чай. После обеда снова в путь. Опять «Газы», «К бою» и прочие радости военной жизни.
Ближе к вечеру мы вышли на поляну, которая была объявлена место ночёвки. Спать нам предстояло в шалашах, и делать их пришлось самим. Несколько одинаковых кольев поставили по кругу в специальные ямочки и наклонили в центр круга. Затем верхние концы кольев связали по кругу проволокой и, не вынимая из ямок, повернули колья по часовой стрелке. Таким образом, верхние концы легли друг на друга, и образовался каркас шалаша. До этого в середине предполагаемого строения была вырыта яма под костёр. От этой ямы прорыли канаву, которая оканчивалась за пределами шалаша. Канава была накрыта сверху какой-то фанерой и присыпана землёй. Получился маленький подземный ход, который вёл от будущего костра на воздух. Этот подземный ход должен был обеспечит костёр воздухом.
Меня и курсанта Бобина, вооружив топорами, командир взвода отправил на сбор лапника для шалаша. Предполагалось, что мы будем собирать сосновые ветки с земли и обрубать низкорастущие. Но лень – страшная сила. Зачем ходить по лесу? Мы быстро срубили одно из небольших деревьев и начали обрубать ветки со ствола. И в это время к нам подошёл ротный.
- Вы чего творите? Это же лесничество! Училище и так еле добилось разрешения провести учения в этом месте. Ту же в принципе даже разведение костров запрещено! Ладно! Быстро обрубайте лапник, а ствол в кусты, чтобы его никто не нашёл!
Пока мы возились с лапником, скелет шалаша успел обрасти стенами из плащ-палаток. А лапник утеплил стены. Ну, или по крайней мере, должен был утеплить.
Сентябрьская ночь в лесу – вещь малоприятная. Было холодно, сон не хотел захватывать нас в свои объятия. Каждую мышцу тела ломило от непривычных нагрузок, которые мы получили, преодолев сорок километров с оружием и полной выкладкой. Костёр помогал мало, и за ночь мы здорово продрогли. Мешал автомат, который нельзя было выпускать из рук. Ну или снимать с плеча.
Наступившее утро не принесло облегчения. Под команду командира роты мы с трудом заставили себя изобразить что-то, напоминающее утреннюю зарядку. Но худо-бедно, а мышцы размялись. И после вчерашнего перехода уже было нетрудно пробежать километр, изображая из себя презерватив. Именно такое сравнение пришло мне на ум, когда я надел на себя общевойсковой защитный костюм (ОЗК). Это одеяние состоит из резинового комбинезона и плаща с капюшоном. Оно должно защищать человека от действия оружия массового поражения.
Так и прошёл курс молодого бойца. А по возвращению в училище началась учёба. Было как-то дико и непривычно после полей и костров сесть за парту и выслушивать лекции по высшей математике и физике. Постоянно клонило в сон, и ручка в руке часто чертила диаграмму сна. Диаграммой сна называется линия, которая появляется в тетради после того, как пишущий медленно засыпает и не контролирует свой почерк.
Вместе с общеобразовательными предметами нас продолжали обучать и военным. Но были в учёбе и приятные моменты. Например, занятия по культурологи. Кроме лекций, культурология включала в себя изучение истории края. И один раз мы ходили в художественный музей, а другой – в местный Кремль. Простите нас преподаватели, но плевать нам было на всех художников и архитекторов вместе взятых. Это был как поход в другой мир. В мир, где не надо ходить строем, где можно закурить, не боясь получить замечание. Мир, где ходят девушки. И поверьте, после двух-трёх месяцев за забором девушки кажутся красивыми и без спиртного. Так что пословица не всегда права.
Другой гранью культурологи являлись занятия по хореографии. Зачем будущему офицеру 21 века нужны вальс, минуэт и полька? Не знаю. Да и в тот момент знать не желал. Главное, что на эти танцы в качестве партнёрш приглашали девушек. Помните «Дискотеку Аварию»? Ведь танцы – это только лишь предлог. Нет! Никакого непотребства на занятиях не было, но попыток знакомств было не сосчитать. Но первый курс обычно не пользовался успехом у слабого пола. Слишком тяжело иметь отношения с человеком, которого отпускают в увольнения раз в месяц. И это в лучшем случае.
А увольнения можно было лишиться по любому поводу. Первый и второй год обучения на нас распространялись законы, установленные для солдат срочной службы. Следовательно, увольнения были по очереди, не более 30 процентов от личного состава. Но даже подошедшая очередь не гарантировала выхода за пределы училища.
Этому мероприятию могла помешать учёба. Можно было всю неделю иметь одни пятёрки, а перед уикендом получить двойку и всё… И совершенно неважно, что предмет ты не смог выучить из-за того, что стоял в наряде или был на хозяйственных работах во время СамПо. И прежние заслуги в учёбе в счёт не шли. Но и наоборот, имея одни двойки, можно было в субботу получить удовлетворительную оценку по предмету в субботу, и двоечником ты уже не считался. Надо сказать, что на старших курсах многие преподаватели входили в наше положение и, полученную в субботу двойку, выставляли в журнал только в начале следующей недели. Ну и, естественно, все курсовые работы должны были быть сданы в срок.
Вторая причина, из-за которой курсант мог уподобиться фанере над Парижем, была воинская дисциплина. Достаточно было получить любое замечание и, при желании, командир любого уровня припоминал это при увольнении. Особо утончённым являлось это напоминание уже непосредственно в строю увольняемых.
