разревусь.
Из рассказа Маринки о женихе мы узнали, что «он непростой человек, не всякого принимает… слишком многие из прошлого пытаются его использовать… даже близким нужен часто не он, а его деньги и возможности…» Мы с Людкой, переглядываясь, молча «переводили» для себя: Алексею М. абсолютно не нужны подружки возлюбленной, если они не из его круга. Более того, он опасается появления в своём доме нищебродок, которые начнут чего-нибудь клянчить, а ещё за ними глаз да глаз нужен – а ну как сопрут какую-нибудь мелочь, стоящую нищебродской квартиры!
Марина вдохновенно говорила, что они непременно примут нас в скором времени (ей-богу, так и сказала – «примут»!), просто нужен подходящий момент, когда Лёшенька не будет чудовищно занят, как обычно. И не в Новый год. С Новым годом всё уже давно распланировано. Лёшей.
- Девочки, вы же не обижаетесь, нет? – в Марининых глазах металась тревога, а вот угадать, что беспокоит её сильнее – страх обидеть нас или испуг перед Лёшенькиным недовольством, было сложно. Одинаково возможно и то, и другое.
- На что обижаться? – добродушно улыбнулась Люда. – Просто жаль было бы перестать тебя видеть вообще, понимаешь?
Маринка опустила глаза и закусила губу.
Внезапно раздался резкий звонок где-то прямо рядом с нами – от неожиданности мы подпрыгнули и ойкнули.
- Мама дорогая! – Маринка схватила с дивана свою вместительную, обалденно красивую, как я потом узнала, очень дорогую «брендовую» сумку. – Никак не привыкну! – и достала из неё… мы не поверили глазам… телефонную трубку. Большую, тёмно-серого цвета, с антенной. Марина нажала на какую-то кнопочку:
- Да, дорогой! Да, уже можно. Через сколько? Хорошо, ровно через двадцать минут спускаюсь, - она опять нажала кнопочку и, не поднимая глаз, явно смущаясь, быстро сунула аппарат обратно в сумку. Это был первый мобильник, который я видела так близко и у кого-то из моего круга. Ой, уже не из моего.
- А вот теперь я обиделась, - проговорила Люда. – Даже не показала чудо техники. Хоть бы дала подержать, было бы что завтра в универе обсуждать весь день.
Мы старательно засмеялись, делая вид, что всё в полном порядке, ничего такого не происходит.
- В общем, как только, так сразу собираемся у нас, - решив воспользоваться моментом, затараторила Марина. – Это скоро будет, скоро! А потом свадьба! Наверное, летом. Вы – мои главные гости! – она смотрела на нас с нежностью и тревогой.
- Как ты думаешь, она любит его или просто спит с миллионером, который морочит ей голову? – спросила меня подруга, резко скисшая после того, как Марину увезли неведомо куда.
- Может, не любит. Может, любит. Откуда мне знать?
- Маринка же не такая. Мне кажется, что любит. И говорила она о нём – вспомни! – аж глаза сияли. Но он же… ему скоро сорок!
- И что? В чём криминал? Лишь бы человек хороший попался, - усмехнулась я, и Люда криво улыбнулась.
Маринка не обманула и довольно скоро после Нового года, позвонила нам обеим и торжественно пригласила в дом на Рублёвке отметить Рождество. О как! Прежде мы этого никогда не делали, но Марина подчеркнула, что для Лёши сей праздник куда важнее Нового года. Верующий? Верующая в бога акула капитализма. Ну, читали мы про такое в западной литературе.
- Белка, с Людой я уже переговорила, теперь с тобой, а дальше вы между собой… Дело в том, что просто так вы до нас добраться не сможете, у нас с общественным транспортом не очень. Сделаем так: вы доедете до метро Молодёжная, а там вас подхватит наш шофёр.
Нас встретит их шофёр! Надо привыкать или, наоборот, не надо привыкать?..
