Отец мой как-то сагитировал младшего брата сходить с ним в поход на яхтах, но идти в следующий раз тот отказался, не понравилось...
Сказал, отмахнувшись:
«Да ну, не уговаривай, больше не пойду: у вас девки наглые, так и норовят в штаны залезть...»
…
Отец вспоминал про брата редко. Что-то запомнила мать из рассказов его и свекрови...
Бабушка Вера, когда летом 1941-го года провожала обоих сыновей на войну, предчувствовала (по рассказам матери), что старший вернётся с войны, а младший нет...
Тётя Инна, сестра отца
Моя тётя Инна — дочь деда Нестора и бабушки Веры, сестра моего отца. Родилась в Ижевске (как говорил дед), в Удмуртии, после отца (отец родился в 1919 в Кильмезе), но, кажется, когда ещё шла Гражданская война.
Она была темноглазая брюнетка, совершенно не славянской внешности (скорее можно было заподозрить Ближний Восток), и это, как я начал понимать ещё в детстве, создавало ей много проблем в жизни. Страдала близорукостью, носила очки. Я не смог прояснить очень смутное семейное предание, что бабка или прабабка бабушки Веры по материнской линии была пленная турчанка (и, кажется, из города Дмитрова), но тётя Маруся, сестра бабушки Веры, по рассказам, в молодости была жгучей брюнеткой.
Замуж тётя Инна не вышла, детей не имела. Окончила Ленинградский государственный педагогический институт имени А.И.Герцена (ЛГПИ), но ехать по распределению отказалась и диплом не получила, по специальности в дальнейшем не работала. Работала долгое время в библиотеке Ижорского завода в Колпино.
Книги она очень любила, и в нашем доме было много интересных книг в значительной степени именно благодаря ей. По мере моего взросления, она приносила мне из своей библиотеки очень многое из классической детской и подростковой литературы. Здесь были, после множества разных сказок, Чиполлино, Незнайка, Том Сойер, Робинзон Крузо, «Хижина дяди Тома» Гарриет Бичер-Стоу, «Овод» Войнич и ещё множество разных известных замечательных авторов и персонажей.
Характер у неё был довольно тяжёлый, с моей матерью у них были отношения очень натянутые, тётя очень не любила, когда мы с сестрой «шумели» при наших детских играх; но сейчас я понимаю, что она в моей жизни сыграла очень положительную роль именно благодаря хорошим детским книгам, которые столько раз вдруг оказывались у меня в руках, а я очень часто, особенно в более раннем детстве, даже и не думал о том, что это благодаря тёте Инне. Она регулярно привозила мне библиотечные книги и на дачу в Песочное...
Какое-то время они с бабушкой Верой (уже после ухода из семьи деда) жили у нас в маленькой комнате на улице Халтурина (Миллионной). Потом переехали на улицу Тамбасова (Сосновая поляна, Красносельский район), и я у них почти ни разу не был. Там она и умерла, в одиночестве и почти слепая, где-то в 2016 году, через год после смерти моей матери (я об этом узнал от двоюродного брата Коли только года через два). Тогда я ещё, вроде бы, был в состоянии передвигаться, и корю себя, что так и не приехал к ней ни разу, а мог бы ещё узнать много интересного о нашем семействе. Последний раз я видел её, когда умерла тётя Оля…
Тётя Оля, сестра отца
Тётя Оля была младшей сестрой отца. Внешне совершенная противоположность своей старшой сестры: круглолицая светлоглазая блондинка, очень похожая на эстонку или финку. Я ещё помню время, когда дед, бабка и она с тётей Инной жили у нас на Халтурина в большой комнате, а отец, мать и я в маленькой. Семь человек в небольшой двухкомнатной квартирке без ванной и прихожей, с крохотной кухней и с туалетом в общем коридоре, и нам не было тесно. Я, во всяком случае, никакой тесноты, тогда, в детстве, не испытывал и не помню, чтобы взрослые на это тогда жаловались.
Тётя Оля тогда училась в Ленинградском финансово-экономическом институте (ЛФЭИ, куда именно с её подачи в 1968 году поступил и я), прибегала с учёбы домой радостная, весёлая, с какими-то книгами и тетрадями (учебник политэкономии, ещё сталинский, начала 1950-х годов, мне достался точно от неё), варила макароны и себе, и мне заодно; и я помню, что очень любил эти её макароны с томатным соусом, которые мы ели вместе на кухне.
