веря, что они кончились, облизал и следы на фанерке.
Выжидая, пока Ульяна соберётся с силами, Василий решил и себе вслед за Кусом подправить шевелюру и бороду. Нашёл в доме старенькое помутневшее зеркало, укрепил на стенке дома снаружи и, орудуя ножницами, которыми стриг пса, без сожаления срезал половину дьяконовской растительности, оставив короткий полукруг вокруг подбородка, а заодно и отросшие не в меру еврейские пейсы. Хотел было приноровиться и обкорнать сзади патлы, но никак не удавалось извернуться так, чтобы видеть в зеркале хотя бы часть затылка.
- Давай, помогу, - подошла Ульяна, - дело знакомое.
- Это в каком смысле? – удивился Василий.
- А в том, - объяснила она, - что некогда я обстригала полдеревни. Потом молодёжь разъехалась – им салоны подавай! – а у стариков и стричь нечего. Инструмент мой заржавел, и осталась я без приработка, хотя и брала-то плату не со всех. Нынче приходят ещё иногда одуванчики, которым за 70-80, да и то редко, стараются справиться сами, стыдясь немощи.
- Слушай, - заинтересовался Василий, в голове которого постепенно созревала практическая мыслишка, - а у тебя есть какая-нибудь ксива, что ты это умеешь?
Ульяна рассмеялась, довольная своим умением, приноравливаясь к жёстким густым лохмам постояльца.
- Да кому она теперь нужна? – Но всё же сообщила, что хотел услышать следователь: - В школе у нас учительницей по труду была как-то парикмахерша из города, она и обучила тех, кто хотел, - и похвасталась: - Я даже в город на конкурс ездила, грамоту дали и свидетельство о квалификации, только где оно, не помню. А тебе-то зачем?
- Не мне, а тебе, - подправил Василий, терпеливо снося дёрганье тупыми ножницами. – Кончай в темпе, пообедаем и обсудим ваши перспективы на сытый желудок.
Парикмахерша собрала с воротника рубахи состриженные волосы, поседевшие на концах, сдула остатки, выскребла холодными пальцами, приятно пощекотав, всё, что запало за шиворот, облегчённо вздохнула.
- Ну и зарос же ты, мужик! – Отклонившись, с удовлетворением оглядела свою работу. – Чуток бороду подправлю, баки срежу до сантиметра, и ходи-гуляй на загляденье бабам, - засмеялась, оглядывая первой. – Отряхайся.
Василий послушно освободился от того, что налипло, пригладил укороченные волосы ладонями, потрогал непривычно короткую бороду, почувствовав себя обновлённым на все сто.
- Сколько с меня?
Она опять рассмеялась, сама с интересом рассматривая преображённую физию недавнего страхолюдина.
- Миску борща дашь – и квиты.
Ели, как и вчера, молча и сосредоточенно, отдавая дань пище как дару божию. Прикончив кастрюлю, разрешили Ульяне вымыть посуду и прибрать на столе. Алёшка, прихватив кочерёжный узел, хотел незаметно ускользнуть за дверь, но был замечен бдительной мамашей и остановлен.
- Что это у тебя за железяка грязная?
- И вовсе не железяка, - накуксился сорванец, - а банная кочерга.
Ульяна подошла к нему, отняла необычную шуровку.
- Кто ж её так? – спросила, ворочая в руках так и сяк.
- Василий, - выдал партизан своего с гордостью, а тот только смущённо хлюпал носом, совсем запамятовав о своём преступлении.
- Надо же! – удивилась хозяйка. – Неужели? – взглянула на преступника совсем не строго, а с явным новым интересом.
- Да вот, - засмущался виновный, - дури много, лет – тоже, а ума не нажил.
Ульяна отдала произведение силового искусства сыну, спросила ласково:
- Хвастать бежишь?
- А то! – подтвердил озабоченный отпрыск и скрылся, унося свежую реликвию.