А начиналось всё со списка увольняемых, который создавался командирами отделений. Туда заносились фамилии курсантов, которые не имели неудовлетворительных оценок и по очереди имели право на увольнение. Затем этот список проходил через старшину, командиров взводов и заканчивался командиром роты. Любой из этих начальников имел право вычеркнуть фамилию, вспомнив, например, что три дня назад курсант курил в неустановленном месте или опоздал в строй.
Но это ещё цветочки! В этом случае курсант хотя бы узнавал заранее, что в увольнение он не пойдёт. А представьте ситуацию, когда список утверждён и увольняемые, переодевшись в парадную форму, выстроились у канцелярии командира роты. Далее начинается проверка внешнего вида. При желании, достаточно найти малейшую помятость на брюках, неаккуратную окантовку затылка или пятнышко на кителе, и увольнительная записка рвалась в клочья. На моих глазах произошёл характерный случай.
Расстояние от нашивки на левом рукаве кителя, которая обозначает принадлежность к Вооружённым Силам, до нашивки, определяющей курс (от одного до пяти), должно быть расстояние в 10 мм. Погрешность в приказе «О ношении формы одежды» не предусмотрена. Логически рассуждая, ясно, что пришить ровно 10 мм затруднительно даже с использованием штангенциркуля. Командир роты приставил линейку к рукаву и заявил, что расстояние между нашивками у данного курсанта 9мм. А на следующие выходные этот парень ушёл в увольнение без проблем. Причём я точно знаю, что никаких изменений в форме он не делал. Просто по какой-то причине командир роты не хотел отпускать его.
После проверки внешнего вида следовал мини-экзамен по знанию Устава. Конкретно, тех его положений, которые касаются правил поведения военнослужащих. Не курить в неустановленных местах и на ходу, не держать руки в карманах одежды, не поддаваться на провокации со стороны неадекватных людей и многое другое. Не ответил – остался в казарме.
И вот, когда все препоны пройдены, и курсанты предвкушают несколько часов свободы, командир закатывает глаза, якобы что-то вспоминая, и…
- Курсант Антонов! А вы позавчера нечётко выполнили воинское приветствие командиру батальона. Он мне потом высказал. Вы лишаетесь увольнения!
Это очень утончённо, уж поверьте на слово. А когда ещё очередь Антонова подойдёт, а к этому времени надо и без двоек остаться, и с физической подготовкой не подкачать, да и, вообще, замечаний не иметь. Я не буду утверждать, что такие случаи происходили всегда, но всё-таки имели место достаточно часто.
Кстати, физическая подготовка имела большое значение. Кроме учебных занятий, почти каждое воскресенье личный состав сдавал какой-либо норматив. Чаще всего это были подтягивание на перекладине и бег на 3 км. Не сдавшие норматив тоже не могли рассчитывать на выход за пределы училищ. Ибо «если на вас хулиганы нападут, вы не отобьётесь и даже убежать не сможете».
Но преодолев все препятствия в роте, поредевший строй увольняемых шёл к дежурному по училищу. Здесь в зависимости от личности дежурного и от его настроения проверка могла повториться или дополниться новыми элементами.
- Правую штанину поднять! – Это у дежурного появилось желание проверить наши носки. Носки должны быть чёрного цвета. А дело в том, что зимняя обувь под парадную форму для курсантов не предусмотрена. А если и предусмотрена, то в силу тогдашней бедности нашей армии, отсутствует. Во все сезоны мы носили чёрные тонкие ботинки, а поддевание шерстяных носков являлось нарушением формы одежды. НФО для краткости. Ещё куда не шло, если шерстяные носки были чёрными, а если нет…
Ещё один элемент зимней формы – это кашне. Для тех, кто не знает, объясняю, что кашне отличается от шарфа своим предназначением. Кашне существует для предохранения шеи от натирания воротом шинели, а не для защиты горла от холода. И при надетом кашне, должен быть виден галстук. Конечно, все люди, даже отцы-командиры. И при сильных морозах они не замечали этого нарушения. Ведь за заболевшего курсанта они тоже могли получить нагоняй от вышестоящего командования. Логика проста, как валенок. Курсант может заболеть простудным заболеванием только по двум причинам: либо он одет не по сезону, либо он не закаляется. В обоих случаях виноват командир, так как не проследил, чтобы курсант тепло оделся и умывался в холодной воде с голым торсом. Кстати, умывание тоже определено первоисточником.
Кстати, шинель (правильно говорить пальто демисезонное) должна иметь расстояние от земли до нижнего края сорок сантиметров. Или тридцать пять? Память стирает со временем некоторые цифры, но какое-то определённое расстояние должно было быть. Это я помню точно. И совершено неважно, что такое пальто выдали. Подрезай и опаливай края, чтобы нитки не висели. И подрезай точно и ровно. О погрешностях уже было сказано выше.
И последнее. Заместители командиров взводов и командиры отделений могли лишиться увольнения не только за свои грехи, но и, как Иисус, пострадать за учёбу и дисциплину своих подчинённых.
Прибытие из увольнения должно было состояться точно в срок, определяемый увольнительной запиской. Причём время прибытия контролировалось по часам командира, ответственного в этот день. На часах курсанта могло быть без пяти десять, но на командирских «Командирских» часах две минуты одиннадцатого. Всё! Для данного курсанта увольнения могли прекратиться минимум на три недели.
В декабре месяце младший сержант Пятаев возвращался из увольнения, которое он проводил у знакомой девушки. Поцеловавшись на прощание, Пятаев сел в лифт, нажал на кнопку первого этажа и начал спуск. На уровне третьего этажа в кабине погас свет, и лифт
