попытки встать, выскочила за стеклянную дверь. Через несколько минут в комнату вошел мужчина средних лет в белом халате. Он внимательно посмотрел на Леру, наклонился над ней и произнес в полголоса:
-- Так, так. Мы пришли в себя.
Потом мужчина вытащил из кармана стеклянную палочку, стал водить перед лицом Леры и спрашивать ее:
-- Как вас зовут? Как вы себя чувствуете?
Лера снова попыталась приподняться над подушкой и попросить пить. Но, кроме мычания, ни одного звука произнести не смогла. Человек в халате насторожился, обращаясь к девушке в белом:
-- Кажется, у нее отняло речь. Ведь была поражена лобная доля мозга, в которой расположен речевой центр. Самая обычная афазия, -- потом тише, так чтобы не слышала Лера, -- Хотя, может это лучше для нее... – и уже в полный голос, -- Принесите обед, может она поест.
Лере принесли обед. Поставили на столик рядом с кроватью и ушли. Но есть Лера не хотела. Она хотела пить. Пить. Только пить. Кроме того, она еще была настолько слаба, что не могла даже подняться на локте. Запах еды раздразнил рецепторы носа и гортани, и жажда усилилась. Лера не выдержала, кое-как приподнялась и, что было сил, замычала, прося пить. Она мычала около пяти минут, но никто не заходил. Наконец, к двери с той стороны приблизилась нянечка, не посвященная в дела разведывательного управления. Она услышала стон, доносящийся из палаты, и вошла в нее. Лера знаками, как могла, показала на губы, что она хочет пить.
-- Ах, ты, есть хочешь, -- изумилась нянечка, -- На, покушай.
Она присела на край кровати, и хотела было предложить Лере ложку каши. Но та замотала головой. Она кое-как выдавила из себя слово похожее на «пить», облизнув губы при этом. Нянечка догадалась и поднесла к ее пересохшим губам стакан с водой. Лера жадно пила. Когда утолила жажду, попыталась сказать «спасибо». Но непослушными стали губы, небо и язык. И у нее изо рта вырвались только какие-то перемешанные звуки. Лера очень изумилась сама такому изменению собственной речи. Ее это напугало.
-- Ну, что же, милая, я – здесь рядом. Если захочешь чего, зови, -- ответила добродушная нянечка и вышла.
А Лера осталась одна в пустой белой больничной палате, один на один со своими мыслями. Странным для нее показалось и то, что она никак не может вспомнить, кто она и как сюда попала.
-- Василий Петрович, это дежурный врач штатной больницы разведывательного управления. У меня для вас не очень приятная новость. Ваша тайный агент, которая вышла из строя, пришла в себя. Сама. Мы не помогали. Четыре дня находилась в коме, на пятый очнулась. Правда, у нее сильно пострадал речевой анализатор. Говорить не может...
-- О каком агенте вы ведете речь, напомните.
-- Девушка лет двадцати семи – тридцати с ожогами, электротравма. Без документов.
-- Ах, эта. Н-да, крепкая, стерва... Ну, ладно, обследуйте, может у нее еще что-нибудь пострадало. Обо всем докладывайте мне.
-- Хорошо.
ГЛАВА 39.
При дальнейшем обследовании выяснилось, что речь пациентки сильно деформировалась. Чтобы восстановить ее, нужны были усилия ни одного логопеда. Лера пыталась произносить самые простые слова, но получались одни только бессвязные звуки. В довершении ко всему, выяснилось, что она еще и ничего не помнит. Каким бы именем ее ни называли, она ни на какое не откликалась. Ее называли даже ее собственным громко и в упор, но она лишь испуганно отстранялась в сторону.
-- Вы помните, как вас зовут? Как вы сюда попали? – спрашивал врач.
Лера мотала головой. Она ничего не помнила.
После обследования врач с медсестрой вышли за стеклянные двери.
