чувствуя отвратительную слабость и дрожь во всем теле, с колотящимся сердцем я выбрался из будки, достиг выхода и оказался на улице.
Прохожие спешили под моросящим дождем. Серое небо нависло над бульваром, и стерегущий театр бронзовый исполин смотрел на меня дико и страшно.
- Что ты наделал, Рогов?! О, что ты наделал?! - Ревело и билось в его бронзовых глазах.
- Прости, Учитель… – Прошептал я и, стараясь не глядеть на исполина, втягивая голову в плечи и дрожа, двинутся прочь.
Не помню, где и как провел я время до вечера. Ноги сами несли меня, пока в сумерках я не разглядел зеленую вывеску над входом и огни за темным стеклом.
«Сюда». – Решил я. - Здесь разрешится все.
«И восшед, возлег я, и хозяин приступил ко мне, и, простерши руку свою,- подал мне чашу, которую испил я во исполнение того, чему быть должно; подводя черту под тем, что началось, и что свершилось. И вошли в дом сей те, кому предначертано, и возлегли, и пировали, и отверзши уста свои рек я, и, имевши слух, они услышали...»
***
Свечи тихо потрескивали. Бокалы отсвечивали на стойке. Тишина наполняла бар, и только ветер, налетая, бился в окно, и лепил в него мокрым снегом из темноты.
Рогов стоял перед нами, опустив голову и прикрыв глаза, будто его одолевала дрема. Казалось, рассказ отнял у него последние силы. Он все еще вздрагивал, и бледный лоб его был покрыт бисером холодного пота.
- Надеюсь, господа, я не упустил ничего, - добавил он слабым голосом, - и не слишком утомил вас. Впрочем, теперь вы и сами понимаете, что это было необходимо. Ведь завтра премьера. Сегодня мне удалось остановить то, что грядет, но завтра оно войдет в силу, и тогда я буду беспомощен.
Что будет, когда спектакль увидит зритель? – Спросил Рогов, и глаза его расширились. - Безумие распространится! – Воскликнул он и взмахнул руками, словно сбрасывая с себя былую усталость, а голос его зазвучал с новой силой, и как прежде – страстно. - Безумие, которое через меня нашло путь из темных глубин, поднимется, подобно волне, и обрушится со сцены, вселившись в сердца многих, и многие разнесу зло по миру, и мир погрузится во мрак.
Я был там. Я видел. Я знаю. В будке осветителя Петрова, пьяненького и уже безумного, я все понял. Я, создатель и проводник зла; я, виновник и жертва, пропавший человек, чья душа хитростью была похищена той роковой ночью, когда за окном шел снег и, горел фонарь, стал причиной конца. Я, последний из последних, стал выше царей земных, продав душу тому, кто внушил мне мысль писать о Нем. Это Он, Он был той ночью под фонарем! Само зло, скитаясь по местам пустым и безлюдным, нашло меня, - дом опустевший, и, войдя, заняло его.
Завтра премьера. Ян Лозинский от души посмеется из далекой Европы над делом рук своих. Он не посетит ее, потому что Рогов должен уйти.
Мне осталось немного, совсем немного. И вот что я скажу на прощание. Верьте мне! Ибо тот, кто стоит у последней черты не может лгать.
Не оставляйте место пустым. Не дайте охладеть душе вашей. Не верьте, если кто скажет, что жизнь – слабая искра. Не верьте в вечность. Верьте только в здесь и сейчас, и наполняйте собою настоящее. Наполняйте душу свою Светом, иначе придет Тьма и наполнит ее.
Я был хладен. Я не верил в Свет. И вот - пришел Он, и я поверил в Него.
Премьера состоится, и есть только один способ помешать тому: бежать. Бежать в тень смертную. Ибо жить в мире зла, не имея надежды, страшнее, чем умереть…
Или… остаться жить...? Но… я не хочу. Не могу! Я слабый человек. Трусливый человек. И трусость моя явилась для меня спасением. Я решил: лучше умереть, чем жить в мире зла, и вы тоже…
- Ах, перестаньте все время говорить о смерти! - Заломила руки Маргарита. – Вы расстроены и нуждаетесь в отдыхе. В конце концов, пьеса не так уж и плоха, хотя и есть в ней, признаться, некоторые недочеты, но все же…
- Ааа! – закричал больной, будто очнувшись от своих бредней. – Вот уже и о недочетах заговорили. А ведь вы, помнится, давеча утверждали, что она гениальна!
