занята. А понизу, непонятно как не сталкиваясь с деревьями, носились, ворчливо стрекоча любопытные красавицы-сороки. Особенно дяде понравились пронырливые и совсем не боязливые мини-тигры - бурундучки, вскакивающие на поваленные деревья и внимательно разглядывающие вторженцев. И ещё какие-то птицы, и какие-то шумы наполняли лес, никому из обитателей не мешая слышать чуждые звуки опасности.
- Смотри под ноги, - предупредила Ульяна. – Могу пропустить змею. – Шла она с дрыном, обстукивая дорожную тропу. – Они любят нежиться под солнцем, вытянувшись во всю длину поперёк дороги. Стой! – вдруг остановилась как вкопанная. «Там!» - показала глазами в сторону недалёких кустов, над которыми Василий, пристально вглядевшись, сначала увидел мощные лопастистые рога матёрого лося, а уж потом и его серую тупорылую вытянутую морду, повёрнутую к людям. Рядом чуть возвышалась над кустами безрогая голова самки.
- Хозяин, - с торжественной теплотой в голосе произнесла звероводка, не разжимая губ, - не иначе, как и малыш с ними. Во, пошли!
- Нас увидели, - догадался природный дилетант.
- Не увидели, - поправила она, усилив голос, - а учуяли. Зрение-то у них не ахти, а нюх чутче собачьего. Однако, - встрепенулась, даже поднявшись на носки, чтобы лучше было видно, - пошли-то в сторону заозёрной топи, - угадала направление движения зверей по шевелящимся ветвям, тогда как Василий сразу потерял их из виду. – Неужели это он, старый и опытный, умница, нащупал спасительный ход через болотину, спасительный и от хищников, и от человека? Всё, пропали, - глубоко вздохнула, улыбнувшись и обрадовавшись счастливой догадке, и пошла дальше, неся улыбку удовлетворения.
Больше всех дежурным походом был доволен Кус. Охотничья собака, так и не почуявшая рогатого зверя, носилась как ошалелая по сторонам дороги, в кустах, как и полагается природному поисковику, изредка возбуждённо взлаивая, очевидно, при находке мелкой твари, была весела, взбудоражена от свободы на дикой природе, вовсе не боясь тайги, то и дело возвращалась к медленно продвигающимся людям, сообщая вилянием хвоста и весёлым взглядом, что она не пропала, что она в невидимой привязке. Василий любовно оглядывал пса и тоже радовался и свободе, и нетронутой природе, с жадностью и упоением вдыхая чистейший воздух, насыщенный фитонцидами здоровья. Морда и лапы Куса были черны от налипшей грязи, которую он добыл, вырывая мышей из нор, похоже, неудачно, потому что когда хозяева остановились около третьей звериной кормушки на перекус, он незамедлительно оказался рядом в ожидании и своей доли. Расположились на скамье, врытой рядом с кормушкой, сколоченной из досок в виде корыта и перекрытой двускатной крышей от снега. Сейчас она была пуста. Нехитрую снедь выложили на скамье на чистую тряпочку, предусмотрительно захваченную женщиной. Рядом с брусочком копчёного сала разместилась краюшка хлеба, около съёжившихся лепёшек – баночка варёнки, а очищенной луковице досталось соседство термосочка с крепчайшим подостывшим чаем. Два сваренных вкрутую яйца улеглись обособленно. Были и жестяные походные кружки, и короткий нож с широким лезвием. Кус сунулся было обнюхать ёдово, выискивая что-нибудь повкуснее для себя, но был тут же сурово отогнан.
- Пошёл вон! – безжалостно приказала женщина. – Большой, а без гармошки.
- Неправда, - встал на защиту друга хозяин, - просто гармошка его настроена не на твой лад. Мы с ним, - погладил прильнувшего к колену пса по крупной голове, в которой должно быть достаточно места умным мыслям, - романтики природы, - и усмехнулся, слегка смягчая самозванство, - может быть, в чём-то и бестолковые. Правда, Кус? – Бестолковый умный псина даже взвизгнул, соглашаясь, и облизнулся, глядя на сало. – А ты, скорее всего, скептик природы, флегматик в отношениях, как впрочем и большинство женщин.
