Александрия. Глава 14. Никейский собор

бросил негромко Арий.

- Если бы вы могли разуметь слова блаженного Павла, который пишет к Коринфянам: «Ибо вы знаете благодать Господа нашего Иисуса Христа, что он, будучи богат, обнищал ради вас, дабы вы обогатились Его нищетою», то никак не осмелились бы называть Сына неподобным Отцу, - говорил тем временем Афанасий, привлекая к себе все больше слушающих, и по мере того как он говорил, в базилике становилось все тише, вплоть до того, что, наконец, могло показаться, будто и сами стены превратились в слух.

Вы говорите: "Бог Отец воскресил Его из мертвых. Может ли быть Воскрешенный из мертвых подобен Воскресившему Его"?

Если блаженный Павел говорит, что Отец воскресил Сына Своего из мертвых, то Иоанн повествует: Иисус сказал «разрушьте храм сей, и Я в три дня воздвигну его. А он говорил о храме тела Своего». Из этого ясно, что поскольку воскрешено тело, то у Павла говорится, что воскрешен из мертвых Сын, потому что относящееся к телу Его говорится о лице Его. Таким же образом, когда говорится, что Отец дал жизнь Сыну, понимать нужно жизнь, даруемую плоти. Ибо если Сын есть жизнь, то для чего жизни принимать жизнь?

Если Отец сотворил все через собственное Слово Свое и через Сына, то явно, что через Него же совершил и воскресение плоти Его, через Него же и воскресил Его, через Него дает Ему и жизнь. Воскрешается Он по плоти как человек и приемлет жизнь как человек, по виду став как человек, но, как Бог, сам воскрешает храм Свой и дает жизнь плоти Своей.

И если говорит: «Боже Мой, Боже Мой! Для чего Ты Меня оставил?» То говорит это от нашего лица, потому что, Он, сделавшись подобным человекам и по виду став как человек, смирил Себя, быв послушным до смерти крестной; и, как говорит, Исаия: Он взял на Себя наши немощи и о нас болезнует. Поэтому не о Себе болезнует, но о нас; не Сам Он оставлен Богом, но оставлены мы и ради нас, оставленных, пришел Он в мир. И когда апостол говорит: потому и Бог превознес Его и дал Ему имя выше всякого имени, говорит это о храме, то есть о теле Его.

Ибо не Вышний возносится, возносится же плоть Вышнего, и плоти Вышнего дал Ему имя выше всякого имени. Не Божие Слово по благодати прияло то, чтобы именоваться Богом, но плоть Его вместе с Ним наименована Богом. Не сказано: Слово стало Богом, но Слово было Бог, то есть всегда был Бог Слово, и этот Бог сделался плотью, чтобы плоть Его сделалась Богом Словом, как и Фома, осязав плоть Его, воскликнул: Господь мой и Бог мой, то и другое вместе именуя Богом. Во плоти осязаем был Сын и Отчее Слово и что и то, и другое в Божественном Писании наименовано осязаемым Словом жизни.

И когда говорит: ибо ещё не было на них Духа Святого, потому что Иисус ещё не был прославлен, о плоти говорит. Ибо прославляется не Господь славы, но плоть Господа славы, она приемлет славу, с Ним вместе восходя на небо. Потому и Дух сыноположения не был ещё в человеках, потому что воспринятый от нас начаток не восшел ещё на небо.

И если говорит: «Что ты называешь Меня благим? Никто не благ, как только один Бог, то говорит это Бог, по плоти Своей и Себя сопричисляя к человекам и сообразуясь с понятием пришедшего к нему, потому что юноша почитал Его простым человеком, а не Богом. И ответ имеет следующий смысл: если почитаешь Меня человеком, а не Богом, то не называй Меня благим, ибо никто не благ, потому что благость свойственна не человеческому естеству, но Богу. И далее говорит: Если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твое и раздай нищим; и будешь иметь сокровище на небесах, и взяв крест, следуй за Мною. А этим Господь показал, что и Ему свойственна благость. Ибо кто идет вслед неблагого, тот может ли наследовать вечную жизнь?