И вот мы с Людой тихие, как мышки, покачиваемся в роскошном Мерседесе на кожаном сиденье с подогревом, колонки с едва слышной музыкой нежно вибрируют отовсюду, из всех дверей и, кажется, даже с потолка. Нас везут в резиденцию – так и тянет написать «их сиятельства». Мы не стали заморачиваться по поводу вечерних нарядов, потому что я заранее сообразила расспросить Марину насчёт «приёма».
- Будет вечеринка? Форма одежды парадная? Много гостей? – я терзалась беспокойством, потому что у меня не было ни бриллиантов, ни золота в достаточном количестве – всего пара простеньких серёжек и одна тоненькая цепочка. Про длинное в пол блестящее платье с открытой спиной вообще молчу: его не существовало даже в ближайших планах.
- Эм… - замялась Марина. Что опять не так? – Дело в том, что… нет, никого не будет. Мы, конечно, празднуем, но именно вас мы ждём восьмого числа. Будем только мы, в нашем узком кругу. Можете не заморачиваться.
Всё понятно. Пока что нас в «приличное общество» не пускают. Правильные гости прибудут в резиденцию на Рублёвке праздновать день рождения Иисуса Христа, как и положено, седьмого (или шестого?) января, сразу после церковной службы, но переодевшись в вечерние наряды, нацепив драгоценности. Их будут обслуживать лакеи, держащие на руке в белой перчатке подносы с высокими бокалами. Наше присутствие нежелательно, его сиятельство ещё нас не видели и не знают-с, можно ли подруг Марины близко подпускать к белым людям.
- Поняла. Мы с Людой договоримся. Скажи шофёру, чтобы в зубах держал свежую газету и был в котелке, а то как мы его узнаем?
Вот нас привезли к дому… к особняку… ко дворцу. Сначала мы въехали в роскошные кованые ворота, открывшиеся шофёром с помощью пульта. Потом подкатили прямо к подъезду с высоким крыльцом, на которое вела белокаменная лестница в десять ступеней. Всё вокруг, в том числе лестница, было идеально очищено от снега и сверкало в свете высоких, красивых фонарей. Не знаю, что чувствовала Люда, но мне в какой-то момент ужасно захотелось удрать прочь и уехать домой. Что это было? Не знаю. Не без труда я сумела взять себя в руки.
Внутри дом потряс тем, что называют хай-теком. Никакой классики, никакого гламура и излишеств. Но это было нечто потрясающее! Бесконечный по размерам первый этаж выглядел немного пустоватым – при том, что всё необходимое из мебели имелось. Но ощущение воздуха, простора и некоторой пустоты достигалось с помощью великолепного сочетания цветов и грамотной расстановки предметов. Наверняка поработал умелый дизайнер.
Пока мы ждали хозяев, я как на экскурсии, успела рассмотреть помещение. Дизайнер спроектировал весь первый этаж анфиладой комнат раблезианского размера. Вслед за вестибюлем (не называть же эту комнату метров в сорок квадратных прихожей!) располагалась гостиная, раза в три больше предыдущей. Я обратила внимание на многоуровневый потолок, откуда исходил рассеянный свет от многочисленных незаметных лампочек, который ещё и отражался в зеркальной мраморной изумрудно-серой плитке пола. Высокие стены были выполнены отдельными секциями – жемчужно-серыми и кремовыми, с минимальным изящным декором. На фоне кремовых стен стояла мебель строгого дизайна в жемчужной гамме, а рядом с сероватыми секторами – кремовая.
Огромные панорамные окна были без штор, но с электрическими жалюзи. Вид из окон открывался открыточно-пасторальный: идеально ухоженный садик, множество вечнозелёных растений, покрытых снежком, потоки электрического света из красивых фонарей и посреди всего этого – гигантская ёлка, не меньше, чем в Кремле, но, по-моему, намного красивей и пушистей, будто из диснеевского мультика.
На первом же этаже, как мне показалось, метрах в тридцати вдоль правой стены я увидела сквозь открытый проем кремово-жемчужную кухню с большим «островом» и с суетящейся около плиты полной дамой в (господи боже мой!) передничке и чепчике.
