Тридесятое царство (окончание)

всё решать и надеяться только на свой разум. А через день-два надо будет проститься и с Радей, которая по Подземной дороге вернётся на Север и приведёт сюда наш народ. И, верно, некого более послать с нею, кроме Светислава. Хотя и Рыжень может без боязни спуститься к самоладу. Да и по Лесу, где его знакомцы-асилки, с ним людям будет идти полегче. Остальным же – строить Аркогор и укреплять городьбами соседние холмы. Есть реки, всюду ручьи, питающие Землю и всё живое. Земля черна и станет родить втрое-вчетверо больше зерна, чем на Севере. Пажити и вовсе необозримые. И только нет здесь границы. С любой стороны может прийти враг. Это и будет моей заботой, когда переселимся… Да, великое дело совершено. Но отчего ж нет в сердце радости? Отчего стремится душа куда-то? Ей бы всё идти да идти, и чтоб она,

214
Радя, шла туда же…C нею можно и «ввысь», по словам вещуна. А без неё…»
  …Вечер был шумный и радостный. Гостомысл разложил в старом святилище множество костров, и Светлым богам преподнесли богатые жертвования: овощью, зерном, квасом, мёдом, сурьёй, что взяли в дорогу у Южных, цветами, что собрали вокруг большими охапками. Запахи напомнили родные селения, и началось настоящее празднование. Сначала общая братчина с воспоминаниями самых ярких дней похода, после – игрища, в которых не участвовал один лишь Гостомысл: девушки-Совы вытянули и Яра, напустившись с упрёками, когда тот сказал, что подобные забавы ему уже не по возрасту.
  Яромира славили более всего. Дружинники прямо говорили, что родственники, провожая и напутствуя, не помышляли увидеть вновь и половины из них. Страшный Лес с косматыми, неизведанность многодневного пути… Не все из родных верили, что юным по силам будет такое поручение племён, а матери плакали, словно отправляли на смерть.
  И дедуню своего Радислава пыталась вытянуть в хоровод, да он отмахнулся с улыбкой и, огладив волосы внучки, покачал седой головой: «Не с вами я больше, радуша. Вот нашёл вам новое селение, освятил, далее и сами справитесь».
  Он так и не отходил от древних камней с того времени, как обнаружил их. И от застольничанья старик отказался, говоря, что теперь уже снедь будет вредна для его тела. Вещун сидел на камнях предков, улыбался на забавы юных и словно внимал словам, тысячи и тысячи лет назад сказанным здесь, в Святилище, потому что ничего не исчезает в этом мире бесследно, и как нет растения без корня, так нет и человека без прошлого, без предков, без их дел, слов, мыслей…
  А когда успокоилось буйство игрищ и, притомившись, все воротились к кострам, Гремислав взялся за свои гусли, и над новой Родиной полился его нежнозвучный напев. И многим тогда показалось, что сама пастушка ясочек Луна слегка повернулась к Земле лицом, чтобы лучше внимать чудесным звукам.
Перун повернул колесо на Седаве.
Сменили друг друга Сложенья Небес.
И новое время Сварога настало:
Над миром рожаница Лада взошла.
С Равнины Прибрежья, от самого Моря,
Где Солнце год светит, а две Луны спит,
Рода посылали дружинников юных
Разведать на новую Родину путь.
И грянула в тёмный Лес рать Яромира.
В Лес лютых зверей и косматых ватаг.
А Белые боги шли перед Дружиной:
Их новый Алатырь на Юге манил…

215
  Гремь пел придуманную ещё у Южных повесть, и никого и ничего не запамятовал певун, и каждый воин Дружины услышал о себе доброе слово. Только Радислава не слышала того, что перенеслась через великий Лес, как Лебедица, и вывела рать южных братьев навстречу «птицам Севера». И Светислав, «глаза и уши Дружины», чьё имя повторялось в повести раз пять, тоже не слыхал этого.
