Предстоятелей Христианской Церкви решено было собрать в Никее - из всех предполагаемых городов-претендентов именно ей в итоге было отдано предпочтение.
Немаловажным доводом послужило удачно месторасположение: одинаково хорошо доступный как с моря, с которым он сообщался посредством озера, так и с суши, этот цветущий и обширный торговый город обретался в самом сердце империи - в Вифинии, что создавало удобство прибытия и восточным епископам, и святым отцам из Испании и прочей Европы. Находившийся здесь императорский дворец и множество богатых домов обеспечивало размещение всех предполагавшихся членов собора – самих епископов, и, сопровождавших их, пресвитеров, диаконов и слуг. Всего ожидалось более двух тысяч человек.
Кроме того, близость к Никомидии, от которой Никея отстояла не более, чем на двадцать миль, позволяла императору без больших затруднений присутствовать самолично на соборе, следя за его деятельностью.
Повлияло и само имя города – его соименность победе втайне вдохновляла обе враждующие стороны.
Разослав пригласительные грамоты ко всем епископам Римской империи, Константин сделал все, чтобы облегчить святым отцам путешествие в Никею. Все путевые издержки и содержание прибывших на собор епископов Константин принял на счет казны, распорядившись, чтобы им предоставлялись безвозмездно почтовые лошади, тем же, чей путь лежал мимо почтовых дорог, он приказал доставлять вьючных животных.
Собор был Вселенским, ожидалось многочисленное собрание людей самого разного возраста и личных качеств, среди которых были исповедники, чудотворцы, престарелые святые отцы и молодые служители, ученые богословы и малообразованные, но истово верующие, прославленные в преданном служении владыки - всех этих людей объединяла единая христианская вера, и большинство из них, несмотря на все тяготы дальнего путешествия, отправились сюда, стремясь оградить и защитить свою веру от раскола – увы, но именно теперь, когда настало мирное, свободное от гонений, благодатное время повсеместного служения Христу, основанной Им Церкви стали угрожать внутренние распри.
Ариане, виновники и причина созыва собора, составляли самую малочисленную группу (что вовсе не смущало их боевой дух и не мешало им рассчитывать на победу). Помимо Ария, Евсевия Никомидийского и Феогния Никейского, сражаться за арианское учение прибыли Евсевий Кесарийский, Минофан Ефесский, Марий Халкидонской, Афанасий Аназаврский, Антоний Тарсский, Патрофил Скифопольский, Павлин Тирский, Феодот Лаодикийский, Григорий Беритский, Аэтий Лидийский, Секунд Птолемаидский, Феон Мармарикский.
Гораздо более внушительно выглядел лагерь поборников православия, ясно осознававших всю пагубность арианского учения для христианской веры и необходимость вести борьбу с этим заблуждением. Возглавлял открытых противников арианства Александр Александрийский. На его стороне стояли Осий Кордубский, Николай, архиепископ Мир Ликийских, Александр Византийский, Евстафий Антиохийский, Гелланик Трипольский, Макарий Иерусалимский, Иаков Низибинский, Спиридон Кипрский, Пафнутий Верхнефиваидский, епископ Фессалоникийский и другие святые отцы, готовые до последнего вздоха отстаивать истинную веру против ереси.
Но самую многочисленную группу участников составляли те, кто доселе не был близко ознакомлен с сущностью учения ариан, и потому не имел определенного доводами богословской науки мнения по поводу возникшего конфликта. Эти люди отвергали арианские выводы лишь на основании живой веры и были движимы желанием покончить с внутрицерковной смутой. Им предстояло сделать свой выбор на Соборе и именно их голос был решающим.
В ожидании прибытия императора Собор проходил в режиме предварительных, не официальных собраний. Прийти сюда мог любой желающий, и первый же день работы привлек в императорскую базилику, где проводились прения, тьму народу – от христианских священников, как прибывших на Собор, так и местных, до никейских языческих философов, живо интересовавшихся вопросами христианства и желавших разобраться в тонкостях этого учения; и, наконец, просто захожих любопытствующих горожан. Монументальное, довольно обширное строение, предназначенное специально для подобных многолюдных сборищ, оказалось переполнено людьми до отказу, здесь было тесно и шумно.
В центре собрания и всеобщего внимания пребывали арианствующие священники, а при них был подготовленный для зачитывания на собрании Символ учения, в котором в краткой тезисной форме излагалась доктрина Ария, доработанная и подредактированная им совместно с его единомышленниками-солукианистами за время его изгнания. Хотя именно для ознакомления с этим документом и собралось все это достопочтенное многолюдие, однако даже в кратком тезисном виде дочитать свой Символ Арию не пришлось. Первое же упоминание о тварности Логоса вызвало шквал негодования большинства западных священников, вполне ожидаемый поборниками православного учения во главе с Александром Александрийским, наблюдавшими за происходящим с отстраненным спокойствием, лишь переговариваясь негромко между собой.
Местное священство встретило чтение Символа вполне благосклонно, но было оттеснено окружившими Ария возмущенными его кощунственными изысканиями предстоятелями Западной Церкви. Несмотря на то, что предстоятели прекрасно понимали, какого рода доктрину они будут обсуждать на Вселенском соборе, знакомство с оригиналом из первых уст произвело на них громоподобное впечатление.
- Неслыханное богохульство!
- Что это за языческие сказки!
- Христопродавец! Где твои тридцать сребреников?!
Накал негодования был так велик, что дело легко дошло бы до рукоприкладства, не будь рядом влиятельных и верных соратников.
