмыслице, а в ее отрицании как отрицании смысла. В отрицании смысла смысл не просто обнулился, ушел в себя, но он стал против самого себя, ушел в бессмыслицу, стал себе противен. При снятии противного смыслу смысл появился за бессмыслицей.
      В чем тут путаница? В том, что кажется, что смысл сосуществует с бессмыслицей, что логика следует из не логики. Смысл есть в смысле. Но смысл в смысле закрыт. Он открывается в том, что не является смыслом. Когда нет смысла, нам его не хватает, и мы задумываемся. Как в народе говорят: «что имеем, то не ценим. Потерявши, плачем». Когда логика отсутствует, мы в ней нуждаемся и восполняем ее отсутствие не из самого отсутствия, а из присутствия отсутствия.
      То, что логики нет, нас пугает, и мы в ужасе отталкиваемся не от того, что ее нет, а от того, в чем ее нет. Она есть, но в другом. Важно найти это другое в самой логике. Это другое в самой логике есть присутствие в ней и ее отсутствия как факта того, что ее недостаточно. Но когда ее будет достаточно? Когда она станет полноценной, целой логикой, то есть, логикой не только в себе, но и для себя. Как можно стать такой? Только освоив то, чем она не является, что не является логикой и даже ей противно, она станет сама собой. Это логика логики и не логики. Так же и со смыслом: целый смысл есть смысл смысла и бессмыслицы. То же самое и истина есть истина истины и лжи. Критерием логики, смысла и истины является сама логика, сам смысл и сама истина. Этот критерий логичен, осмыслен и истинен.  Логика не в том, что все логично, а в том, что логично не тогда, когда из не логики следует логика, а когда из логики следует логика, преодолевшая не логику.
      Сущность логики заключается в том, что логично, когда из менее логичной логики следует более логичная логика, то есть, логика более высокого порядка, охватывающая собой и то, что менее логичная логика не могла охватить противное ей, как часть самой себя. Только в этом смысле можно говорить о том, что все логично. В этом есть смысл. Смысл не в бессмыслице, противной смыслу, а в смысле, «снявшем» бессмыслицу в самом себе, возвысившемся над ней и освободившем место для еще большего и уместного смысла, чем он есть.  Не зря здесь формулируется не логика не логики, а логика логики и не логики, не смысл бессмыслицы, а смысл смысла и бессмыслицы, не истина не-истины, а истина истины и не-истины. Заблуждаются те, кто говорит о логике нелогичного или рационализации иррационального. Это редукция, упрощение того, что не логично, не рационально, а, следовательно, упрощение и самой логики, рациональности. Не логичное, иррациональное, как и бессмысленное и не-истинное, ложное, есть. Но есть для чего? Для того, чтобы было больше логичного, рационального, осмысленного и истинного на их основе в преодолении того, что им противоположно.
      Итак, старший друг нашел как гегельянец истину искусства в философии, но понял это слишком натурально, буквально. Для него логике следовало стать красивой, а красоте логичной. Это бывает, когда происходит абсолютизация одного за счет другого. Но следствием этого становится то, что все меняется своими местами и выворачивается наизнанку: то, что было превращено в одно, обернуло одно собой. Все логично. Но если все логично, то логика становится чем угодно. Однако то, что из логики следует все что угодно, уже не логично и ложно. Да, логика есть во всем, но все не есть логика. Не все логично, но логика есть во всем, и не как все, а только как она сама - логика. Во всем есть логика сообразно той мере, в какой оно подлежит измерению. Но не все можно измерить, к тому же точно.
      Поэтому можно только условно разделить жизненный путь ON на три стадии или ступени: 1) восхождения; 2) нисхождения; 3) уравнения. Геометрическим образом жизненного пути ON являлся треугольник с линией восхождения и линией нисхождения при неизменном основании их уравнения. Этап или линия восхождения – это творческая градация жизни как здоровья. Этап или линия нисхождения – это деградации жизни как болезни. Этап или линия уравнения – это логика их сложения или наложения друг на друга в виде двух вариантов: нисхождения в восхождении и восхождения в нисхождении. Чем выше он поднимался, тем ниже падал. Чем ниже падал, тем скорее вставал с колен. Поднимаясь на цыпочки, он терял равновесие и хватался за первое попавшееся, чтобы не упасть.