-- Или она вправду ничего не помнит, или претворяется. Но в таком случае, ее рассудок должен быть в полном здравии. При поражении лобной доли мозга поражается тройничный нерв, совершенно понятно, почему она не может говорить. Но, судя по всему, мозговой центр был задет очень глубоко, именно поэтому наступила ретроградная амнезия. Будем надеяться, что это навсегда, ну, в любом случае, надолго...
-- Так какие будут распоряжения?
-- Никаких. Дадим ей немного встать на ноги и можно отпускать...
-- А как же задание спецуправления?
-- Да пусть судьба сама распорядится. Мы же не убийцы все-таки. Хотя, с таким диагнозом, без памяти и документов... Мы ее просто отпускаем, -- врач добродушно потрепал медсестру по плечу, довольный, что случай избавляет его от грязной работы.
Потом добавил еще пару слов медсестре:
-- Начальству обо всем доложу я сам.
Через две недели Лера уже могла самостоятельно вставать и ходить по палате. Самостоятельно есть все, что ей приносили и обслуживать себя. Врач назначил послеобеденную прогулку.
Медсестра, вместо отдыха, взяла Леру под руку и повела в сад. Там они провели, гуляя по аллейкам, два часа. Потом, когда вокруг стало совсем пусто и все больные разбрелись по своим койкам для послеобеденной дремы, медсестричка предложила:
-- Хотите, посмотреть, что делается за забором? Вы, наверное, будете лежать у нас еще долго.
Лера кивнула головой. Больше всего ей хотелось вспомнить сейчас, кто она такая.
Они вышли на большую и шумную, пыльную улицу. Прошлись до самого большого супемаркетового комплекса. И тут медсестра сказала:
-- Вы не постоите немного на улице, я сбегаю, скуплюсь на обед.
Лера послушно кивнула головой. Медсестра тут же удалилась.
Вот уже полчаса Лера сидела на лавочке перед торговым комплексом, но никого не было. Вот уже наступил свежий августовский вечер, но за Лерой никто не пришел. Она снова захотела есть и пить. Лера встала и пошла по направлению к больнице, откуда вышла. Она подошла к огромным воротам, но они были заперты. Лера постучалась, что было сил. Никто не отворил. Она стучалась все настойчивей и сильнее. Наконец, вышел санитар. Лера тут же принялась объяснять ему жестами, как могла, что она здесь лечится. Но санитар не понял ее речи и только безразлично произнес:
-- Психодиспансер – там, напротив.
С этими словами он захлопнул перед Лерой ворота и больше их не открывал.
Наступили сумерки. Лера уставшая, голодная, без документов и в одной пижаме осталась одна на темной чужой улице, не зная даже ее названия. А даже если бы и знала, не смогла бы спросить, как и куда ей добраться. Она не помнила, где живет.
Ночь пришлось провести на лавочке под старыми газетами, поднятыми с асфальта. Чутье подсказывало ей, что нужно бежать от этого мрачного заведения. И утром, не дожидаясь рассвета, она устремилась в неизвестном направлении. Лера не могла мыслить четко словами, но теперь она жила почти звериными инстинктами. И делала все, как они ей подсказывали. А инстинкты ей говорили – выжить!
ГЛАВА 40.
Голодная и продрогшая, в грязной измятой пижаме и больничных шлепках на босу ногу она брела по незнакомым ей улицам незнакомого микрорайона в незнакомом городе. Хотя, возможно, этот город и был ей знаком, и, даже очень сильно, но Лера не могла этого помнить сейчас. Рассудок и так едва ли возвратился в ее пораженный мозг. Она хотела пить сильнее, чем есть. Ожоги на лице уже зарубцевались, но все еще были уязвимы под тонкой наросшей кожицей. Хороший врач приписал бы ей сейчас обильное питье, в связи с потерей жидкости во время комы и нарушенным обменом веществ из-за поражения обширных участков кожи. Но такого врача сейчас рядом с ней не было. Вообще никого не было. Лера брела с голодными опустошенными глазами, сама не зная куда. С виду она была похожа на сумасшедшую. Но ей самой что-то подсказывало, что нельзя больше возвращаться туда, откуда она ушла. Надо искать выход в другом месте. И, что этот выход есть. Вот-вот, где-то рядом есть.
