звонил начальник, а уверенно – так как знал, что теперь не опоздает, а других грехов за ним в родной мастерской не числится.
- Да… Нет, ещё не выехал… Эту историю я знаю, можешь не пересказывать… Ну, и что?.. Сергеич, я до чужих денег не жадный.
Заработал и заработал. Он ещё молодой, тем более весь в кредитах… Да и ладно. Хороший парень. Что, из-за этого увольнять? Сам всё исправит…Нет, Сергеич, если собрался увольнять парня, меня в свидетели не зови. Я на такое дело не подпишусь… Ну, и что?.. Там видно будет… Да-да, скоро подъеду…
Евгений Анатольевич посидел ещё минуты три, всё лучше ощущая тёплый воздух от печки и размышляя о разговоре с мастером. Этого времени хватило на то, чтобы прокрутить в памяти недавнее происшествие на работе, ниточки взаимоотношений товарищей-коллег и сделать вывод: «Ну, и вредный же человек этот Сергей Сергеич…» Чтобы не портить настроения, вспомнил, что в воскресенье они с женой поведут Настю в кукольный театр, представил, как внучка будет радоваться, а они баловать её мороженым и ещё чем-нибудь. В своём детстве он никак не мог решить, что ему больше нравится в этом театре: спектакль или буфет.
Пока Евгений Анатольевич осторожно продвигался между рядами машин, припаркованных вдоль их длинного дома, и притормаживал перед ямами и пешими жильцами, пока проезжал, слегка сползая на крупных камнях то вправо, то влево, по территории какой-то стройки, которая с лета испортила выезд на улицу да так и не поднялась выше фундамента, над ближайшим перекрёстком возобновился беззвучный, недоступный человеческому уху диалог. И только стая голубей словно уловила что-то недоброе в воздухе, заворковала встревожено и перелетела с семнадцатого дома на двадцать четвёртый, более низкий.
- Всё, теперь убирайся отсюда! Сегодня моя удача! Прочь! – тёмное существо взмахнуло верхними лапами со свитком и раздражённо заёрзало на холодном и скользком уступе.
- Ты говоришь это много раз, - ответил ему оппонент с крыши напротив. – Говоришь, зная, что пока есть надежда, мы никого не бросаем.
- Какая надежда?! Ха-ха-ха! Нет у тебя надежды! Всё определилось! Ты разучился считать?! Слушай, а может быть, вы переняли у людей лживость и лицемерие и сейчас начнёте открывать то, чего не было?!
- Тебе известно: в небесном мире лжи не существует.
- Тогда зачем ты здесь?! Твоему Хранимому осталось четыре минуты! Всего четыре минуты! Сейчас он выберется на большую дорогу и начнёт
проклинать каждого, кто его плотно обгоняет! Ты знаешь, что теперь у нас главная пожива не в семьях, а на дорогах?!
- Грех совершает не место, а человек. Господь ещё в Те времена показал, что и не четыре минуты, а один миг может всё исправить. И я молю Его за этот миг, как молил меня мой Хранимый всю свою жизнь, когда ложился спать или приходил в храм.
… Евгений Анатольевич тем временем миновал горе-стройку и остановился, не доехав до проезжей части улицы два метра.
- Проходите, - кивнул он молодой маме с девочкой в толстой жёлтой куртке, которые быстро шли по тротуару. – Я успею, а вам ещё далеко до садика.