      «Подниматься на цыпочки» для него имело значение становления сверхчеловеком, то есть, Ego сogito. Здоровый творческий порыв не мог не вскружить ему голову, и он терял точку опоры, ибо когитальное Я есть не центр тяжести, но эпицентр как то, что ловится вокруг, но не схватывается, так как оно само есть то, что хватает, захватывает тебя. Будучи не в состоянии его уловить, до него дотянуться, ибо Ego сogito было выше его, ON хватался за самого себя и находил в себе центр тяжести, который тянул его вниз, к земле. Когитальное Я было самой творческой атмосферой его трудов над самим собой. Поэтому он витал в ней головой (умом), ловил ее логикой, но хватался, цеплялся только за самого себя, что выражалось в его обостренном одиночеством болезненном эгоцентризме. Отталкивание от самого себя поднимало его с колен на крыльях вдохновения после каждой неудачной попытки «схватить за хвост» сверхценную идею Абсолюта и овладеть ей силой своей мысли в понятии. Его Я искало себя во всем, но находило только в себе. То, что оно искало себя, было здоровым стремлением, но то, что оно находило, было болезненным удостоверением своего жалкого существования.
      Чем старше он становился, тем ниже пригибался в болезни к земле, пока не сравнялся с ней как с самим собой в своей телесной оболочке при смерти. Грезы о когитальном Я улетучились, и он остался наедине со своим Я в умирающем теле. Вскоре его Я упокоилось в прахе в земле.
      Два других друга еще не добрались до финала своего жизненного пути. Гадать о нем не будем. Лучше поговорим о том, чего они добились, какие этапы уже прошли. Возьмем среднего друга. Первый этап его жизненного пути можно назвать историческим. Он наработал много документального, научного и художественного материала, и все свои силы тратил на то, чтобы сохранить его в себе. Это был этап эрудита. Средний друг был переполнен информацией. Но сама она была неспособна превратиться в знания и поэтому мертвым грузом лежала на дне его души и поднималась ядовитыми испарениями зазнайства до самого потолка его сознания.
      Привести в движение массив информации можно было не многократным заучиванием того же самого, но сливом лишнего, второстепенного в нем. В нем не могло не быть повторов. Но как очистить сознание от информационного мусора и для чего? Для того, чтобы найти чистое место уже для знания. Как чистить – это найти методу, в каком порядке стирать информацию так, чтобы прилагать усилий как можно меньше и получать как можно больше свободного места. Конечно, можно было пойти по пути наименьшего сопротивления и избавиться в первую очередь от наиболее мощных блоков информации. Каким образом? Просто не повторять ее на сто рядов для глубокого и крепкого запоминания. Со временем такая информация, предоставленная самой себе, выветрится из поверхностной и неустойчивой (оперативной) памяти. Но тогда в сознании останется куча остатков информационного мусора. Располагаясь без всякой системной связи, они будут только тормозить работу познания, забивая канал связи с миром своим бессмысленным шумом от кружения по закоулкам сознания.
      Что делать? Положиться на метод проб и ошибок? Но такой метод как метод перебора и исключения может принести пользу, если будет применяться не к информации, а к самому сознанию. Нужно было его испытать на прочность. Но чем? Ничем иным, как чувством. Каким образом? Воспитанием. Это было воспитание чувств. Именно оно готовит человека к совершеннолетию. Если твои чувства в порядке, то уже есть не только возвышенные чувства, но и тот, кто, таким образом, возвысился над своим наличным животным состоянием. Человек испытывает самого себя не только в опыте личной жизни, но и в чтении, восполняющем его недостаток чужим опытом. Причем в таком испытании действует закон обратной связи накопления своего и чужого опыта: если свой опыт накопляется в арифметической прогрессии, то чужой опыт накопляется в геометрической прогрессии, ибо лично мы выбираем, а вместе с другими - собираем. По книгам, особенно классическим произведениям, можно собрать из всего описанного главное, следуя за главным героем по сюжету. Можно поставить себя на место героя и научиться главному, - как и что выбирать из информационного сбора, чтобы это «что» стало знанием. Это знание имеет еще интуитивный характер, ведь речь идет о воспитании чувств. Но с этого начинается сборка сознания. Следующим этапом работы над сознанием как структурой, а не над информацией как материалом сознания, является уже образование ума.
      Средний друг перешел, естественно, от воспитания чувств к образованию ума, имея, будучи эрудитом, уже предварительно накопленный материал не только представлений, но и мыслей, с которыми прежде был знаком не изнутри смысла, но со стороны числового или словесного значения, подлежащего считыванию и счету в качестве единиц информации. Только после воспитания чувств как переживаний представлений в форме выражений мысленный материал философских и научных книг явился в новом свете – не в отраженном/рассеянном/лунном свете мертвой буквы текста, но в прямом/лучистом/солнечном свете живого духа ума. На белый свет ума вышли из плевел букв и чисел зерна смысла. Кто вывел их в свет идей, кто разбудил его сознание? Проводник. Что это был за проводник? Сам логос, логика, за неимением учителей мысли из плоти и крови. Долго ждал эрудит и воспитанник чувств своего преображения в естественном свете разума. Но, наконец, дождался. В его голове/уме заработала логика только тогда, когда чувственная интуиция обратилась интеллектуальной интуицией. В свете того,