Небесное художество
Утро. Раннее осеннее утро 1927 года. Над избами небольшого поселения Дивеево кое-где заклубились дымки, столбами зависая в воздухе. Запахло свежим хлебом и сдобой. Из окон повеяло теплотой зари, тревожащей дремлющую деревню. Деревья, покрытые разноцветной листвой, медленно сбрасывая её, укутывали сырую землю красно-золотым покрывалом. Колорит и дух русской жизни дополнял крик петухов, нарушающий тишину, но поддерживаемый невнятным чириканьем полусонных птиц.
Лениво потягиваясь, с опущенным хвостом и впалыми боками, пошел бродить по грязной и размякшей площади старый рыжий пес. Все медленно, но явно пробуждалось. Бабы хлопотливо завозились у печей, поглядывая в окна: все ли там как положено, не вышел ли кто из соседей, чтобы посудачить? не идет ли кто в церковь? Ведь сегодня день то особенный: Рождество Пресвятой Богородицы.
Раньше в это время вовсю звонили колокола, и люди со всей округи, наряженные в самое лучшее, выходили, чтобы поклониться всем, и неторопливо направлялись в монастырь. Нынче - вроде как всегда, но времена уже другие...
Антонина - девочка лет семи с русыми волосами, туго заплетенными в косичку, выбежала на дорожку опустевшего, разграбленного и обезглавленного монастыря. Она никогда не видела на его куполах кресты, хотя, по рассказам старшей сестры Варвары, они когда-то здесь возвышались и, светясь, купались в золотых лучах солнца. Переливы колокольного звона были когда-то слышны далеко за пределами обители, но, к сожалению, девочке все это было неведомо. Она нащупала рукой глубоко спрятанный серебряный нательный крестик, глубоко вздохнула и устремила к поблекшим церковным куполам, сиротливо упиравшимся в небесные створы, словно поддерживая их, взгляд своих голубых-голубых глаз. Ей представилось, как бы могли они выглядеть, если бы над ними возвышались золотые кресты… Тогда бы ее королевство, так она величала монастырь, было бы еще красивей!
А над монастырем заиграли первые лучи встающего светила, окрашивающего все в сияющие, радужные тона, прогоняющего утренние туманные тени, давая всему сущему новый заряд жизни.
Сердцем она поймала брошенный солнечный лучик, и между нею и небом словно установилась незримая тайная связь. Её ещё детская душа наполнилась неписаной земной красотой и любовью. Девочка вприпрыжку побежала по дорожке в ожидании праздника - Рождества Богородицы. Радость гулко стучала в ее сердце.
Она подбежала к лиственнице, посаженной в честь последнего царевича, погладила деревце со странной бурой окраской на срезах. Прошлась по Канавке с молитвой и уже перед входом в трапезную вновь посмотрела на небо. А там солнышко уже уверенно расположилось на небосводе, на горизонте появились розовые облачка. Танцуя, они тянули за собой целую груду тяжелых черных грозовых туч. Продвигаясь все ближе и ближе, тучи словно кистью на полотне вырисовывали кресты. Черные кресты. Один. Второй. Третий…
Затаив дыхание, Антонина долго наблюдала за этим ужасным небесным художеством. Потом, перекрестившись, резко повернулась и, путаясь в подоле юбки, влетела под церковные своды, растолкав собравшихся монашек и девиц, подошла к своей сестре и тихо сказала:
- Сестрица, сестрица, голубушка, посмотри, душечка, что там на небе?
- Где, Тонечка?
Девочка потащила Варю к выходу, открыла тяжелую дверь и указала пальчиком вверх.
- Варвара, миленькая, скажи, что это? - недоумевая, спросила она.
Варвара, не сводя с неба взгляд, стала усердно креститься, приговаривая:
- Боже Всемилостивый, спаси и сохрани. Спаси и сохрани всех нас!