Про второй-третий этаж, куда вели серо-кремовые (через одну) ступени витой лестницы ничего не расскажу: нас туда не водили. Наверное, там спальни. Или сундуки с сокровищами, комнаты, набитые трупами, покои для наложниц… Не знаю.
Мы сели в гостиной за накрытый на четверых кремовый стол, что находился напротив серовато-жемчужного фрагмента стены.
Самое поганое, что я была не просто не в своей тарелке. Я чувствовала себя голой на сцене МХАТа, причём, сидящей на унитазе. Степень неуместности присутствия меня в этих обстоятельствах зашкаливала и давила на психику. Как Маринка выдерживает вот это всё постоянно?
Сама хозяюшка спустилась к нам по лестнице минут через пять, очень демократично одетая в изящный брючный костюм бирюзового цвета и на вполне приемлемых каблуках – всего-то сантиметров десять. Я боялась, будет хуже.
Что рассказывать… Всё прошло плохо. Видимо, Люда ощущала себя примерно так же, как я, поэтому мы обе были деревянными, скованными, несчастными и вели себя тупо. Глазели по сторонам, неловко обращались с приборами, заикались и сутулились. Кусок в горло не лез. Вино казалось безвкусным и глоталось c трудом. Нас обслуживала милая тётя в чепчике, еды было много, и, наверное, она была изумительной. Вкус напрочь отсутствовал из-за стресса. Ведь с самого начала с нами обедал Алёшенька. Проблемушка.
«Наш» жених выглядел вполне себе: невысокий шатен без намёка на лысину, по-спортивному подтянутый, с приятным голосом. И главное: пушистые густые усы а-ля Никита Михалков, даже чем-то похож на артиста в роли Паратова. Ну, а на кого ж ещё должен походить меценат российского кино? Маринку можно понять – почти сам Михалков! Дубль.
Довершала портрет дяденьки улыбка «американ стайл». Она редко озаряла его лицо, не шибко весело было Алёше, ведь мы не вписывались в его картину мира. Но всё же несколько раз удостоились сверкающей улыбки.
Подняв бокал, хозяин дома строго и со значением произнёс:
- Ну, с рождеством Христовым! – он глянул на нас с хитрецой и сказал: - «Звезда смотрела в пещеру. И это был взгляд Отца». Да, девочки? Чьи слова, кто в курсе?
Ясненько. Готова сожрать собственный зимний сапог, испоганенный солью и реактивами, если товарищ старательно не готовился к встрече. Маринка, видимо, все уши ему прожужжала, какие мы интеллектуалки и умницы. Напрасно она так. Скорее всего, только разозлила любимого. Интересно, он всесторонне подготовился или только тематически – про Рождество?
- Бродский Иосиф, - тихо сказала я.
- Молодец! – восхитился «Михалков», показав прекрасные зубы, и протянул бокал – чокнуться.
Садись, Кондратьева, пять! Но я не хочу играть в эти игры. Хоти-не-хоти, а куда денешься?
Потом Алёшенька бесконечно долго задавал вопросы, строго буравя нас небольшими, но выразительными глазами. Маринин властелин желал познать, что за подруги у его возлюбленной, из-за которых она всю маковку ему исклевала, рьяно требуя нашего присутствия в её жизни и в его доме? А надо ли это ему? Вопросы Алёшеньки иногда опасно балансировали на грани бестактности. Мы с Людой, растерянные, послушно отвечали, как маленькие девочки обязаны отвечать взрослому дяде.
И всё, возможно, прошло бы более-менее пристойно, если б ни сама Марина. Бедная, бледная и нервная она изо всех сил поддерживала светский тон беседы, старательно заполняла паузы, которые её тревожили, и в одну из таких пауз взяла и ляпнула со счастливой улыбкой:
- А наша Белка знаменитая поэтесса, между прочим! Помнишь, Лёш, я рассказывала?
Лучше бы случилось землетрясение или ядерная война. Мне было бы спокойнее.
- Да-да, – Алёшенька снова сверкнул зубами. – Может, почитаете что-нибудь из своего?
- Из последнего? – как бы уточнила я, страстно мечтая со
