мяса, сейчас, когда кишки подсосало, не до разбору, а для пса, который всё ещё рыскал в распечатках следов и в поиске деликатесных мышей, половину сырого мяса с костями, чтобы грыз и заглушал голод. Подумал-подумал и развёл всё же небольшой костерок рядом с домом, чтобы вскипятить чай, без которого никак невозможно в тайге, намного хуже, чем без еды. Когда всё было сервировано, позвал нахлебника, и тот не заставил себя ждать, очевидно, облапошенный мышами. В общем, заморили червячка. Кус не отказался и от каши со специями и запахом мяса, пришлось открывать ещё одну банку, не оставляя на утро. В тайге так: едят вечером, а утром… как придётся. Посидели у костерка, пока он окончательно не затух, погрызли кости, какие были по зубам, и подались на покой, тем более что уже изрядно стемнело, а в тайге ложатся рано и встают - тоже. Вот только лежать на узкой лавке непривычно и неудобно широкому телу, твёрдо старческим костям без веры, и трудно приспособиться, чтобы не свалиться ночью. Зря не догадался наломать лапника. Да что уж теперь! А Кусу твёрдый пол – хоть бы хны, растянулся на боку и затих, прикрыв по-собачьи глаза наполовину, а Василий всё ворочался и думал, что вообще не заснёт. А тут ещё кто-то отвратительно заухал в темноте за речкой, потом что-то так грохнуло, пришлось даже встать и заглянуть в окно. Еле догадался, что, скорее всего, упало дерево. Опять прилёг, отчаявшись обрести покой, и не заметил, как погрузился в тяжкий тревожный сон, утопая по горло в болотной трясине, задыхаясь задавленным горлом, и только вернув скатившуюся с лавки голову, лишённую опоры в виде подушки, на место, облегчённо вздыхал и снова погружался в тот же болотистый удушающий сон, опять просыпался в ужасе, в темноте кромешной и неведении, где ты, и снова засыпал… и только кое-как укрепив голову сложенной курткой, заснул уже под утро ровным успокоительным сном без виртуальных ужастиков. Спать бы да спать, нет ничего слаще предрассветного сна в тайге, да где там – четвероногий сторож выдрыхся и разлаялся, невзирая на состояние хозяина, бросаясь на дверь. Ещё рассвет по-настоящему не расцветился, а он уже, негодник, поднял заполошный хай. Правда, в тайге встают рано, хотя и хочется спать, стараются выгадать у жаркого душного дня прохладное прозрачное утро, да и утренние комары ещё ленивы. Но не так же рано! Однако, пришлось, кряхтя и хрумкая слежавшимися костями, вставать. Поёжившись, выглянул в чуть помутневшее окно, в чуть брезжащий бледный рассвет и с трудом разглядел небольшое стадо оленей, бурых с белыми брюхами и задами, с небольшими рогами и без них, то появляющихся, то пропадающих в тумане, как всем известный ёжик, и что-то добывающих на огородной делянке. И никакого эффекта на грозный лай собаки, как будто слышали уже когда-то.
- Ну, что ты разлаялся без толку? – попенял псу, храброму за защитной дверью. – Стоит ли? Побереги нервы!
Кус с потягом и подвыванием сладко зевнул, как умел только он, и примолк, вняв разумным увещеваниям хозяина. Больше того, передав вахту, он успокоился, свернулся клубком у лавки, сунул нос для сугрева в хвост и затих, продолжив сон. Василий хотел последовать его примеру, но не удалось: кто-то совсем близко – а утром в таёжном тумане все звуки кажутся близкими – задолбал короткими звучными очередями по дереву как по мозгам. «Дятел», - догадался опытный таёжник, - «не даст уснуть». Вышел посмотреть на пулемётчика, устроившегося со стороны реки на высокой подсохшей берёзе и выдалбливающего дремавших личинок, угробивших дерево.