Все приведенные тобой уничижительные речения, употребленные Господом, относятся к Его обнищанию, чтобы мы в Нем обогатились, а не хулили по ним Сына Божия. И Сын Божий для того сделался Сыном Человеческим, чтобы сыны человеческие, то есть сыны Адамовы, сделались сынами Божиими. Ибо Слово вечно рожденное свыше от Отца, рождается долу во времени от Девы Богородицы Марии, чтобы рожденные первоначально долу родились вторично свыше, то есть от Бога. Потому Сын единую Матерь имеет на земле, а мы имеем единого Отца на небе. Потому-то именует Себя Сыном Человеческим, чтобы люди именовали Бога Отцом на небесах. Сказано: Отче наш, сущий на небесах!

Если же Бог родил к бытию Премудрость прежде не существовавшую, как вы утверждаете, приводя слова пророка, то Он или не мог родить Её прежде, или мог, но не хотел. Всем ясно что предположить то и другое и нелепо, и нечестиво, в том и другом случае обнаруживается, что, что Бог или возвысился из состояния неспособности в состояние способности, или же медлил и откладывал родить Премудрость. Вот почему правильно признавать Бога Отцом единородного Сына своего, от Него рожденного и от Него получающего бытие, без всякого начала. И должно верить, что Премудрость рождена вне всякого начала.

- Но у Матфея сказано: «Все предано Мне Отцом Моим, и никто не знает Сына, кроме Отца», – проговорил в ответ Евсевий, все также надменно улыбаясь и стараясь сохранять прежнюю самоуверенность, но взгляд его, обращенный на невесть откуда взявшегося наглого выскочку, подернулся презрительной мутным волоком. - Если все предано, то было, когда не имел сего. Если бы был подобен, то всегда имел бы и не было бы Ему нужды принимать все творение.

- Ты неверное толкуешь, - ни на мгновение не смутившись, отвечал Афанасий, уже достаточно знакомый со всеми доводами ариан. - Приведенные слова не означают господство над вещами сотворенными. Поскольку все через Него начало быть, то излишне было бы предавать Господу то, чему Он Сам Создатель. Он был Господь сотворенному по тому уже, что Сам же все и сотворил. Вникни в несообразность своих слов, что уже по сотворении все предано сотворившему. Если же утверждаешь, что все предано, и на принятии Отец устранился, то впадаешь в баснословие, будто бы Отец, предав Сыну, Сам отступился от мира.

- Если все предается Сыну, то Отец прекращает власть свою над тем, что предано Сыну, - с готовностью кивнул Евсевий, в заблуждении предполагая, что соперник оступился и с радостью цепляясь за эту иллюзию, как утопающий за соломинку, - потому что вместо Себя поставляет Сына, о том ясно говорится у Иоанна: «Ибо Отец и не судит никого, но весь суд отдал Сыну»!

- Да заградятся на век уста, говорящих неправду, – тонко улыбнулся, в свою очередь, Афанасий. - Сам Отец не лишился владычества. Бог ни в чем не имеет нужды и не по необходимости принял помощь Сына; но, будучи Отцом Сыну, через Него и в Нем промышляет о твари, так что и воробей не падет без Отца, и трава не оденется без Бога. Но как сказано и у Иоанна: Иисус же говорит им: Отец Мой доныне делает, и Я делаю.

Как свет неотделим от солнца, так Божественная сущность Слова соединена по естеству с Отцом Своим. И так как Спаситель сказал: «Все, что имеет отец, есть Мое», то это значит, что всегда пребывает Он с Отцом. Слова: «что имеет» – дают понять, что Отец имеет владычество, а слова: «есть Мое» – показывают нераздельное единение. И когда хочешь представить что о Сыне, тогда познай прежде, что есть в Отце, и потом веруй, что то же самое есть и в Сыне. Если Отец есть тварь, или произведение, то и Сын тоже. И если позволительно сказать об Отце, что было, когда Он не был, то пусть будет это сказано и о Сыне. Но если нечестиво утверждать, что есть это в Отце, то да будет нечестиво представлять это и в Сыне.