  Светь и Радя стояли на обрыве холма в версте от становища, держались за руки и молчали. Огнями ясочек полнилось Небо над ними, огнями ночных светлячков украсилась безлесая равнина у их ног, и два человека между Явью и Навью, впервые скрепив руки, решили быть неразлучными в этой жизни, а может, и в той, за воротами Ирия, которые ярко светились в эту ночь далёкой Седавой-зарёй, первой ясочкой вечера, последней ясочкой утра…
  Светь развязал поясную суму и, вынув свой знак Лады, протянул Раде. Та взяла, приблизила к Луне и поиграла её отражениями, рассматривая медный круг. Затем она опустила руку в свою суму, вынула оттуда три таких же знака и положила их в траву. Рядом опустил ещё три Светислав. А когда выпрямился, перед ним была ладонь Радиславы с её любовной меткой. Он взял ладошку снизу и, медленно приблизив к своей груди, прижал к тому месту, где билось его чистое и пылкое сердце.
  - Значит, осенью свадьба? – спросил он.
  - А как наши родные смогут съехаться вместе, так и свадьба, - она положила голову ему на плечо. – Нам ведь с тобою возвращаться по Подземелью и вести сюда народ.
  - Полагаешь, Яр меня пошлёт с тобою?
  - Яромир не может побороть любовь ко мне, но воля его крепче горморуна. Он нарочно пошлёт нас обоих, чтобы пойти против своих желаний. Будет ломать себя…
  - Хоть так, хоть эдак – победы нет.
  - Победы нет… Но он захочет сохранить совесть…
  - Это так. Зла он себе в душу не пустит.
  - Уже пустил.
  - Разве любовь – зло? Люди всегда говорят: любовь даётся богами. Ладою, дочкою её Лелей, самим Родом, который любовью скрепил этот мир – любовью к богам, Праведи, племени-роду, родственникам.
  - Согласна, милый. Но от богов только первая любовь. А вторая, хотя, может, и не делает никому зла, но вытесняет из души первую, божественную. Значит, чёрная она по сути. Да и человека мучает, раздваивает. Что ж доброго, если душа рвётся, кровоточит?..
  - То верно. Яр мучается. С того времени, как у Южных вы с Гостомыслом воссоединились с Дружиной, дядя с каждым  днём терял уверенность в себе. Даже говорил, чтоб я был наготове…
  - Стать старшим?
  - Да.
                                                        216
  - Вот видишь, как ослабила его эта внутренняя война, ещё более кровавая, чем схватки с асилками и кики-марами? Всё зло мира собралось вокруг нашей Дружины, чтобы погубить доброе дело. Изо всех островных племён мы, птицы, более всего следуем Закону Праведи, потому и ненавистны Чёрным богам. Вот Южные. Их мужи, случается, гибнут на охоте, и родичи позволяют жёнам вторично выходить замуж.
  - И за отступления от Закона они не изгоняют…
  - А это зря. Юный человек не может ещё вовсю осознать Закон, принять его в свою душу, сделать частью души. Потому лучше, если есть страх за отступление… Наши родичи в этом мудрее, чем родичи Южных.
  - Значит, не только Белые боги идут впереди нашей Дружины, как всегда поёт Гремь? И чёрные вьются над нами?
  - А сам не чувствуешь?.. Вьются, мечутся, ищут слабые места и наносят удары. Яр отравлен второй любовью и желанием славы. Он глядится в себя, слушая напевы Гремислава, глядится и самовосхваляется… И Вертислав тоже любуется собой, каждый день соперничает с тобою и Яромиром.
  - А бревнохват? – не согласился Светислав.
  - Неизвестно ещё, чего там больше было: дерзости или спеси. Чудится мне, ему важнее, чтобы я глядела на его победы в схватках. Не о Дружине печётся…
  - Несправедлива ты к Рыженю. В нём и то, и другое борются.
  - Верно, борются. Но у кого в душе началась борьба добра и зла, тот уже отступил. Так говорит мой дедуня… Он и сам опасается того злобства, что сопровождает Дружину. Потому и хочет скорее уйти к Алатырю… И меня он упрекал за то, что подшучиваю над тобой. «Ежели любишь – доверяй», - говорил он. А мне всё казалось, что надо немного усмирить тебя, чтобы не возносился надо мною своими ратными умениями…
  - Разве я возносился?