А оставшиеся взрослые, освободившись от дел насущных, впервые согласно разместились на тесной лавочке, ощущая боками друг друга, и Кус с ними, но для безопасности – со стороны хозяина. После полудня было на солнышке по-летнему жарко, тянуло в сон, но расходиться не хотелось. Хорошо псу, он-то немедля повалился набок и, изредка приоткрывая один сторожкий глаз, погрузился, наконец-то, в послеобеденно-банную нирвану. Кто-то должен был начать ни к чему не обязывающий трёп, и, конечно, начало досталось женщине. А она будто продолжила ранее начатый разговор:
- Чё ты какой-то, как холодная глыба: баба с тобой рядом, разомлела, бери голыми, а ты даже не шелохнёшься, не нахальничаешь, не лезешь под подол и за пазуху? Удачно женат, что ли? По тебе не скажешь. Бережёшь верность?
Василий отодвинулся чуток от горячего бока.
- Был… повторно не хочется… а по ходу не умею, - забормотал смущённо.
Ульяна рассмеялась свободно, словно услышала приятное.
- А у нас в деревне разок-другой за большой грех не считается. Даже если и узнают, то почешут языки недолго, да и то с юморком. А вот если у кого надолго, то обмажут так, что ничем не отмоешься, впору бежать.
- Как у вас с Вошкиным? – ревниво вставил верный муж с неудачным опытом.
Она опять рассмеялась, ей понравились послышавшиеся в его голосе ревнивые нотки.
- У нас, слава богу… и тебе, - лукаво улыбнулась, хлопнув его по тугому колену, - до такого не дошло, - и тут же с горечью добавила: - Надеюсь ещё, что мужик мой найдётся.
- А что, запросто, - утешил неподатливый сосед, обрадовавшись, что ему места, похоже, нет.
Ульяна решительно поднялась, заканчивая лёгкий трёп.
- Одначе, надо бы и прилечь… одной, - рассмеялась дружески. – Ужин – за мной, - и ушла через лаз, а он провожал её беспокойным взглядом, жалея, что вырос таким нерасторопным и чрезмерно совестливым.
Ужинали блинами с творогом, запивая молоком, густым и жирным, какого городской Василий отродясь не пробовал. Потом втроём сидели перед теликом, показывающим только первые две программы, да и те худо, с искажением. Помаявшись, выключили окно в мир и переключились на собственное вещание, продолжив начатый днём разговор о том, чем заняться Ульяне и куда пристроить Алёху, уже предметно.
- Почему бы тебе всерьёз не заняться парикмахерством? – предложил обстриженный кое-как сытый дядя, выпестовавший эту идею ещё днём и затаивший в качестве идеального сюрприза. – Арендуешь по дешёвке, а то и за символическую плату балок – и работать, и жить можно, и Алёшке место найдётся. Клиентов отбоя не будет, работёнка не грязная, денежная, не на холоде, уважаемая…
- Чёрта с два она уважаемая, - возразила практичная недоделанная мастерица. – Знаю я это уважение: сидеть будут, развалясь, без всякого уважения, болтать всякие гадости, заигрывая, пялиться на грудь, потеть кисло и пыхтеть противно. Повадятся всякие инспектора – этому дай, другому, третьему… - «Да», - подумалось и Василию, - «рядом с такой, да ещё под её руками невольно запыхтишь», - и, чуть скосив взгляд, ещё раз, крадучись, оглядел плотную, объёмистую женскую плоть настоящей русской деревенской симпатяги, что и вкусный обед сварганит, и детей здоровых нарожает, и мужа в работе подменит, а надо, так и коня на ходу остановит, и по морде съездит, если кто вздумает лезть без взаимности. И, на всякий случай, пошевелившись, слегка отодвинулся. – Лучше, как ты и предлагал, в строители. На воздухе, в открытую, в тяжёлой работе и грязной спецовке не очень-то пофлиртуешь, и без того попотеешь. Ты когда надумал уходить?
Василий ещё не надумал, ещё колебался, не зная, куда уходить, и уходить ли вообще со стройки, а теперь ещё и из деревушки, в которой обнаружилось тёплое уютное, удобное во всех отношениях пристанище со свойскими хозяевами.
- Отпуск мой кончается через две недели, - сообщил неохотно и неопределённо.
- Ну вот, будешь вертаться и меня прихватишь, - решила за него, как и любая женщина, - поможешь устроиться.
Он недовольно похмыкал.
