и люди изумлённо увидели большое зелёное бревно, которое держало тупеня за шею и тянуло на дно.
- Что ещё за чудище?! – послышалось вокруг. – Погляньте, какие у него зубища! И глаза есть: прямо на спине!
Через миг река затихла, а тупени, лишившись одного сородича, выбрались на другой берег и скрылись в высокой траве.
- Бревнохват, - объяснил вещун. – В стародавние времена и на Севере такие водились. Убить его трудно. Разве что приманить чем, отвлечь, а самим переправиться.
- Как же он ест, если нет ни головы, ни пасти? – спросил Яр.
- Есть. Смотри.
И верно: диковинный зверь показался на воде и медленно поплыл к кусту на другом берегу, где два маленьких игрунка пили воду. Теперь нового врага разглядели получше: голова, сросшаяся с телом без шеи всё же была,
210
но вся она разделялась напополам, превращаясь в большущий рот, куда уместилось бы поллошади. Две с половиною сажени в длину, полусаженная пасть и крепкая, словно колонтарь воина, спина – всё это заставляло думать, что одоление зверя – дело нелёгкое.
Игрунки, опасливо глядевшие на воду, исчезли в листве, и бревнохват, чья вторая охота не удалась, скрылся в своём подводном жилище.
- Может, это другой, и их несколько?! – предположил Вертислав.
- Нет, - Яр не согласился. – Если только они одного роста: вершок в вершок.
- А может, это и есть хозяин озёр и рек водень? Из тех, что напал в Купалу и Кострому на девушку Южных?
- Так он тебе и покажется, Верть! – возразили многие. – Бревнохват – зверь, а водень и по-человечески говорит. А ты попробуй с этим поболтать.
- Вот и поболтаю. Приманю к берегу, а, когда откроет пасть, – ткну копьём, - и он стал было спускаться с кручи.
- Нет! – остановило юношу Ярово повеление. – Ему твоё копьё – разве что из зубов мясо выковыривать. Кречеты! На охоту! Да привезите что-нибудь покрупнее. Соколы, Вороны! Разведайте реку вниз и вверх! Нет ли отмели?! Остальным пока отдых!
Прошла четверть поры, и началась новая охота: людей на лютого речного зверя, жизнь которого решением Яра должна была в этот день стать жертвою Велесу, ибо его был день. Выше по течению, на песчаной косе, доходившей до середины реки, положили жёлто-бурого, похожего на оленя зверя, убитого Дивославом. Положили и, крепко воткнув копья, прикрепили, чтобы бревнохват не смог легко стянуть добычу. Приманке пустили кровь и стали ожидать в прибрежной траве с луками наготове. Лучшие стрелки из каждого десятка изготовились к схватке, задуманной Яромиром. «Помните, - наставлял он их. – Бить разом и только когда начнёт поворачиваться с оленёнком в пасти! У всякого зверя и у человека брюхо – самое нежное место на теле».
Замерли. Плескалась рыба, черпали на лету воду маленькие серенькие птички, невидимо шуршали в траве какие-то зверьки, приходившие на водопой. Шуршал и нетерпеливый Рыжень, хотя и не бивший из лука метко, да напросившийся к охотникам, убеждая, что ловко пустит камень и выбьет чудищу глаз, а то и два. Яр согласился, но предостерёг: «Спугнёшь – сам пойдёшь следующей приманкою». Не слушая шуток, Верть согласился.
Всё ожидаемое происходит неожиданно. Из мутноватой, по-горному быстрой воды бревнохват выпрыгнул столь резво, что будь там самый проворный ратник, а удара больших зубов не отвратил бы. Два копья вылетели вмиг, остальные заметно подались. Зверь, ясно видный на мелководье, цепко держал добычу и тянул к себе. Толстое копьё Тореслава, забитое камнём в самую середину туши и, верно, ушедшее в песок на три пяди, держалось крепче других и заставило-таки ненасытного врага
211
перевернуться через спину. Стрелы Яромира и Светислава парой впились в то место, где должно быть сердцу, и на миг задержали движение большого тела. И вот уже два десятка стрел торчали в белом брюхе, и вода окрасилась красным. Вдруг Верть, забывший про свои камни, выпрыгнул на песок и, вынимая на ходу меч, закричал:
- Братцы, держи его! Уйдёт обжора!
