- Вот всё, что осталось от былого величия.
В этот момент она свято верила в придуманный ею миф, и мне всегда было жаль её, маленькую девочку, найденную в блокадном Ленинграде и выросшую в детском доме Одессы.
Вениамин Петрович галантно отодвинул стул, подождал, пока я привстану поправить платье, и очень аккуратно подвинул его вместе со мной. Меня это развеселило — тонкостей такого рода, я не встречала уже много лет. Всё упростилось и в сервировке, и в отношениях, и в правилах хорошего тона.
- Ах, мне кажется, что я сейчас захлебнусь собственной слюной- заворковала в двери Ляля.
Вениамин Петрович галантно отодвинул стул, подождал, пока я привстану поправить платье, и очень аккуратно подвинул его вместе со мной. Меня это развеселило — тонкостей такого рода, я не встречала уже много лет. Всё упростилось и в сервировке, и в отношениях, и в правилах хорошего тона.
- Ах, мне кажется, что я сейчас захлебнусь собственной слюной- заворковала в двери Ляля.
На большом блюде лежала большая фаршированная щука. Она глядела на меня тусклыми глазами, густо убелёнными майонезом и веточка петрушки кокетливо свисала из ее зубастого рта.
«Господи, - подумала я, - на какие жертвы надо было пойти ради меня, чтобы убить сутки на это творенье...» Ляля словно прочла мою мысль, победоносно-величественно подняла подбородок и произнесла:
- Да, дорогая! Подруги - не собачки, в нашем возрасте они уже по желанию не заводятся... А ты у меня - единственная, - уже вдохновенно добавила она и, смахнув щедрую слезу, водрузила блюдо на стол.
Обилие еды неожиданно улучшило настроение Вениамина Петровича. Он то и дело сыпал анекдотами и поговорками, успевая съедать всё, что заботливо подкладывала ему Ляля. После второй рюмки Ляля охнула и неожиданно умчалась в спальню. Вениамин Петрович притих, а я, зная Лялю, замерла в ожидании. Через 15 минут она выплыла втиснутая в блестящий люрексовый корсет, на который небрежно возлегала прозрачная кроваво-красная туника. Зная свои «сильные места» Ляля обнажила грудь, набросав на неё уральские самоцветы в тон столешнице.
- Простите, но моё происхождение не допускает небрежности, когда в доме такие дорогие гости, - изменив голос на полтона и придав ему очаровательную хрипотцу, произнесла Ляля.
- Ну, и шо за безмолвие? За хозяйку дома?!
Вениамин Петрович поперхнулся, после чего вся оставшаяся часть вечера всецело принадлежала Ляле.
Наступление сумерек смягчило напряженность и, с последними бликами уходящего солнца, Вениамин Петрович уже смотрел на Лялю с обожанием. Обычно пунцовая Ляля была торжественно бледна от обрушившегося на нее внимания и только блеск маслиновых глаз выдавал то удовольствие, которое впервые было ей доступно. Вениамин Петрович вопросительно взглянул на Лялю и бережно снял со стены гитару. И в этот момент на её лице отразились: боль, недоумение, восторг, ликование и ещё что-то неуловимое, что заставило Лялю плотно запахнуть тунику и сообразить, что же произошло на самом деле.
- «В час роковой, когда встретил тебя...», - неожиданно приятным баритоном запел Вениамин Петрович, очень внимательно глядя Ляле в глаза. Последующая метаморфоза озарила эту уставшую от жизни женщину, и она стала неузнаваемо хороша. Её манеры приобрели совершенно несвойственную мягкость и стыдливость. Она больше не вытягивала шею и не кривлялась, выставляя напоказ свой одесский жаргонный темперамент. Неожиданно Ляля сделала глубокий вдох и вдруг в наэлектризованной эмоциями комнате, выкраивая спасительную нишу, зазвучал её голос:
- «Сколько счастья, сколько муки!
