- Товарищ Смердяев уверяет, что она… это самое, принадлежит потерпевшей… фу-ты, черт, убиенной Морисовой. Так, где же тело указанной гражданки, гражданин Соловей?
- Не знаю. Неужели это голова моей бедной Иды? – сказал со слезами в голосе Сергей Владимирович. - Что он с тобой сделал, проклятый!
- Кого вы имеете в ввиду, Сергей Владимирович? - с подозрением спросил его Порфирий Петрович.
- Как кого? – переспросил следователя Сергей Владимирович, с недоумением посмотрев на него. – Этого самого, Смердяева. Это он подкинул голову своей жены мне в квартиру, когда я был в Петербурге.
- Бывает же такое! Вы знаете, вам можно верить. Но для нас, работников правоохранительных органов, не вера, а факт, - аргумент. Какие у вас доказательства?
- Порфирий Петрович, вы на меня подумали, что это я совершил убийство и расчленил тело Иды, чтобы скрыть следы преступления? По почему тогда я оставил на месте преступления голову? Вероятно, для того, чтобы вы сразу нашли ее и обвинили меня в преступлении, как последнего свидетеля, публично видевшего ее еще в живых? – саркастически съязвил подозреваемый.
- Кого же мне обвинять в преступлении, если не вас, ведь это ваша квартира? Или прикажете обвинять в преступлении вашу квартиру или вашу барабашку?
- Кого-кого? – глупо спросил Соловей
- Проехали. Итак, вы отказываетесь признаваться в убийстве Морисовой?
- Конечно. Я не убийца. Это Смердяев. Он ревновал Иду. И когда он узнал, что она ему изменила, то подумал на меня. Он догадывался, что она является моей музой.
- Александр Николаевич подозревал свою жену в супружеской неверности?
- Да, совершенно верно. Об этом мне рассказала Ида, когда я пришел к ней домой, чтобы поздравить ее с наступающим в пятницу Днем Рождения.
- Вы находились в близкой связи с убиенной?
- Нет, - соврал Сергей Владимирович, если считать фактом измены сон убитой.
- Тогда кто был любовником Морисовой?
- Не знаю.
- Зачем же она призналась вам в своей неверности?
- Она поделилась со мной известием, что накануне моего появления ее избил муж.
- Хорошо, Сергей Владимирович, мы еще поговорим об этом. Мы о многом должны еще поговорить с вами, как на духу. Знаете, Сергей Владимирович, вы прекрасны собеседник. Я давно уже не разговаривал по долгу службы с таким замечательным человеком, как вы. Знаете, признаюсь вам, часто приходится общаться с такими, мягко говоря, не культурными людьми, что просто диву даешься.
Пока же, до выяснения всех обстоятельств дела об убийстве… вашей музы, я попрошу вас, Сергей Владимирович, пройти с нами. Все равно вам негде будет находиться под присмотром, - ваша квартира является местом происшествия, а возможно местом преступления. Это станет очевидно после его осмотра специалистами.
Попав за решетку, Сергей Владимирович перестал думать о настоящей жизни. Он был безучастен к советам адвоката, которого наняла Воронцова, и равнодушен к Снеговой, правдами и неправдами (внушением) добившейся встречи с ним в следственном изоляторе. Она поняла, в каком он находится состоянии. Это было состояние поглощенности сверхценной идеей овладения временем и пространством, намерением совершить путешествие в иной мир за своей Эвридикой. Мания интеллигентного арестанта оберегала его от осознания того, что его ждет на зоне, когда он будет отбывать долголетнее наказание за колючей проволокой. Его еще не беспокоили другие арестанты, которых в любой момент могли подсадить к нему, чтобы он во всем признался. Пока от отмалчивался, как рекомендовал ему адвокат. Между тем имел мотив убить свою жену и муж, Смердяев, только если поверить словам главного подозреваемого, Соловья, что он приревновал свою жену, изменившую ему. Но как поверить словам подозреваемого, если их никак нельзя было подтвердить показаниями очевидцев или уликами с места происшествия? Главная улика – часть тела жертвы – была против Сергея Владимировича. Его навет на Смердяева, что это он подбросил голову своей жены в его квартиру, тоже нельзя было ничем подтвердить. Ни ключа от его квартиры, ни отпечатков его пальцев в квартире подозреваемого не обнаружили. К тому же у него было алиби на момент если не убийства, то хотя бы последнего свидания с Соловьем, когда их видели в кафе у дома убиенной, - он был на заседании кафедры, а потом в ресторане. Эксперты не пришли к единому мнению относительно того, являлось ли место происшествия местом преступления, там ли, в ванной комнате, убийца расчленял тело жертвы.
На третий день пребывания в камере Сергей Владимирович, наконец, решил, что уже готов к совершению акта трансцендентной медитации (не следует путать ее с трансцендентальной медитацией, оставляющей человека на пороге вечной жизни, но не в ней самой), посредством которой он намеревался оказаться в потустороннем мире. Накануне он имел встречу со следователем. Порфирий Порфирьевич все пытался узнать, зачем он, Сергей Владимирович, такой умный и вежливый человек, доцент и даже без пяти минут профессор, доктор наук, запачкал руки кровью своей музы?
- И в самом деле, зачем? Вы же не алкогольный дегенерат и не маньяк! Или вы, как известный литературный персонаж, с кем имел дело мой тезка, хотели доказать, что право имеете? Взяли и зарезали любовь своей жизни, а потом расчленили ее тело, как этот... грубый мужлан из другого романа. У вас совесть есть?
- Милейший Порфирий Петрович, вы принимаете меня за сумасшедшего профессора, который воспылал любовью к своей музе и тронулся головой?