- Ну и чёрт с вами! – припечатала постскриптум практичная женщина. – Ешьте, да пойдём, поспешая, солнце вон уже к закату покатилось. – Немалая доля сала досталась, конечно, псу-романтику, большая часть чая – романтику-человеку, а варёнка с лепёхами – рассудительной бабе.
От кормушки прошли чуток и свернули на тропу, упрятанную и с боков, и сверху кустами и кронами склонившихся деревьев так, что идти пришлось в зелёном тоннеле неизвестно куда, в полной власти ведущей. А дорога круто повернула к солнцу.
- Куда это она? – спросил ведомый просто так, ожесточённо сражаясь с нависшими ветками и полчищами кровопивцев, потревоженных беззащитными кровеносцами. Остановились. Ульяна сняла рюк, достала пластиковый бутылёк с тёмно-бурой густой жидкостью.
- На-кось, смажь запястья и за ушами, - капнула ему в ладони чем-то, напоминающим и по запаху, и по консистенции дёготь. – Наше, деревенское. И псу – на холку. – Смазалась и сама, и двинули почти напролом, забыв о красотах окружающей природы, то и дело отмахиваясь от зудящей нечисти, взбодрившейся в середине спадающего жаркого дня. Продвигались, как сообразил экскурсант, ориентируясь не только по вытоптанной тропе, быстро зарастающей, но и по крупным затёскам на деревьях, заплывшим янтарным смолистым соком. – Дорога-то, спрашиваешь? – переспросила Ульяна. – Она – в заброшенный староверческий хутор, что отсюда километрах в пятнадцати. В начале расхлябанных 90-х они снялись и ушли разом, в один день, и дошли, судачат у нас, аж до самой Боливии, что где-то в Америке. А стойбище их так и пустует нетронутое в глуши. Даже наши рвачи не трогают. Всё цело.
- А ты была там? – спросил Василий, уже загоревшись увидеть настоящую древность Руси.
- Что-то не тянет. Не терплю пустых помещений, особенно заброшенных. Всё время кажется, что кто-то есть, кто-то караулит меня, неуютно и боязно, как в могиле. Я и в родительском дому после того, как их не стало, ни разу не была.
Василий с любопытством взглянул на большую здоровую женщину – и вдруг с подпорченными нервишками.
- Говорят, на Марсе есть замкнутая подземная жизнь, - сообщил некстати, - может, и человекоподобные живут.
- Лучше уж сразу подохнуть, - отказалась она от подземной судьбы и пошла дальше, продираясь в подземье сквозь густой кустарник, изредка останавливаясь и что-то отмечая в блокноте. – Звериные следы регистрирую для учёта таёжной живности, - объяснила полевую бухгалтерию.
Когда крупному полнокровному Василию уж совсем стало невмоготу и захотелось заблажить на весь белый свет и рубить нещадно всё вокруг, рвать и топтать в неистовстве, вышли в более-менее родненькую берёзово-дубовую рощицу с низким кустарником. Можно, наконец-то, облегчённо вздохнуть и, самое главное, освободиться от насевших клещатых десантников, терпеливо карауливших всё живое, сидя на кончиках веток вдоль тропы. Их скопилось так много на энцефалитках, что и давить не стали, а просто сбросили в траву, тщательно осмотрев друг друга. Хуже было с Кусом. Хорошо, что обстрижен, и что догадливый хозяин прихватил общую расчёску, и всё равно из густого подшёрстка пришлось выдирать пальцами уже всосавшихся тварей. Освободившись от наземных кровопивцев, пошли по рощице, лениво отмахиваясь от летающих и сглаживая их ладонью с окровавленной морды терпеливого пса, уже не мечущегося по-щенячьи по сторонам, а понуро следующего за хозяином, устало волоча обвисший хвост. Лиственное разнолесье чуть взбежало на пологий бугорок, оставив берёзы в низине и сменившись низкорослыми дубками. Почва здесь была так изрыта, а опавшие бурые листья далеко откинуты в стороны, что стали видны обнажённые корни несчастных деревьев.