Маргарита ничего не ответила, но скулы ее покрылись румянцем
- Думаю, - продолжал Рогов, - теперь вы с меньшей охотой станете предлагать ему (он ткнул в меня длинным пальцем) - контрамарки!
- Никому я не предлагаю! - Воскликнула Маргарита.
- Никому она не предлагает! – Воскликнул также и Собакевич, и сжал кулаки. – И потом, - процедил он, оборачиваясь к нам, – кто вам сказал, что этот господин действительно тот, за кого выдает себя?
- Действительно! – подхватила Маргарита. – Где доказательства?
- Какие я могу предоставить вам доказательства, более достоверные, чем те, которые вы только что получили? – Отвечал Рогов, краснея.
- А что такое мы получили?! – спросил Собакевич, подаваясь вперед. – Историю сумасброда, вот что мы получили. Бред собачий мы получили! Не волнуйтесь, господа. – Резюмировал он. - Обычный сумасшедший. Начитался книжек, вот и не выдержал. Недаром я ничего не читаю, кроме сценариев. И ты не волнуйся, Марго. Никакой он не сценарист.
- А ну! – Собакевич поднялся со своего стула и шагнул к Рогову. Марш отсюда! живо!
Рогов попятился, и медленно завел руку за спину.
- Ах! – воскликнула Маргарита.
В ту же секунду в руках у Рогова оказался револьвер.
Михаил закрыл лицо руками. Бармен замер за своей стойкой с бокалом в руке. Мы все отшатнулись, а Рогов направил револьвер Собакевичу в грудь. Собакевич остановился.
- Я говорил вам, – голос Рогова прерывался от волнения, – я говорил, что к-купил револьвер. А?! Теперь вы мне верите? А если я скажу, что я действительно автор пьесы, то, выходит, я вру?!
- Спокойно, спокойно, – произнес Катамаранов.
Он медленно встал и вытянул руку в сторону господинчика.
- Никто не говорит, что вы…
- Сидеть! – заорал Рогов, и быстрым движением направил револьвер на Катамаранова.
Катамаранов так же медленно опустился на свое место.
- Извините, - сказал он. – Я только хотел, чтобы мы во всем разобрались. Уверяю вас, что…
- …Он меня уверяет! – Захохотал Рогов. – Нет, милостивый государь! Это я вас уверяю, что пущу вам пулю в лоб, если вы сделаете хотя бы еще шаг.
Тишина снова повисла в баре. Все были бледны и не уверены в своем будущем.
Казалось, Рогов и сам не знал, что ему делать дальше.
Воспользовавшись этим, бармен наклонился к нему из-за стойки.
- Рогов, – сказал он. – Вы разумный человек. И я уверен, что как разумные люди мы поймем дуг друга. То, что случилось сейчас – просто нелепый инцидент. У всех у нас нервы. У всех обстоятельства. С каждым может случиться… - он замешкался, подыскивая нужное слово, но не нашел его, - сбой. Но, как разумные люди, - заметьте, я особо подчеркиваю это, - разумные, мы, конечно же, не допустим ошибок, сожалеть о которых придется очень и очень долго. Уберите оружие – и, я даю вам слово, что то, что произошло здесь, никогда не покинет стен нашего заведения. Мы забудем об этом, как о досадном недоразумении, и встретившись в следующий раз улыбнемся над тем, что было, поднимая кубки за то светлое и большое, что ждет нас. Прислушайтесь же к моим словам, и сделайте так, как я по-дружески прошу вас.
Какое-то время Рогов думал. Видно было, что он колеблется. Все мы, затаив дыхание, ждали, что вот сейчас он посмотрит на нас, как и прежде, испуганно и робко, и виновато улыбнется и, извиняясь, станет пятиться к своему столику, уронив или разбив что-то по пути, но вместо этого Рогов опустил голову и сказал глухо и мрачно.
- Я должен завершить то, для чего пришел сюда.