- Да. Вы не просто тронулись головой, вы «замочили» бедную женщину в собственном сортире. Как это сочетается с вашим обликом записного интеллектуала? Оказывается, вы не только книжки пишите, но и делаете сами в жизни все то, что творят ваши герои в романах.
- Вы читали мои книги? У меня ни в одном романе нет такого.
- Плохо, дорогой Сергей Владимирович. Это была бы интересная альтернативная версия: ваш читатель решил повторить в жизни то, что вычитал из вашего романа, находясь под сильным впечатлением от прочитанного.
Этот разговор он вспомнил для того, чтобы окончательно поставить черту под всей своей прошедшей жизнью. Она потеряла для него всякий смысл. И он решил испытать свою судьбу. Почему бы, нет? Он все испытал, что мог испытать в этой жизни. Пришла пора с ней расстаться, но не для смерти, а для новой, небывалой еще жизни. С таким оптимистическим чувством он взялся за трансцендентную медитацию. Чтобы войти в состояние резонанса с мгновением как окном в иную реальность – в вечность, требовалось, как минимум, полностью отвлечься от всего происходящего, включая и то, что происходило с ним и в нем, в его душе. Необходимо было полностью забыть себя, потерять свою душу. Вернее говоря, следовало потерять не душу, но то свою привязанность к ней, расстаться с тем сознанием, что она твоя. Он потратил все свои силы, которые остались в нем, чтобы расстаться с самим собой, но ничего не вышло. Лишь на короткое время он отключился от того, что с ним приключилось за последнее время, и почувствовал, как хорошо, как приятно стало на его душе, измученной сомнениями и страхами.
Наказание
Сквозь сон Соловей слышал стук колес на стыках рельс. Стук бежал вперед, а потом возвращался обратно, шумя в голове. Пахло человеческим дерьмом и мочой. Сергей Владимирович чувствовал, что лежит на чем-то жестком, что при плавном повороте резко впивалось ему под лопатку. «Интересно, на чем я лежу и, вообще, где я нахожусь, - явно не в камере», - подумал он про себя. Он открыл глаза и увидел прямо над собой у самого потолка открытое оконце за решеткой, из которого, как догадался Сергей Владимирович, шел со свистом свежий воздух, смешанный с паровозной гарью. Как только Соловей повернул голову, так стойкий запах испражнений и грязных человеческих тел стал еще резче, что его едва не стошнило на вещи, на которых, как понял теперь, он лежал. Впереди него ярусами ниже лежали тела людей, силуэты которых в неверном свете предрассветных сумерек шевелились, охали, пускали ветры и вздыхали. Видимо он ехал в товарном вагоне или теплушке, а не в столыпинском вагоне. Но как же так?
- Где я? – сорвалось с его уст.
- В п… - ответил впереди женский голос.
«Неужели я еду по этапу, но откуда на РЖД паровоз? - спросил он про себя, услышав к тому же свисток паровоза. – И как на мужском этапе в вагонзаке едет женщина»?
И тут он почувствовал на своем лице ласковые женские пальцы, которые пахли чем-то приятным и успокаивающим взвинченные нервы. Кажется, это был запах ландыша. Сразу же в его голове заиграла песня Гелены Великановой: Ландыши, ландыши, белый букет». И он услышал в ухо знакомый голос: «Сережа, молчи. Не отвечай».
Больше не в силах сдерживаться, Сергей Владимирович вскричал от счастья: «Изольда, моя Ида, ты жива»!
- Молодой чэловек, ви не можете заниматься любовъю молча»? – холодным голосом спросил старик, лежащий рядом. – Не то ви, таки, перестанете быть живым, это я вам говорю, Изя из Жмеринки».
- Ида, как мы оказались в этом вагоне? – спросил он еле слышно на ухо своей музе.
- Сережа, неужели ты ничего не помнишь, после того, как тебя ударил по голове «дойче хазир»?
- Это кто?
- Немецкий фельдфебель на станции.
- Это по-еврейски?
- Ну, да.
- И где мы находимся?
- На пути в Германию.
Только теперь до Соловья стала доходить страшная правда. Но он не верил своим глазам и ушам. Неужели он едет в одном вагоне с евреями на работу в Германию? Не может быть, что сейчас идет WWII! Ведь он настраивался на вечную жизнь, но никак не на войну. Итак, он оказался не в раю, а в самом настоящем аду.
- Ида, так ты еврейка?
- Да, как и ты, Сережа.
- Я тоже еврейка? – глупо спросил Сергей Владимирович.
- Сережа, не шути так, а то я не буду любить тебя. Ты не еврейка, а еврей.
«Час от часу не легче, - подумал про себя Сергей Владимирович. – И почему я не немец. Что если нас везут в какой-нибудь Освенцим, чтобы удушить в газовой камере»?
- Ида, какой сейчас год?
- Реально тебе отбили все мозги. 1943 год. Ты как чувствуешь себя?
- Ида, я всегда готов!
- Тише! Тс-с. Ты хочешь, чтобы Изя опять выставил тебя «мишигином»?
- Да, черт с ним! Ты думала о том, что нас могут разлучить, послав на разные работы?
- В самом деле? Да, ты прав. Но здесь много народа. Как ты это представляешь себе?
- Ты не хочешь?
- Почему, хочу, но… не могу. У меня мало сил, - я со вчерашнего утра ничего не ела. Я боюсь, что не смогу.
- Так съешь меня. Во мне остались еще все питательные вещества.
- Бесстыжий, ты на что намекаешь?
- Ни на что. Смотри, скоро будет светло. Повернись ко мне боком…
- А-а-а…
- Это что такое? – вдруг строго спросила спросонья Сарра Мандельплям.
- Сара, кончай хипеш! Ну, как ты можешь «ломать» молодым шахер-махер? Может быть, у них цимес, таки, в последний раз?