Ты любовь несешь с собой»....
Но, в тот же миг, баритон заполнил и эту нишу: соединяясь, растворяясь, он дополнял и рождал необыкновенную гармонию созвучия. Я была лишней. Эти двое пребывали в своём новом обретенном мире: мире Любви и Гармонии, принадлежащей только им...
Словно извиняясь, подо мной грустно скрипнул старинный паркет, но эти двое уже ни на что не реагировали.
Столичное августовское небо было необычно ясным и звёздным. Сонно покачиваясь на пруду и, прижавшись друг к другу, скульптурно застыли лебеди. Глядя на них, память споткнулась о произнесенную Вангой утром фразу: «Жди Рождества! Рождества!». И захотелось верить! Верить и ждать прихода этого восхитительного праздника жизни с веками неизмененным именем - Любовь!
«Воистину: везет тем, кто сам себя везёт», — вспомнилась Лялина фраза. И, в то же мгновение, на небе вспыхнул росчерк падающей звезды.
- Будь счастлива, подружка! Будь счастлива! - выдохнула я загаданное счастье Ляли и почему-то заплакала.
До Рождества оставалось четыре месяца надежды...
«Господи, - подумала я, - на какие жертвы надо было пойти ради меня, чтобы убить сутки на это творенье...» Ляля словно прочла мою мысль, победоносно-величественно подняла подбородок и произнесла:
- Да, дорогая! Подруги - не собачки, в нашем возрасте они уже по желанию не заводятся... А ты у меня - единственная, - уже вдохновенно добавила она и, смахнув щедрую слезу, водрузила блюдо на стол.
Обилие еды неожиданно улучшило настроение Вениамина Петровича. Он то и дело сыпал анекдотами и поговорками, успевая съедать всё, что заботливо подкладывала ему Ляля. После второй рюмки Ляля охнула и неожиданно умчалась в спальню. Вениамин Петрович притих, а я, зная Лялю, замерла в ожидании. Через 15 минут она выплыла втиснутая в блестящий люрексовый корсет, на который небрежно возлегала прозрачная кроваво-красная туника. Зная свои «сильные места» Ляля обнажила грудь, набросав на неё уральские самоцветы в тон столешнице.
- Простите, но моё происхождение не допускает небрежности, когда в доме такие дорогие гости, - изменив голос на полтона и придав ему очаровательную хрипотцу, произнесла Ляля.
- Ну, и шо за безмолвие? За хозяйку дома?!
Вениамин Петрович поперхнулся, после чего вся оставшаяся часть вечера всецело принадлежала Ляле.
Наступление сумерек смягчило напряженность и, с последними бликами уходящего солнца, Вениамин Петрович уже смотрел на Лялю с обожанием. Обычно пунцовая Ляля была торжественно бледна от обрушившегося на нее внимания и только блеск маслиновых глаз выдавал то удовольствие, которое впервые было ей доступно. Вениамин Петрович вопросительно взглянул на Лялю и бережно снял со стены гитару. И в этот момент на её лице отразились: боль, недоумение, восторг, ликование и ещё что-то неуловимое, что заставило Лялю плотно запахнуть тунику и сообразить, что же произошло на самом деле.
- «В час роковой, когда встретил тебя...», - неожиданно приятным баритоном запел Вениамин Петрович, очень внимательно глядя Ляле в глаза. Последующая метаморфоза озарила эту уставшую от жизни женщину, и она стала неузнаваемо хороша. Её манеры приобрели совершенно несвойственную мягкость и стыдливость. Она больше не вытягивала шею и не кривлялась, выставляя напоказ свой одесский жаргонный темперамент. Неожиданно Ляля сделала глубокий вдох и вдруг в наэлектризованной эмоциями комнате, выкраивая спасительную нишу, зазвучал её голос:
- «Сколько счастья, сколько муки!
Ты любовь несешь с собой»....