Ну, что ж – делать нечего, надо собираться и шагать обратно, не солоно хлебавши. Кстати, на завтрак было то же, что и на ужин, только в усечённом объёме. Кроме чая – его хоть залейся! Позавтракав, медлить не стали, по-мужски споро побросали барахло в рюк и двинули в обратный путь с песней: «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью», которую Василий намурлыкивал каждый раз, когда было особенно тяжело на душе. Хорошо Кусу: спустили с поводка, и доволен, ему-то нет никакой разницы, куда бежать, лишь бы рядом с хозяином. «Пусть побегает», - решил Василий, - «что будет, того не миновать, природу не обманешь». Не забывал только почаще посвистывать, подзывая, чтобы пёс, увлёкшись свободой, не убежал далеко и не потерял дороги. И пёс, понимая беспокойство хозяина, подбегал чаще всего сразу, но иногда его не было дольше, и тогда Василий останавливался, свистел, кричал и ждал, надеясь, что собачий нюх выведет заблудшую тварь по оставленному собственному следу к дороге. И он прибегал, виновато виляя хвостом, весь взмыленный и взъерошенный, в листьях и паутине, но довольный. А ещё кто-то утверждал, что боится тайги. Да он уже сросся с нею. Но и энтузиаста хватило только на половину дороги, а вторую половину он, уже выдохшийся, плёлся рядом, лишь изредка отвлекаясь на обочину и быстро возвращаясь. Не пёс – золото. Так и шли дружным тандемом, вернее, плелись, устало передвигая занемевшие от утренней сырости ноги и стараясь не напрягать затуманенные мозги. Возвращаться откуда бы то ни было всегда тяжелее, чем идти туда. Особенно же если это «туда» не оправдало надежд. Шли и думали только о том, чтобы добраться как-нибудь до третьей кормушки, а там, может быть, ждёт Ульяна. Дошли, но и здесь надежда показала фигуру из трёх пальцев из коллекции современного искусства – Ульяны не было. Как не было и перекуса, и надо идти дальше, а сил уже нет. Всё же два дня подряд по 30 км для новичков – уж это очень даже слишком. Кусу легче – он разгрёб траву и, докопавшись до прохладной земли, улёгся, утомлённый, в ожидании всего, что будет.
- Знаешь, - обратился Василий к нему, сгорбившись сидя на лавке, - чтобы не терять попусту время и дать ногам передышку, давай-ка я вычищу тебя от клещей, пока не высосали последние силы. – Но сначала разделся до пояса, осмотрел, ощупал себя, прихлопывая комаров, ничего не нашёл, и уже эта малость подняла настроение и вселила надежду, что дойдут до дому, что верна истина, что всяк идущий осилит предназначенную дорогу. А пока общей расчёской тщательно извлёк из густой шерсти пса впившихся и ищущих, куда бы впиться, паразитов и нещадно давил их на столе торцом палки. Всего удалось извлечь 22 десантника, а сколько ещё осталось затаившихся? Ощупал пальцами всю шерсть, особенно на холке, и добыл ещё четырёх. Больше Кус не отдал, ему надоело стоять и терпеть, и он снова порывался умоститься в выкопанную ямку и вздремнуть, но вредный хозяин не дал расслабиться ни ему, ни себе. – Тронулись, однако, - пробасил глухо и вяло, - иначе вовсе размякнем и никуда не сдвинемся, а погодка, брат, шепчет, что надо бы торопиться. – И тронулись, постепенно возвращая силы и увеличивая темп, тем более что погодка и вправду подгоняла. Небо заволокли тёмные, быстро бегущие тучи, обещая скорый дождь. А утром казалось, что будет вёдрено и ясно, но природа не терпит прогнозов, поступая почти всегда наоборот, ей не ведомы ограничительные законы математики, и она живёт так, как ей взбрело сейчас. Нам бы так, без заумных планов и прогнозов, без безнадёжных ожиданий и сокрушённых аханий и оханий. Кус, как и все животные, ещё раньше почувствовал, что погода портится, и жался поближе к хозяину, предупреждая и его о непогоде. Но делать нечего, надо идти, уповая на то, что удастся, собравши последние силёнки, добраться до озера, где есть хоть какое-то укрытие.