Всем пришлось рвануться следом: бревнохват и не думал умирать, даже добычу не отпускал. Видно, крепости в нём было немало, и короткие стрелы лишь повредили шкуру. Верть же, добежав до чудища, впрыгнул ему на пасть и начал тыкать ножом в глазницы, явно решив выполнить своё обещание и лишить зверя зрения. Чудище раззявило свой большущий рот, но Рыжень удержался. Тогда, ломая стрелы, он перевернулся через себя, и Вертислав отлетел в сторону. Дружинники уже были рядом, и речного великана добили копьями, цепами и булавами. Лебедь же, едва зелёное тело перестало вздрагивать и бить хвостом, залез на него и, прохаживаясь, стал осматриваться, словно собирался съесть.
- Ой, братцы, каков великан! Не зазорно самому Велесу посвятить.
- Гляди, - сказали ему. – Ослепил чудище, теперь его душа станет бродить у реки, маяться. Как ей уйти в Навь без глаз? Не езди ночью к реке – отомстит.
- Да у меня этих врагов уже… Передерутся, за кем первое мщенье.
- И то верно, - согласился Яр. – На ящере катался, на бревнохвате катался, асилки сами тебя носили, летуны-кики-макы только тебя увидели, за Пояс убрались от страха…
- Смейтесь, смейтесь! А с глазами он бы от нас утёк.
- Ничего. Ты, такой занудливый, и со дна бы его выжил.
- А что, Верть нырнул бы! Такая добыча уплывает!
Потешания над Рыженем и друг над другом рассеяли ожесточение схватки и вернули отрадный настрой ожидания конца похода. Последнее опасное препятствие, наконец, преодолено, и даже никто не был ранен. Подошла остальная Дружина, и добрую четверть поры все дивились поверженному чудищу. А Верть, в десятый раз измерив его длину шагами, вырезал большой зуб из пасти бревнохвата и объявил, что поместит его в суму на поясе и тем обезопасит себя до конца жизни от всех лютых существ, какие только водятся в Безлесье. Гостомысл совершил обряд и заклинанием, обращённым к Велесу, отдал зверя богам. Дружина начала последний переход.
… Через полпоры приблизились к месту. Это была необычная возвышенность. Её вершину словно нарочно ровняли для селения, и пространства одной версты вширь да полторы вдлинь – хватило бы для любого рода. Скат же только в двух местах был пологим и мог стать удобной дорогой, в остальном же своей крутизной являл природное препятствие для возможных врагов. Наверху угадывались негустые заросли сосняка, берёз, яблонь. Всё это опытным взглядом ратника сразу же отметил Яромир, равно как и два-три ручья, сбегавшие со взгорка.
212
Совы – и юноши и девушки – как лучшие наездники в Дружине, предложили сначала обскакать будущую городьбу всех племён по кругу. Яр одобрил, но вести их впереди отказался:
- Новая Родина – значит, юным и обживать эти места. Мчитесь же посолонь! Пусть ознакомятся с вами местные ветры! Пусть внимает Безлесье словам и кликам Севера! А Совам, Журавлям и Кречетам, потерявшим в этом походе своих братьев – быть впереди!
Так сказал он – торжественно и ласково, потому что всех охватил приподнятый, радостный настрой, и Дружина, сбросив все лишние пожитки, налегке, с гиканьем, десятками помчалась вдоль склона. Огнеслава и Тореслав со стягом были первыми.
- А ты неправ, - сказал Гостомысл Яру, когда они остались вдвоём. – Не новая это Родина. Уверен, наверху мы найдём следы от наших далёких предков.
- Давно это было.Наверно, тогда боги вместе с людьми ходили по Земле, и где-то здесь наших предков обучал пахоте сам Велес.