- Кабаны, - объяснила земляные работы Ульяна, - опавшие жёлуди и нежные коренья добывали. – Внимательно осмотрела разруху. – Не иначе, как стадо наведалось, не одиночка, и даже отдыхали, наевшись, - указала на умятую траву и листья. – В самый раз для Вошкина: пусть встаёт на след отсюда и добывает, что этим надо, - и тщательно пометила место у себя на абрисе в планшетке. – Всё! Больше нам ничего на сегодня не надо, пора возвращаться. – Посмотрела на небо между верхушками деревьев. – Да и солнце торопит. – Спустились с бугорка, с полчаса похлюпали по мокрой тропе. Василий давно уже потерял ориентировку, а они вдруг вышли на дорогу, по которой начали путешествие.
Дома торжествующий домосед встретил гоголем, но, не сдержавши понта, хвастливо сообщил, что на обед будет греча с тушёнкой и луком, а на запивок – вчерашнее холодное молоко.
- Откуда тушёнка-то? – ворчливо спросила мать, догадываясь откуда.
- Так я что? – смутился поварёнок. – Я – пас! Василий оставил на столе, и записка рядом. Я так, как он хотел.
- Ну и молоток! – похвалил большой мужик малого. – Всё о-кей и о-кепочки! Смечем за милую душу и за твоё «ять».
Так и вышло. И Ульяна не отставала, и Кус – тем более, тщательно вылизавший миску после каши, молока и хлеба. Вылизал, благодарно посмотрел на хозяев, выжидая, не обломится ли ещё что-либо в добавок, но, поняв, что ожидания тщетны, ушёл в будку, переживать поход и переваривать подачку без мышей. Малость передохнув, Василий продолжил правку дома и двора, Алёшка улизнул на речку, Ульяна занялась любимой постирушкой, а Кус безмятежно дрых. Что ещё нужно справной дружной семье? Вечером дружная троица, соединившись в новом дворе, занялась деревянным творчеством, начисто забыв о всяких цивилизационных утехах. А когда здешняя туманная ночь медленно заволокла всё вокруг, не пропуская света луны и звёзд, охотоведы утомлённо, с чувством нормально прожитого дня погрузились в глубокий сон, сманив и вздрыпанного Алёшку, опять устроившегося у Василия на раскладушке, и вся природа затихла, занятая восстановлением.
Ходили метить зверя ещё три дня. Видели кабанов, которые лопатили землю в том же дубняке. Кус, унюхав и узрев, даже не попытался подойти, подать голос, а только насторожённо вглядывался в чёрных зверюг, готовый сигануть от них куда подальше, понимая, что эти «мыши» ему не по зубам. На третий день, однако, не побоялся поднять молодого мишку, прыгал вокруг, но не подступая под здоровенные когти и красную слюнявую пасть, соображал, что он-то этому по зубам. Тощий медведь, не набравший ещё достаточного веса, тоже не стал ввязываться в драку с приставучей мелюзгой, а увидев людей, и вообще предпочёл ринуться напролом сквозь кусты, ещё долго сопровождаемый липучим псом. Вернувшись после долгой и успешной гоньбы, Кус умильно поглядывал на хозяина, выпрашивая одобрения и чего-нибудь ещё, более существенного, за охранное спасение от дикого зверя, но не получил ничего, кроме ласки, а это для собаки было дороже всякой подачки. Тот, кто держит собак, знает, что они, как и люди, любят больше не тех, кто их кормит, воспринимая это как должное, а тех, кто больше проводит с ними времени, лаская и играя.
- Повезло балбесу, - скептически определила Ульяна, ревниво наблюдая трущихся друг о друга друзей, - повезло, что нарвался не на волков – те бы увели с собой за ушко, не шелохнись, если хочешь остаться живым. А в стае уже сообразили бы гуртом, на что пленник годится, и если не подходит для охоты, сам станет дичью.
- Ты понял? – остерёг Василий Куса, прижимая к колену. – Не лезь к волкам, особенно к волчицам. Жмись к нам, вместе отобьёмся.
На четвёртый день, наконец, осмелился