Добрались уже в пыльную туманную морось, липнущую к лицу. То и дело её приходилось смахивать с бровей, усов и бороды, а Кус весь покрылся серебристой вуалью и только часто отфыркивался. Промозгло, сыро и глухо, не сразу и расслышал захлёбывающийся рёв зверя и задыхающиеся крики человека: «По-о-мо-ги-те-е!», несущиеся откуда-то с того, другого, болотистого берега озера, куда ходить не следует. А тут ещё морось перешла в проливной мелкий дождь, пришлось спрятаться в шалаше. «По-о-мо-ги-те-е!» надрывал душу зов о помощи. А как? «И чего орёт?» - разозлился до предела выдохшийся Василий, которому впору спасать себя. – «Ясно, что никто не поможет, никто не полезет, даже если бы и был рядом». Помирал бы тихо, помолясь за здоровье близких и вымаливая прощение у бога за то, что полез, куда не следует. И чего полез? Но, вспомнив о предсмертном рёве лося, понял, зачем. Не повезло, терпи. Умирать надо уметь с достоинством. И тут же поймал себя на мысли, что хорошо так рассуждать живому. А если бы он сам? Как бы он сам? И не смог ответить. Пришлось вылезать под дождь, чтобы хоть так проводить неудачника в последний путь. Подошёл ближе к озеру и затихающим крикам и тут разглядел замаскированный в кустах УАЗик. В деревне такой, старой модели, был только у Вошкина. Значит там – он, первый и самый жестокий браконьер в округе? Невероятно! Но как он, такой опытный таёжник, попал туда, куда ходить не следует? Что заманило в топь? Василий поскрёб в задумчивости лобешник. Только жадность и вера в свою удачу, которая не покидала его долгие годы. Лез, конечно, с жердями – и не помогло! Если бы было близко, Василий, подталкиваемый инстинктом, конечно, не выдержал бы и полез, даже не зная броду, на помощь, но когда далеко… неизвестно где… и когда это Вошкин… А тут ещё Кус, то ли почуяв дальнюю смерть, то ли услышав ненавистный голос, взвыл, подняв морду по-волчьи и совсем растеребив душу хозяина, и без того мятущуюся в прострации и растерянности, как поступить. Вот тебе и опытный таёжник! И зачем попёр в топь? Не иначе, как сработало желание, присущее жадинам, похвастаться знатным трофеем перед приезжей топ-кодлой. Вот и пошёл за матёрым, за хозяином, которого показывала Ульяна. Это он завёл самоуверенного охотника на заветную скрытную тропу, да оступился – и на старуху бывает проруха. Сам оступился в панике, спасаясь и отводя от своих, и самоуверенного ловца увлёк. Уж больно классные рога были у матёрого лося, большие и ветвистые, такие много стоят. Как тут было не рискнуть? Вот и рискнул. Нет, Василий не полез бы за ним, даже если и светил бы какой-нибудь малый шансик. Пусть с ним разбирается природа, у неё с ним крупные счёты. С одним из недавних васильевых знакомых она расправилась потому, что тот влез не в своё дело, и был слаб физически. А с этим, что, слава тебе, господи, примолк, потому что слаб… был слаб духом и безмерно жаден. Смерть каждого всегда чем-то похожа на смертного.
Постоял-постоял, вслушиваясь в тревожную тишину, как на кладбище, и, не раздумывая, в сердцах и ярости на себя и на того, ухватился сзади за близко стоявший к воде УАЗик и толкнул его в озеро. Тяжёлое железо громко бултыхнуло, раздвигая подводные водоросли, и скрылось, выпустив воздушные пузыри и здоровенное облако тины, покрывшей утопленника могильным покрывалом. Ищи-свищи! Был Вошкин – и нету, ещё один пропавший без следа в деревне, меченой дьяволом. Постоял, ни о чём не думая, ни о чём не сожалея, повернулся, ухватил в шалаше рюкзак, на ходу взгромоздил на плечи и почти побежал, радуясь, что усилившийся дождь смоет оставшиеся следы и машины, и людей.
Пришли, почти прибежали, подальше от того места, вымокшие до нитки, истекая мокрым холодным паром. Не давая себе расслабиться, быстро раскочегарил печь, поставил кастрюлю с водой для фирменного варева, вывесил одежду на