Что-то оборвалось у меня внутри от этих слов и от того, как они были сказаны.
Катамаранов приподнялся было со своего места, но снова тихо опустился на стульчик.
- Вы ошибаетесь – сказал Катамаранов. Сейчас вы находитесь на распутье. И от того какой путь выберите, зависит многое не только для вас, но и для нас, - об этом вы тоже не должны забывать. Что лучше? Позор и бесчестье, и тяжкий груз, или жизнь, не отягченная муками совести и запоздалым раскаянием? Жизнь честная и открытая? Вы говорили о тьме и свете. И я призываю вас выбрать свет.
Теперь вы расстроены. Вам внушили, или вы сами внушили себе то, чего на самом деле нет. Вы на взводе, и вам трудно оценить ситуацию. Но найдите в себе силы взглянуть на вещи трезво.
Раскаяние неминуемо. Вы ничего и никому не докажете вашим поступком, уверяю вас. А потому, я спрашиваю снова: что лучше? Поддаться аффекту и жалеть об этом всю оставшуюся жизнь, - или проявить рассудительность, здравомыслие, силу характера и одержать победу над собой? Победу, которой вы по праву сможете гордиться. Победу, которая сделает вас сильнее и возвысит в собственных глазах!
Решайте же. И потом… - Катамаранов сделал паузу и посмотрел Рогову прямо в глаза, – вы когда-нибудь видели, как у вас на глазах умирает человек?
Рогов снова посмотрел на нас. В нем шла борьба. Он по-прежнему не опускал своего оружия, но в глазах его отчаяние и решимость первых минут уже сменялись всегдашней робостью.
- Видите ли… - начал он, — это действительно трудно, – сделать то, что я задумал. Особенно если, как вы заметили, с этим придется потом жить. Но ведь, с другой стороны, если жить не придется вовсе, то все ведь будет уже не так сложно? Тем более, умирая вместе с другими, я разделяю их участь, к тому же, - избавляю мир от зла, которое придет через меня …
- Но послушайте, - возразила Маргарита. – Она подалась к Рогову и заговорила проникновенно и мягко. - С чего вы на самом деле решили, что в мир идет зло, и именно через вас? Ведь всякое может показаться! А вы много работали в последнее время, мало видели солнца, устали и нуждаетесь в отдыхе. Я согласна с Катамарановым – вам нужно трезво взглянуть на вещи. Сейчас вы взволнованы, расстроены и вполне возможно, что вам всерьез кажется, что все действительно так, как вам кажется. Но - поверьте моему жизненному опыту; нет такой беды, с которой нельзя было бы справиться. Особенно же, если вы не один. Что до меня – то я готова всячески поддержать вас. Не потому, что хочу спасти себя, - нет, не только поэтому. Но и потому еще, что вы с самого начала произвели на меня положительное впечатление. Вы добрый, ранимый, чуткий человек. Да, сейчас вы сбились с пути, запутались и не видите выхода. Но может ли кто обвинить вас в этом? Все мы проходили через испытания. И я, вероятно, лучше других знаю, о чем говорю. Я знаю, каково это – жить без надежды на лучшее, страдать и ни в ком, ни в ком не находить сочувствия.
Я знаю, что такое одиночество. Поверьте, мне есть что рассказать. И я с радостью поделюсь с вами, если это послужит поводом к вашему исцелению. Но не только искренняя беседа необходима вам. Вам также необходимо молчание. Молчание, когда не нужно слов. Когда достаточно просто знать, что есть рядом чье-то дружеское сердце, способное понять и разделить ваши мысли и ваши чувства, как если бы о них было сказано вслух. Все это я готова дать вам, если вы согласитесь принять мою помощь. Искренне надеюсь, что вы не откажете мне…
Маргарита замолчала.
В глазах Рогова стояли слезы. Казалось, он уже готов бросить свой револьвер и упасть, как сын, к ней в объятия, но вместо этого вздохнул, зажмурился и провел рукой перед лицом, будто отгоняя паутинку.
- Искусители – сказал он, не то улыбаясь умоляюще, не то злобно скалясь. -
Вы нарочно говорите так, чтобы помешать мне. Но если бы вы