  - А… не знаю! – она засмеялась. – Мне так думалось. Девушке всегда нелегко перейти душою и чувствами от семьи, от подруг к любимому юноше. Любая опасается подчиниться. Видел, у Южных во многих семьях мужи и жёны неравны. У нас не то.
  - Да, у них близость с Безлесьем, его дикими племенами делает всякого юнош и мужчину охотником и ратником. Потому они и становятся главнее. У нас же мирный труд. А берёжа приграничья малочисленна.
  - И то наши родичи упрекали Яромира в самости.
  - Несправедливо упрекали.
    - Тебе два десятка лет только, а уже не веришь сказанному родичами?
  - Верю. И Яр верит. Мы с ним и слова никогда не говорили против родичей или Вещенья. Они не упрекали Яра, а предостерегали.
  - Не зря предостерегали. Слушает же восхваления Гремиславовы.
  - Все слушают. Яр повелевает ратными делами, а пение – не его забота. Мы же все понимаем, что повесть – одно, а жизнь – другое. Пусть Гремь сотворяет
                                                          217
более красивую жизнь в своих напевах, а разумный человек всегда смекнёт, где правда, где выдумка.
  - Да… я тоже люблю петь, приукрашивая, - она положила руку на пояс Светислава в ответ на поглаживания своего плеча и спросила: А что такое деревянное в твоей суме? Не ложка, не шип…
  Светь вытащил и показал маленькую куклу, только не такую, какие вырезают добрые отцы своим дочкам. Это был воин в колонтаре, с мечом на поясе, с длинными кудрями до плеч.
  - Похож на тебя. Что это за обычай?.. Постой… Отец? Твой отец, что погиб в схватке с асилками?
  - Да, он. И никакого обычая нет. Когда прошёл год после его гибели и тятино лицо стало стираться из моей памяти, я сотворил его в дереве. Не хотелось забывать человека, давшего мне жизнь. С тех пор он всегда со мною. И ни одного дня мы не были врозь. Порой мне кажется, он даёт мне советы и выручает в трудностях.
  - Может, и так…- Радя взяла куклу, подняла выше, разглядывая. – Твой отец был первым ратником в наших племенах со времени переселения на Равнину. А ратник свой путь продолжает и в Ирии: бьётся против сил тьмы, за Белых богов. И идёт эта война равно как на Небе, так и на Земле. Может, ему и поручили сопровождать нашу Дружину и помогать незримо?.. Дедуня говорил, твой тятя знался с гмурами. Верно, это способствовало и твоей дружбе с Вербором, Повелителем Подземелья? Не отвечай. Я знаюо твоём зароке…
  Она сама вернула куклу в суму и теснее прижалась к Светиславу.
  - Пусть душа твоего отца Годослава порадуется, что его сын-большун сыскал себе верную подругу на всю жизнь. Я же, Светь, никогда не отступлюсь от тебя.
  - И я от тебя, Радя… И никогда не попытаюсь подчинить тебя.
  - Забудь мои опасения… Да я с первого нашего дня в Триозёрье доверяла тебе. Только заглянула в твои чистые глаза…
  - А какая же во мне идёт внутренняя борьба? Неужто я не любопытен духам зла и не проникли они в мою душу?
  - Ещё как любопытен. Ты сколько нежданных нападений на Дружину отвратил своими беспрерывными разведываниями? Десяток, два?
  - Да, около того…
  - Только сильнейших трудностей ты ещё не встречал. То, что было – не по тебе, не по твоим силам. Пока первым шёл Яр,  всё внимание – и доброго, и злого – обращено было на него. А ежели ты станешь впереди, появится и у тебя самая главная трудность в жизни – трудность выбора. И тяжелее всего выбирать из двух путей… А знаешь, я всё-таки сотворю тебе новый заговор. Тот, дедов, уже утрачивает силу, потому что поход на Юг закончен, а Гостомысл только о нём на своём островке и помышлял. И сколько они с Яром о том походе говорили и при мне, и без меня! Бессчётно.

218
  - А на что мне такой заговор? Да ещё ночью. Воротимся в самоладе на Север, проведём известной дорогой свои племена. Асилки более нам не враги. Только