- Не передумаешь? – попытался ещё раз настоять на своём прекрасном плане, да где там, Ульяна только обречённо махнула рукой.
- А-а, где наша не пропадала! Катись моя телега – все четыре колеса! Пошли, ещё чайку хватанём с малиновым, чтобы спалось крепче.
За чаем Василий спросил будто невзначай, будто без замысла:
- Ты у мужниных родителей была?
Она враз напряглась, оцепенела, на лице обозначились тонкие злые морщинки, убегающие от раздувающихся ноздрей к краям полных кривящихся губ.
- Разок сподобилась, - и молчок. Василий не торопил, понимая, что узелок надорван и обязательно развяжется. – Не приглянулась, - и опять молчок. – Не такой они, наверно, деревенской дурищи хотели сыну.
- Может, сюда приезжали, хотя бы, когда он пропал? – ещё пытал бестолковый дядя. Она только зло рассмеялась, выдавив из помутневших глаз две горошинки-слезинки. А ему подумалось, что в этой истории с таинственным исчезновением охотоведа что-то не так, как видится. Неужели Ульяна женским чутьём угадала, что муж не пропал в тайге, а мотанул мимо, куда-то на дальнюю сторону? Немыслимо! Он неё? От Алёшки? Невероятно! Или от несчастной судьбы, которую не в силах был изменить? Не верится! Бывает, правда, что человечишко с тёмной душой долго копит, таясь, в себе обиды и унижения, а потом – раз! – и примет спонтанное решение, шагнув в открытое окно с девятого этажа. Может, и этот вдруг почувствовал, что больше так не может, но и вернуться, посмотреть честно в глаза жене и сыну – тоже. Случилась мгновенная прострация с полным затмением разума, а ноги всё шли и шли, всё дальше и дальше. Или такое Василию только мерещится в оправдание Ульяны? Пропал опытный мужик-охотник в тайге – мало ли что могло случиться в болотистых краях с диким зверьём? И на старуху бывает проруха. А вдруг он был неизлечимо болен и скрывал это, но, не вытерпев болевых и душевных мук, решился разом покончить с ними, не ожидая скорой смерти? Да так, чтобы не было заботы родным? Василий ожесточённо потёр затылок, помотал перегруженной головой, прогоняя всякие безфактурные домыслы. Больше всего смущало непонятное, если не сказать проще – равнодушное поведение родителей, которые не приехали сюда на розыски, как свойственно большинству. – Слушай, у тебя есть их телефон?
Ульяна, сморщившись, скривила губы, приподняв верхнюю.
- У нас нет мобилки, а на спутниковый – кишка тонка, - и зло хмыкнула. – И о чём мне с ними говорить? – сердито посмотрела на допытчика. – Спросить, там ли он? Пошлют куда подальше, да и только.
Василий смущённо потёр подбородок сквозь короткую бородку, вспомнив, что телефонную мачту на стройке должны вот-вот поставить, но когда?
- Ну, а адрес их в Костроме помнишь?
Она, слава богу, помнила и назвала, не задумываясь, зачем он ему нужен. И тут же поднялась, давая понять гостю, что ему пора проваливать.
- Надо подготовиться к завтрашнему походу, - объяснила резкое завершение тревожного разговора. – Пойдёшь? Вроде бы собирался?
Василий тоже поднялся, чуток потянулся уставшим с чего-то телом.
- Завтра не выйдет – дело есть неотложное. Послезавтра – лады? – и, не ожидая согласия, пошёл на выход, но уже в дверях не утерпел и спросил ещё: - А как у него с Алёшкой-то?
- А никак! – отрезала она. – Он и дома-то мало был, а если и был, то всё молчком, всё в думах каких-то, был и отсутствовал – не подступись.
- Автобус из Горчаковки в город когда здесь проходит? – спросил ещё Василий напоследок. Оказалось, что рано утром, самое то, что надо.
А надо было ему в Кострому, приспичило увидеться с родителями пропавшего, прояснить для себя их непонятное нейтральное поведение и, может быть, выведать что-нибудь об исчезнувшем бесследно. В городе искать долго не пришлось, таксист быстро нашёл нужную девятиэтажку. «Надо же», -