- Я призываю всех вас к спокойствию, достопочтенные владыки! – уверенно и властно возвысил голос Евсевий Никомидийский, выступая на первый план и тем самым перехватывая на себя удар всеобщего негодования.
Степенный и сытый, невозмутимый, излучающий самоуверенность и самодовольство, он выглядел словно антитеза сумрачному, угрюмому, высокого роста худощавому старику Арию.
Это выступление возымело успокаивающее действие - когда вместо скромного египетского пресвитера заговорил столичный архиерей, практически представлявший в глазах большинства собравшихся самого Константина, собрание заметно присмирело, предоставляя ему возможность высказаться.
- Достопочтенный александрийский пресвитер Арий – весьма уважаемый ученый человек, богослов, прославленный по всему Востоку и своим благочестием, и своей ученостью. Он пришел к этим, может быть для кого-то поразительным и на первый взгляд неприемлемым для устоявшейся церковной традиции, выводам лишь благодаря каждодневному, усидчивому и настойчивому труду в изучении Священного Писания, и нет ни одного слова в его Символе, которое не соответствовало бы букве Писания. Но ваше неприятие его доктрины вызвано лишь тем, что вы недослушали и недопоняли её.
Никто не отрицает божественную сущность Логоса. Никто не отрицает, что Логос есть Сын Божий, – лучезарно улыбаясь заговорил епископ. - И Сын именуется у нас не иначе как Жизнь, Истина, Разум и Путь - и воистину по справедливости, ибо каким бы образом могли жить все сотворенные существа, как не благодаря Жизни? Сын есть Истина, ибо как стояли бы они в истине, если бы не происходили от Истины? Как могли бы мы быть разумными существами, если бы прежде нас не был рожден божественный Логос – Слово и Разум? И как мудрствовали бы, если бы не было Премудрости? «Христос Божья премудрость» - говорит апостол Павел. – Премудрость же предначертывает и содержит в Себе начала всей твари. Слово и Премудрость называется также Путем, ибо Она приводит к Отцу приходящих через Неё.
Достопочтенный Арий ни в чем не предал и не отошел от истинной христианской веры. Но никто из тех, кто знает Священную библиотеку, а это все собравшиеся здесь, не будет отрицать того, что говорит сама Премудрость устами великого праведника и пророка: «Господь создал Меня в начало путей Своих, прежде созданий Своих. Я родилась, когда ещё не существовало бездны, не было источников, обильных водою…» Ведь здесь прямо указывается, что было время, когда Сына не было, что Он не предвечен. Хотя и рожден Отцом, но отстоит от Него, как всякое творение. Предвечен лишь Всемогущий Творец, а Логос – есть наивысшее творение Божие. Кто же считает иначе и берется утверждать, что Отец и Сын едины - впадает в ересь. Не Сын ли сказал некому человеку, обратившемуся к Нему «учитель благий»: "Что ты называешь Меня благим, никто не благ, как только один Бог". Не Сын ли, высшее создание Божие, молился: "Боже Мой, Боже Мой! Для чего ты оставил Меня!» Не Отец ли воскресил Сына из мертвых?! Что скажете вы на это, достопочтенные епископы, прежде чем обвинять ученого человека, познавшего истину и не желающего ничего более, чем донести её до заблуждающихся?
- Вот как раз это и есть очевидное и злокозненное заблуждение! – сквозь грозный гул, вновь воцарившийся в базилике, подступился к епискому, преисполненный праведного негодования, пресвитер Викентий - священник, вместе с пресвитером Витоном прибывший из Рима заместо престарелого и слишком больного для дальних путешествий Сильвестра. - Ведь сказано, что Сын от Бога!
- Учение пресвитера Ария ни в коей мере не отрицает этой истины, – невозмутимо отвечал ему Евсевий, демонстративно отстраняясь. - Разумеется Сын – от Бога, так же как все другое, вся тварь от Бога. Ведь сказано в Писании: Бог един, от Него же вся!
- Но ты не можешь спорить с апостолом, который именовал Сына силой Божией!
- Кто же будет спорить с этой истиной? Только безумный еретик, разве что. Вся тварь – сила Божия. Ведь и гусеница называется силой Божией.
Пресвитер Викентий удрученно смолк, отступив и обдумывая, как бы половчее вскрыть очевидную для него явную ложь, завернутую в плотные пелена незыблемых истин.
- Но ведь Сын - это образ ипостаси Отца! Как же вы смеете кощунствовать, называя Его творением?! – попытался поддеть лжеучение Никасий Дижонский, на что услыхал невозмутимый ответ, что и о простых людях то же говорится в Писании.
- Ибо по образу и подобию создал нас…
Окружившие ариан со всех сторон, преисполненные негодования епископы и пресвитеры раз за разом терпели поражение, пытаясь оспорить и опровергнуть богохульную доктрину и, казалось, уверенно противостоявший их натиску епископ Никомидийский, словно несокрушимая твердыня державший эту оборону, вот-вот рассмеется в лицо разъяренным, но бессильным противникам.
- Если бы вы разумели Божественные Писания, то не осмелились бы хулить Творца всяческих, называя Его тварью и созданием! - Евсевий обратил взор на произнесшего эти слова – его внимание, прежде всего, привлекла вызывающе спокойная и абсолютная убежденность в собственной правоте, которая в них прозвучала, - и встретил довольно неприятный колкий взгляд неизвестного ему, ничем не примечательного и весьма молодого ещё священника.
- Это тот самый дьякон, - многозначительно и с нескрываемой ненавистью