Но, в тот же миг, баритон заполнил и эту нишу: соединяясь, растворяясь, он дополнял и рождал необыкновенную гармонию созвучия. Я была лишней. Эти двое пребывали в своём новом обретенном мире: мире Любви и Гармонии, принадлежащей только им...
Словно извиняясь, подо мной грустно скрипнул старинный паркет, но эти двое уже ни на что не реагировали.
Столичное августовское небо было необычно ясным и звёздным. Сонно покачиваясь на пруду и, прижавшись друг к другу, скульптурно застыли лебеди. Глядя на них, память споткнулась о произнесенную Вангой утром фразу: «Жди Рождества! Рождества!». И захотелось верить! Верить и ждать прихода этого восхитительного праздника жизни с веками неизмененным именем - Любовь!
«Воистину: везет тем, кто сам себя везёт», — вспомнилась Лялина фраза. И, в то же мгновение, на небе вспыхнул росчерк падающей звезды.
- Будь счастлива, подружка! Будь счастлива! - выдохнула я загаданное счастье Ляли и почему-то заплакала.
До Рождества оставалось четыре месяца надежды...
3
Утро взорвалось телефонным звонком. Звонила Ляля и загадочно-утомлённым голосом выдыхала:
- Ты не па-аверишь! Шоб умерла моя любимая са-аседка Циля, если я вру. Мой Венечка сейчас в душе. Молчи, не перебивай. Мне кажется, что я встряла по самое «здрасьте». Предста-авляешь, - она приглушила голос до шепота, - мне кажется, я теперь знаю, шо такое орга-азм! Оказывается
- это так ха-арашо, шо аж плохо. Ляля выдержала паузу и продолжила:
- Я да-алжна тебя видеть, потому, что если я не расскажу тебе про Это, я умру от ра-азрыва чувств. Ляля перевела дух и ласково спросила:
- Курочка моя, ты же не хочешь, шоб я умерла за пустяк?
- Не хочу, - едва успела сказать я, тупо глядя на балконное окно, и обмерла: с балкона Ванги опускалось хитроумное сооружение в виде подноса на четырёх веревочках с парящей чашкой кофе и пёстрой открыткой. Легко покачиваясь сооружение застыло на периле, после чего сверху свалился резиновый шланг с воткнутой воронкой на конце.
- Быстренько заведи будильник за час до моего прихода, шоб я знала, шо ты меня ждёшь, - трещала Ляля на другом конце провода. - Я принесу вчерашнюю щуку.
Я представила, как Ляля с невероятным упорством выкладывает на мою тарелку самый большой кусок, и мне стало плохо. То, что было щукой, по вкусовым качествам к этому блюду не принадлежало ни с какой стороны.
- Прости, я, кажется, прозевала свой кофе, — солгала я и положила трубку. Это не остановило Лялю и уже через минуту, она обиженным голосом выговаривала:
- У меня, можно сказать, впервые щастье по па-астели жизни выпало, а тебе кофэ - дороже меня.
- Дороже тебя, у меня никого нет - поспешила заверить я Лялю, положила трубку и распахнула балконную дверь.
- А сейчас, по заявке соседа, музыкальная пауза с подарком, — загромыхало из воронки, после чего последовало танго «Утомлённое солнце» в исполнении Ванги. Это сложно было назвать пением: сосед напрочь был лишен музыкального слуха, и единственное, что напоминало о песне, была фраза «утомленное солнце». Затем в воронке появилось учащенное дыхание, как будто пение сочеталось с бегом на месте:
- Ты как, соседка? Ещё свободна?
- Спасибо за кофе, Ванга. Хочешь, приходи сегодня на обед, Лялька фаршированную рыбу принесёт, — предложила я.
- Ты искренне или из вежливости? - прозвучало из лейки.
- Не дури. Конечно, искренне, - ответила я и сделала глоток из изящной чашки.