Но встающее дневное светило всей своей мощью поднималось все выше и выше… И вскоре солнечные лучи насквозь пронзили эту серую крестоносную ползущую воздушную массу - и от разорванных на мелкие клочки туч не осталось и следа, только горизонт был пугающе тяжелым.
Колокол веры
Варвара, худенькая девушка лет семнадцати с толстой светло-русой косой, крепко держала своей тоненькой ручкой маленькую ладошку сестры. От такого рукопожатия у Антонины всегда появлялось чувство уверенности, что она на сей земле не одна. Они вдвоем возвратились в трапезную, где когда-то монашки большой семьей собирались за едой. Всё здесь давно опустело, некогда процветающий и считающийся одним из самых больших монастырей России переживал горький свой период.
Когда восемь лет назад в Дивееве установилась советская власть, монастырь был приказом местных начальников упразднен «как паразитирующий, нетрудовой элемент», монашек заставили трудиться на крестьянских угодьях. Некоторые, несогласные, разъехались кто куда, но многие еще оставались. Днем они работали в созданных тогда трудовых артелях за пропитание, а в свободное время вели тайную подвижническую жизнь.
Истощенные и уставшие, они все-таки находили время по праздникам, как сегодня, в день большого религиозного события, собираться в монастыре. Сюда же со всех окрестностей стали съезжаться верующие, но только те, кто не боялся властей. Хотя церковные колокола более не звонили, их путеводителем был главный - душевный колокол веры.
Игуменья монастыря сидела, склонив голову и облокотившись на стол. Варвара подбежала к ней и тревожным голосом пересказала, что увидела.
- Матушка, скажи, к чему это? - задала она вопрос и застыла в ожидании.
- Ой, не к добру, дочь моя, не к добру. Ещё батюшка Серафим предсказывал, что когда будет «изобилие монастыря, тогда будет и конец всему. У нас было всё: колокольня, келии, богадельня, больница, училище, дома, гостиницы, мастерские, мельница, житницы, молотильня, водокачка, сад, огороды, конный двор, хутора. Ведь все окаянные давно отобрали, отбирать уже нечего.
Говоря, настоятельница нервно перебирала четки, словно считая все утерянное.
- Куда еще хуже может быть, матушка? Все уже перетаскала новая власть: ризы, кресты, иконы. Запасенное по сусекам пшено, муку - всё в мешки и на упряжки. Соления так с кадушками и увозили. А помните, как вино в ведра прямо наливали, а потом все пьяные ходили. Помидоры - многие из солдат даже не знали, что это за чудо-юдо такое, так одна из монашек вспугнула грабившего здоровенного татарина, говорит, мол, это у нас лекарство такое - коров лечить. Помните, он испугался, побросал все. Колокола все посбивали, теперь уж и не позвонишь, верующих не соберешь. Канавку-то затоптали… - вспоминала одна из девиц.
- Все помню, как не помнить. "А ведь батюшка Серафим много чудного говорил об этой Канавке. "Что Канавка эта - стопочки Божией Матери! Тут ее обошла сама Царица Небесная! И как антихрист придет, везде пройдет, а Канавки этой не перескочит!" Вот они и пришли, антихристы, все перетоптали, а вы, сестры мои, пройдитесь сегодня по Канавке да прочтите молитву во славу Богородице. Кто знает, может, в последний раз-то, - печально произнесла настоятельница.
Монашки перекрестились.
- А ты, голубушка моя, возьми Библию и свечу, что батюшка Серафим нам завещал, и беги, прям сейчас, береги сокровище наше, мы должны исполнить волю его предсмертную, встретить его, как теперь я понимаю - мощи его, вот о чем он говорил. Неизвестно куда эти красные антихристы вывезли его останки, но придет время - люди возвратят его на место, а мы встретим, как обещали ему наши далекие сестры, с его свечой и Библией.