«А ведь Света, которую сын приводил к нам, похожа на эту девушку. Вон как заботливо ведёт дочурку. Не тянет за руку, как некоторые, хотя, наверняка, опаздывает: по лицу видно. Света тоже: пару слов с нами, а потом – к Насте. Закрылись в комнате, играли во что-то. Вышли к обеду настоящими подругами. Мы-то подумали, что притворство, а сейчас вспоминаю: да вроде всё натурально. Дай-то Бог, дай-то Бог… Молодец сын, если нашёл такую, кто позаботится о чужом ребёнке, как о своём… Спасибо, брат, и я тебе когда-нибудь уступлю…»
Последние слова Евгений Анатольевич мысленно обратил к водителю, пожалевшему человека, который из-за сплошного потока транспорта не мог выехать из двора. Тот приостановился, мигнул фарам, и Евгений Анатольевич не стал ждать повторного приглашения. Поворачивая направо, успел заметить спокойное лицо женщины рядом с добряком. «Вот какая хорошая у него жена: не торопит, не подгоняет в шею. Так и надо. А то некоторые спешат, лезут в один ряд, в другой, потом встанут на светофоре рядом с теми, кого обогнали…»
В следующие несколько секунд Евгений Анатольевич озаботился набором скорости, чтобы не задерживать тех, кто ехал сзади. Коробка передач работала чётко, колёса дорогу схватывали, и он быстро разогнался. Теперь было не до мыслей и рассуждений. Глаза следили за дорогой, через мозг бросая приказы рукам-ногам, и, работая на перспективу, оценивали полукилометровое расстояние до перекрёстка: красный или зелёный? Мигнув правым поворотом, рискованно втиснулся высокий чёрный
микроавтобус, и тут же в морозном воздухе блеснул сигнал остановки. Цепочка автомобилей, передавая эстафету, замерла. Евгений Анатольевич перевёл взгляд на бампер передней машины и, осторожно повторяя её движения, два раза сдвинулся вперёд. Опытом почувствовал: ещё миг – и все рванутся через перекрёсток. Тут же вспомнил, что метрах в двадцати до светофора большая выбоина с водой. Замёрзла ли вода за ночь, раздавлен лёд десятками жёстких колёс?..
Поток транспорта бодро тронулся на зелёный. Евгений Анатольевич надавил на газ и в тот же миг увидел и лужу, и какую-то бабочку на её краю. Мысль человеческая проносится с огромной скоростью, и самый быстрый в мире гонщик или какой-нибудь лётчик-истребитель принимает решения быстрее, чем движется его транспорт. «Бабочка?.. Замёрзшая… Нет, махнула крыльями… Пьёт», - кометой мелькнуло в голове человека, и руки его, почти не уступая в быстроте мыслям, дёрнули руль сначала влево, потом вправо. Лужа с последней обитательницей лета осталась незатронутой, как и маленький седан в левой полосе, водительница которого предупредительно просигналила. Режущая боль по груди заставила Евгения Анатольевича бросить педаль газа. Он откинулся назад и задохнулся. Его машина немного прокатилась и уткнулась правым передним колесом в бордюр тротуара. Когда всё тот же водитель-добряк открыл дверцу, Евгений Анатольевич уже умер.
Гармония
- … А у нас старая корова наконец-то растелилась!.. Ну, помните, я вам вчера рассказывала, что уже сроки прошли, а она всё никак!..
- А, помню, помню. Ты ещё говорила, что твоя мама корову стыдит, а та смотрит будто виноватым взглядом. Мол, я бы рада, да не получается…
- Да-да! – девушка засмеялась. – Ой, чего это они расшумелись?!
Воробьи, скакавшие по верху высокого, в два метра забора из часто сбитого тёса, вдруг передрались и попадали в траву, продолжая воздушный бой на земле. Мужчина не удержался и громко шикнул на крикливую компанию, потом смущённо кашлянул в кулак. В щель плотного забора, за которым нельзя было рассмотреть лицо девушки, он всё же увидел, как игриво сверкнули её глаза. Или ему показалось, что увидел.
- А вы не кажетесь таким взрослым.
- А может, я молодой. Или видела меня?
- Нет, голос выдаёт… - она как будто задумалась и продолжила тоном, близким к назидательному. – Вообще, человек всегда должен быть молодым… Вот я. Мама говорит: дуре шестнадцать лет, а ведёт себя как пятилетний ребёнок, возится со шпаной. Так, наверное, никогда и не повзрослею…
- А зачем? Я тоже не торопился становиться взрослым. Мне и ребёнком нравилось. Всё детство в футбол, хоккей, в чижа играли, на велосипедах Бог знает куда забирались. Всё лето напропалую купались. Ты ещё молодец: ягоду собираешь. У меня на такие дела терпения не хватало…
- Мы в субботу на озеро собираемся. Папка как всегда рыбачить будет. И Алёшка с ним… Ой, я всё хочу спросить: как вас зовут?