Кофе Ванга готовил божественный, по всем правилам приготовления, на которые у меня всегда не хватало времени. «Вот удивится Лялька, когда по приходу, застанет у меня Вангу», - думала я, медитируя в воде над целлюлитом. Ляля всегда приходила за час до назначенного времени, поэтому все разговоры о переводе будильника были оправданы.
4
Моя квартира резко отличалась от квартиры подружки и была лишена всех финтифлюшечек присущих Ляле. Это помогало мне не бороться с салфеточно- фарфоровыми пылесборниками, а приводить квартиру в состояние приёма гостей в считанные минуты. Единственным украшением было множество цветов в красивых горшках, которые я холила и лелеяла, и они отвечали мне своей буйно цветущей любовью. Каждый раз Ляля делала независимый вид и воровито отщипывала какой-нибудь отросток, который так никогда и не приживался в её доме. Однажды я даже подарила ей горшок с геранью, на счастье, но и его ждала та же участь.
- Залюбила я его, — виновато вздыхала Ляля, — вот он и не выдержал.
Её любви не выдерживал никто: ни кошки, ни собаки, ни мужчины. Последние, экипированные от галстуков до шляпы, сбегали от её любви уже через месяц. Она одевала их со свойственным ей вкусом и откармливала, как рождественских гусей. Оперившись «гуси» с бурным гоготом покидали её, а Ляля впадала в неистовый поиск очередной жертвы.
Едва я успела привести себя в надлежащий вид, как в дверь позвонили. На пороге возвышалась торжественная Ляля, а рядом, поглаживая её руку, с виноватым видом стоял ВэПэ. Я ждала чего угодно, но что Ляля прибудет вместе с Вениамином Петровичем — это было неожиданностью.
- Дорогая, я не могла оставить своё сокровище дома. Тебе это ничего не будет стоить, а я так долго искала его, - скорбно сказала Ляля, глядя на ВэПэ и наполняя глаза призывом.
Вениамин Петрович снова преданно погладил ей руку и этот, почти собачий, жест развеселил меня. В предвкушении встречи Ванги и Ляли я даже зажмурилась от удовольствия...
- Шо такое? Я опять плохо выгляжу? - уже совершенно другим голосом спросила Ляля. — Или я опять шо не так?!
Не ожидая ответа, она неожиданно приподняла смущённого ВэПэ и переставила его через порог.
- Заходи, моё сокровище, - заботливо заворковала она, - ты щас увидишь квартиру, в которой должен был жить. Этот ужас называется сплошной модерн! Ну, правда, никакого уюта? И как тут эти несчастные цветы растут - ума не приложу?
Чувствуя неловкость ситуации, ВэПэ бочком протиснулся в комнату и присел на краешек дивана. Ляля со свойственным ей широким жестом, сразу же набросила на стол принесенную скатерть с экзотическими попугайчиками, затем внесла на кухню свои баулы и начала доставать «остатки с барского стола».
- Молчи, - сразу перебила она меня, - знаю, что ты это не ешь, но не выбрасывать же?! Всё съест Вэня. Всё под контролем - произнесла она свою излюбленную фразу, и мы уселись за стол.
Ляля взяла измученную вчерашним днём щуку, и едва успев определить для меня лучший кусок - застыла как троянский конь. Как будто с неба, на мой балкон упала добротная верёвочная лестница, по которой с большим напряжением спускался Ванга. В левой руке он держал авоську, в которой, повизгивая от страха, сидел полумёртвый щенок, а правой он держался за лестницу. Кусок щуки упал в бокал ВэПэ, который со стоном раскололся.
- На счастье! - тихо прошептал Вениамин Петрович, а Ляля шумно осела на стул.
Изящества в движениях Ванги не просматривалось, но сам поступок, произвёл на Лялю неизгладимое впечатление. Она перевела взгляд на ВэПэ, который сжавшись в комок, жалобно выдохнул:
— Ляля, я бы так не смог...
Глаза подружки наполнились