- Давно… согласен. Только ничего не исчезает бесследно, и прошлое сидит в наших душах неистребимо. Так и мы, Яр, с нашим походом и переселением, с нашими трудностями, схватками и радостью одолений станем частью потомства великого народа аркаидов. Или – яриев – как стали называть нас Южные.
- А что же ты, вещун? – изменил неприятный разговор Яромир. – Сразу уйдёшь? Угадал новый Алатырь?
- Принесём жертвования, освятим Аркагор, и уйду. А о месте южного Алатыря стану гадать при жертвованиях. Чувствую – рядом. Мне никогда за последние годы не было так спокойно, как теперь. Будто я стремился сюда сызмальства и вот, наконец, пришёл…
Они помолчали, не решаясь въезжать на холм, словно не веря, что выполнили поручение народа. А когда услышали с западной стороны шум-крики и повернули туда головы, то увидели, что Дружина скачет поодаль от каменистого, с кустами склона, а впереди, по круче, не боясь довериться лошадям, несутся Светислав и Радислава. Яр тут же махнул им рукой, делая знак, и пара, а за нею все остальные ратники и ратницы – уже вперемежку – безостановочно влетели на взгорок.
Наверху дружинники рассыпались. Кто-то воротился вниз за запасными лошадями, кто-то объезжал вершину, ища места для становища, многие же подъезжали к краю и, осматривая пространства вокруг, предполагали, где будут поля и овощники, где пажити для животины, которая придёт с Севера вместе с людьми, а где селения племён и народов. И так получалось в их наметках, что теперь народ поселится куда теснее, ибо Земля эта богата и травы буйные и густые. И не могли они ладиться о будущем по-иному, потому как испытали немалые опасности этого открытого Безлесья да и сами друг с другом стали в походе друзьями…
213
Вдруг послышался свист на общий сбор, и всадники съехались в самом серёдке холма. Небольшой луг в окружении редких кустов, средь которых росли и привычные лещина, бузина, варгунь, немного возвышался и делал доступным взгляду все окрестности. Посередине же вытекал из каменной россыпи бойкий ручеёк. Не сразу угадали дружинники рукотворность этого места. Только когда Гостомысл, тщательно выверившись, положил три-четыре камня один на другой, стало ясно, что это – древний знак Алатыря и что взгорье многие и многие месяцы Сварога назад заселяли люди одной с ними веры. Глубокой стародавностью повеяло от свежести родника и влажных, мшистых каменьев, той самой стародавностью, откуда пришёл к ним Закон Праведи, пришли умения сеять зерно и обрабатывать молотом металл, той самой, когда их боги были такими же юными и утверждали обычаи добра и любви на теле общей Матери-Земли.
Вещун поднял веточку и начал счищать мох с одного из камней. Кто-то намочил в роднике тряпочку и подал ему. Вода стекала и открывала едва видную надпись. Многое выкрошилось, и старик различил лишь несколько слов: «Род», «вресень» и «зарецвет». Третье из них стало загадкою для всех. Многие знали цветок зарецвет, но к чему упоминалось это растенье на святилищном камне – догадаться не могли. Иные говорили, что это – имя какого-нибудь правителя. Самое затейливое и красивое объяснение предложила Радислава. Она сидела на своей Диче и вдруг, протянув руку вперёд, воскликнула:
- А вон погляньте! Чем не зарецвет?1
На Западе, в двух десятках вёрст отсюда, среди таких же пологих взгорьев, высилась островерхая гора, словно широкоплечий ратник в шлеме, и вся вершина её ярко сияла в заходящем Солнце. Светило как будто выкупало её в лучах, они переливались разными цветами, и устремившие туда взгляды дружинники, понимая, что это бывает лишь один миг за весь день, видели в том добрый знак: боги словно объявляли, что люди не ошиблись, и снова, как на Островах, они будут жить рядом. Гостомысл переглянулся с Яромиром, и они поняли друг друга без слов. «Он уйдёт туда, - подумал старший. – Он уйдёт, и снова мне одному