Наступил полдень, когда она, блуждая лабиринтами пыльных улиц, забрела в сквер. День был жарким и душным. Чувство жажды усиливалось. Как бездомные собаки во дворах спасаются от жары, находя густую тень, так Леру тянуло все дальше и дальше вглубь частных домиков, где есть раскидистые деревья с фруктами прямо на улицах и колонки со студеной чистой водой на каждом повороте. Она подбирала переспелые груши и яблоки, упавшие в траву под деревьями, пила воду из колонок и постепенно в голове у нее стало немного проясняться. Она медленно понимала, что ей предстоит искать место для ночлега, и вечер уже близок. Лера подошла к одной из колонок в очередной раз попить воды. Перед ней стояла женщина и набирала свои ведра до краев. Лера попыталась промычать что-то о том, чтобы ей тоже помогли покачать воду. Женщина растерянно оглянулась. Она решила, что это нищая калека, и сокрушенно покачала головой:
-- И куда ж государство смотрит...
Но в следующую секунду женщина испуганно вскрикнула и в ужасе закрыла лицо руками:
-- Лера! Это ты!... Не может быть... Дочка, как же так, где ж ты ходишь? Кто тебя так?!
Лера услышала выкрик своего имени и вздрогнула. Но осознать, что происходит, до конца не смогла. А женщина все сокрушалась:
-- Ну, скажи хоть слово! Ты меня не узнаешь?!
Лера растерянно и испуганно смотрела на собственную мать. Инстинкты ей подсказывали, что опасности здесь нет. Но почему на нее кричат?... Как дикая кошка она шарахнулась в сторону и насторожилась. Вероятно, инстинктивный страх был отпечатан в ее синих глазах. И женщина вдруг разрыдалась:
-- Лерочка, что с тобой? Ты не здорова? Ну, пошли, пошли домой. Я покормлю тебя.
Дома Лера была переодета во все чистое, умыта и накормлена. Она лежала в постели своей собственной комнатки. Но ночью ее начал мучить озноб. А под утро температура поднялась до тридцати девяти градусов. Мать дала ей отвар трав, но скорую вызывать не решалась, поскольку не могла понять, откуда и зачем сбежала Лера. Вместо этого она позвала свою давнюю подругу, работавшую фельдшером до самой пенсии. Та определила у нее ангину, начавшуюся, вероятно, из-за холодной воды выпитой из колонок. Приписала полоскание горла, таблетки антибактериального действия и все тот же отвар трав, который уже помог утром.
-- Почему она не говорит? – поинтересовалась подруга, как специалист.
Лерина мама только покачала в ответ головой. Подруга стала осматривать Леру еще раз:
-- Кажется, это просто неврит лицевого нерва. Он лечиться просто. Нужны уколы витаминов группы В. И еще массаж лица, который она сможет сделать сама. Потом разговорные упражнения.
Она что-то написала на бумаге и отдала Лериной маме:
-- Вот, это недорого и в любой аптеке есть. Пока попробуем так. А от ожогов – вот рецепт бальзама, тоже в аптеке. Он не сушит кожу и раны быстрее затягиваются, не оставляя следов на лице.
ГЛАВА 41.
После нескольких дней уколов, которые делала сама мамина подруга, Лера почувствовала заметное облегчение в области челюстных суставов. Она свободней могла раскрывать рот и произносить любые звуки более внятно. Но необходимо было еще много упражняться, чтобы заново научиться говорить. Для этого пришлось достать самый примитивный детский букварь и учиться чтению и письму заново. Лера занималась каждый день, упорнее, чем первоклассница. Дар речи все же стал постепенно возвращаться к ней и здравый рассудок тоже. А вот память, нет. Она уже