Она достала из деревянной шкатулки и протянула Маргарите, самой молодой из монашек, огарок свечи, которую они возжигали после канонизации батюшки во святые, и старое, пожелтевшее от времени, обветшалое Святое писание из кельи преподобного.
- Иди с Богом.
Монашка, пряча данное ей на сохранение сокровище под рясой, заплакала, потом низко поклонилась всем и торопливо направилась к выходу.
Дуня Панова
За всем этим пристально наблюдала стоящая рядом с настоятельницей Дуня Панова. По благословению игуменьи из села Богоявление три дня пробиралась она в монастырь. Настоятельница знала о Дуняшиной судьбе. Еще недавно преследуемая советскими властями за противостояние разграблению большого и красивого Богоявленского храма, она хоть и была прощена, но боялась дальнейшего преследования.
Здесь, в Дивееве, она скучала по своему сельскому храму, молилась о даровании ему мирной жизни, рассказывала дивеевским сестрам, какой он красивый и намоленный.
Как большой белоснежный корабль, стоял он посреди моря лесов, полей и лугов, на пятьдесят километров виднелся со всей округи, олицетворяя собой необъятность и мощь Руси. А теперь, ограбленный и разоренный, был брошен и молчалив...
Богоявленские мужики с наступлением тепла уходили до самых осенних заморозков в Арзамас и Нижний Новгород на ремесленные работы. В селе оставались одни старики да женщины с детьми. Евдокия в тот майский день 1922 года, когда советские уполномоченные пришли изымать церковную утварь, собрала по дворам и соседним деревням баб - и образовали они у церковных ворот живую непроходимую трехъярусную преграду, никого из властей новых не подпустили. Шумели, да еще кричала тогда бойкая Евдокия, что убивать надо тех, кто посягает на церковное имущество, калечит древние иконы, сдирая с них ризы… Не люди они, антихристы, без креста на груди!
Особенно охранять призывала Дуня старинное, с украшенным дорогими каменьями, золотом и серебром Напрестольное Евангелие. Все прихожане наизусть знали вывешенный в храме текст, сопровождавший подарок, пожалованный «1680 года октября в 21-й день» братом Петра Первого: «Сие святое Евангелие великий государь царь и великий князь Феодор Алексеевич, всея Великия, и Малыя, и Белыя России самодержец, пожаловал Нижегородскому уезду Терюшевския волости в новую церковь к Богоявлению Господа, и Бога, и Спаса нашего Иисуса Христа в село Богоявленское. И буде кто сие святое Евангелие от церкви Богоявления Господня отлучит или украдет, по преданию святых апостолов, святых отец, да будет проклят».
Но, к сожалению, не смогли женщины уберечь Божьего дома своего. А Дуню арестовали и переправили в губернское арестантское управление, обвиняя в контрреволюционных действиях. После того как по всему Нижегородскому уезду были изъяты церковные ценности, Нижгубвоентрибунал 11 сентября освободил Панову из-под стражи. Она уже не представляла никакой угрозы.
Наслышанная о смелости девицы, настоятельница Дивеевского монастыря решила припрятанную часть дивеевских святынь передать Дуняше на вывоз и временное сохранение. Матушка подошла к ней и, благословляя, на прощание произнесла:
- Телега стоит за лесом на просеке. Извозчик Иван знает, куда путь держать. Там схоронись и дождись меня или кого-нибудь из сестер. С Богом и Его благословением поезжай, Евдокия.
- А далече путь лежит-то? – поинтересовалась Евдокия.
- Да, аж до Мурома, там есть наша изба, где можно укрыться. А теперь в путь, пока все спокойно.
Дуня поклонилась матушке, и статная, крепкая фигура ее растворилась в дверном проеме.
Рождественский исход
Матушка подошла к Антонине, поцеловала её в макушку, перекрестила и вынула из-под рясы небольшую книгу- молитвенник в обложке темно-красного бархата, охваченного ажурной золотой сеткой, с боками