- А своё имя скажешь? А то третий день разговариваем, а фактически незнакомы.
- Меня – Юлька. Юля. А вас, наверное, как-нибудь торжественно.
- Неужели я создаю серьёзное впечатление?
- Нет, но…
- Так почему же – «торжественно»?
- Не зна-аю… А как?
- Я Николай… Да просто Николай. Не заслужил ещё, чтоб по имени-отчеству.
- А сколько вам лет?.. Ой, об этом, говорят, нельзя спрашивать.
- Ну, почему же? Это у женщин невежливо спрашивать о возрасте. Мне сорок лет. Уже полгода как сорок. Но ты всё равно называй меня по имени. Как в Америке.
- В Америке ещё слово мистер прибавляют. Мистер Николай… Нет, не звучит. Лучше я буду по имени и на «вы». Кажется, так вполне вежливо. Да?
- Спасибо. Я хоть не буду чувствовать своего пятого десятка… Эх, что года? – Николай развёл руки в стороны, глубоко, но без грусти вздохнул. – Земля вон какая старая, а выглядит так, словно это лето первое за всё её существование. День просто замечательный. Наверное, брошу всё и схожу на вашу речушку, искупнусь. Там пацаны такую нырялку сделали!.. Если никого не будет – попрыгаю.
- Это вряд ли. Наш Алёшка там целый день торчит.
- Ну, тогда вместе с пацанами.
Они засмеялись и, чтобы убедиться, что день сегодня очень хороший, одновременно посмотрели вдаль, соединив взгляды где-то там, на ярко-голубом небе, дальнем лесе, встречающемся с горизонтом, лугами за речкой, где уже стояли высокие пузатые копны. Близкую речку отсюда, с возвышения, на котором стояло село, не было видно, но чувствовалось, что её прохлада освежает всё более раскаляющийся воздух, который уже начал ленивыми волнами бродить между домами и томить животных и людей.
- Что у вас, соседка Юля, есть ещё интересного в хозяйстве?.. Корова – значит, твой отец заготавливает сено.
- Нет, ему в кооперативе дают. Он же на тракторе работает. Дают сено и зерно. Сколько наработал. А хозяйство у нас большое. Пока утром всех
выпустишь да накормишь… То же вечером. Только днём от них и отдыхаешь… Да и то: травы надо и курам, и свиньям нарвать. Жрут много, а толку с них…
Последняя фраза была произнесена таким хозяйским тоном, что Николай улыбнулся и порадовался стене забора: вдруг девушка обиделась бы на его усмешку.
- А теперь ещё и телёнок прибавился.
- Да. Сегодня Майку дома подержим, а завтра - в стадо. Вечером будем учить малого пить молоко. Он такой щупленький…
- Бычок?
- Ага. Она у нас красная с белым, а этот вообще, как зебра, весь в разных пятнах. Разве так бывает? Никогда не видела…
- Юля! Юлька! – послышался крик.
- Мама что-то зовёт. Я уже почти всё оборвала… Ну, ладно, я побежала.
- Беги.
Николай вышел за село. «За околицу», - как сказал он про себя. Асфальт центральной улицы доходил до бетонного моста, но место для купания сделали немного в стороне, и туда вела широкая тропа. Резко начинались густые приречные кусты, и всякий раз, входя в них, Николай ощущал, что погружается в дикую природу или в прошлое. Здесь спокойно могли встретиться крестьянский воз этак века из двенадцатого-тринадцатого, разъезд боярских людей из смутного семнадцатого, старый солдат, бивший шведа с царём Петром под Полтавой, выслуживший свой срок и возвращающийся умирать в родную деревню… Всё это мужчина поочерёдно представлял, находясь под обаянием недавнего простодушного разговора, пока неожиданно не споткнулся о маленький пенёк, едва выступавший из земли. Прошлое метнулось вглубь леса, спряталось за деревьями и в кустах, а прекрасное настроение укрепилось восторженным, разноголосым птичьим пением, которое здесь оставалось неизменным, наверное, целую тысячу лет.
Нежное