Ибо что принадлежит Отцу. То принадлежит и Сыну; кто чтит Сына, тот чтит пославшего Его Отца; кто приемлет Сына, тот с Ним приемлет и Отца; кто видел Сына, тот видела и Отца.

Поэтому как Отец не тварь, так не тварь и Сын, и как невозможно сказать об Отце, что было когда Он не был, так неприлично говорить того и о Сыне.

Напротив же того, как в Отце – нескончаемость бытия, бессмертие, вечность, несозданность, так точно следует думать нам и о Сыне...

Надменная самодовольная улыбка епископа Никомидийского испарилась с его лица незаметно для него самого.

***

Вне дебатов, на которых ариане терпели поражение за поражением от несносного александрийского диакона, Арий со товарищи не переставали предпринимать попыток перетянуть на свою сторону побольше сторонников в частных беседах с участниками Собора. Не оставлял надежды Арий заручиться поддержкой и прославленного в чудотворцах архиепископа Мир Ликийских, которого сам Арий весьма уважал и почитал, и который, явно по недоразумению, пребывал на стороне епископа Александрийского.

Не застав архиепископа в его аппартаментах и разузнав от ближайшего окружения ликийца, в какую сторону тот направился, Арий, в сопровождении Евсевия Кесарийского, направился туда же, и, лишь завидев меж миртами Николая, идущего в сторону дворца, оба поспешили навстречу чудотворцу.

- Благодать тебе и мир от Бога Отца нашего и Господа Иисуса Христа! – елейно обратился к архиепископу Арий. – Позволь нам с епископом Кесарийским сопроводить тебя и беседовать с тобой. Ибо мы, так же как все наши братья, питаем в душе надежду, что, ознакомившись с нашими взглядами полнее, ты оставишь лагерь савеллианствующего еретика Александра, – и так как Николай все молчал, заговорил уже смелее: - Если ты выслушаешь нас, преподобный отче, то поймешь, что Сын, являясь совершеннейшим из Божиих созданий, при этом никак не может быть подобен Отцу… - Арий внезапно смолк, отпрянув и болезненно схватившись за челюсть: поток богохульной ереси был остановлен сокрушительной оплеухой.

***

Торжественное открытие собора и начало официальных заседаний было назначено Константином на воскресный день. После праздничной литургии, помолясь, святые отцы приступили к догматической деятельности.

В императорском дворце, в наиболее обширном из всех его помещений, были во множестве расставлены скамьи для приглашенных на заседание архиепископов и епископов. Из пресвитеров к официальным обсуждениям в присутствии императора допущен был Арий и представители папы Сильвестра.

Итак, рассевшись в должном порядке, христианские предстоятели в глубочайшем молчании ожидали появления императора. Наконец, словно первые лучи зари, предвещающие явление светила, в зале друг за другом появились несколько человек, из числа преданнейших и самых приближенных друзей священного двора. Когда же и они остановились и замерли в почтительном преклоненном ожидании, собравшиеся были удостоены лицезреть самого повелителя Востока и Запада – облаченного в светлые одежды и источающую багряно-огненный блеск порфиру, украшенного сиянием золота и драгоценных камней, величественного ростом, красотой и осанкой - императора Константина.

Все присутствующие, как один, поднялись с мест, приветствуя его. Для императора было подано невысокое золотое сиденье и только после того, как сел Константин, уселись по местам и все остальные.

Заседание Вселенского собора открывалось краткой речью председателя собора - Евстафия Антиохийского – известного своей ученостью богослова, почитаемого и паствой, и клиром, который от лица всех присутствующих иерархов Церкви приветствовал императора и вознес за него благодарение Богу.

Выслушав