После института вышла замуж за Евгения Городенского (дядю Женю). Он был маленький, рыжий, не красавец, но в нашей большой семье его любили и уважали. Мать его, Анна Ивановна, строгая женщина, работала в Эрмитаже, в Зимнем дворце. Он был военный, служил в авиации по части военно-технического снабжения. Через какое-то время его перевели по службе на Дальний Восток, в Приморский край, недалеко от Владивостока (Артём), и они прожили там лет десять, пока не вернулись в Ленинград. Сын Дима родился у них ещё до этой командировки, в Ленинграде, а сын Коля в Артёме.
Дяде Жене я особо благодарен за то, что он в детстве привёз мне почитать «Спартака» Джованьоли (я читал его упоенно, с фонариком под одеялом), а позже подарил на день рождения 10-томник Пушкина.
А тёте Оле я, при всём прочем, как-то особо благодарен за чудесный Новый год, который она устроила мне, сестре Рите и Диме у них дома, когда мы были маленькими (они тогда жили на улице Красного Курсанта, на Петроградской стороне), с красивой ёлкой и с забавнейшей игрой, когда мы растянули перед этой ёлкой гирлянду, на которой висели на нитках конфеты, и за этими конфетами надо было охотится с завязанными глазами и с ножницами, и каждый старался «отчикнуть» самую большую, самую вкусную и самую дорогую конфету «Мишка на севере». Дяди Жени и Анны Ивановны дома не было, и мы с Ритой ночевали на свободных кроватях…
Тётя Оля умерла в 2007 году. Вместе с её сыновьями, моими двоюродными братьями, Димой и Колей, и с сыном Димы, я нёс её гроб…
Дима, потерявший на работе руку, умер в 2012 году. У него остались сын и дочь...
Тётя Галя, которая так и не успела стать мне тётей
У деда Нестора и бабушки Веры была ещё самая младшая дочь, самая младшая сестра моего отца, которую звали Галя. В семье её все очень любили. Ей было лет пять, или семь, когда она тяжело заболела. Пришёл врач, выписал ей какое-то лекарство. Через какое-то время прибегает назад, весь в ужасе, потому что сообразил, что выписал ей что-то совершенно не то, что ей нужно, а что-то смертельно для неё опасное. Но было уже поздно, девочка умерла…
Бабушка с дедом никогда при мне о ней не вспоминали. Отец вспоминал о ней очень редко и неохотно, но всегда с какой-то особой теплотой. А почти все переданные здесь, столь немногие, подробности я узнал только от матери...
Странно думать, что эта девочка жила у нас в квартире на Халтурина! Ходила, ещё задолго до меня, маленького, по большой и маленькой комнате, по кухне, что-то делала, как-то играла… Где она, интересно, спала? Не знаю… Но как будто действительно я чувствовал в этом доме моего детства её присутствие...
Сахкенберги
Ганс Сахкенберг (Сахенберг, Сакенберг). Отец бабушки Веры. Нашёл на эстонском сайте очень короткую информацию и не абсолютно уверен, что это он. Ганс Сахкенберг (1.11.1838-4.3.1917, Кийу, Харьюмаа, Эстония). 78 лет. По датам очень похоже, по отрывочным рассказам бабушки Веры, он умер как раз во время революции, в преклонном возрасте; но на сайте ничего нет о том, что у него была русская жена Дарья и дочь Вера, перечисляется только эстонская родня. Отец говорил, что он потомок какого-то шведского штурмана, перешедшего во время Северной войны на сторону Петра. По рассказам бабушки, у него была в СПб, как я уже писал, какая-то мебельная фабрика, но к 1917 году он сильно разорился. Прабабушка Дарья сама письменно отказалась от этой фабрики в пользу советского государства. Ещё помню, бабушка Вера говорила, что в их семье хорошо говорили по-немецки.
Из Сахкенбергов (Сахенбергов, как позже писалась их фамилия) я знал троих: это остроносая тётя Нюра, жена одного из братьев бабушки Веры, Георгия, погибшего в войну, и два её сына Борис и Анатолий, двоюродные братья моего отца. Они жили на Большой Подьяческой, и мы (отец, мать и я маленький) довольно часто ездили к ним в гости, на трамвае, выходили на Садовой, и там ещё немного надо было пройти. У них была дверь не с электрическим, а ещё с механическим звонком, с колокольчиком. Надо было потянуть на себя ручку этого звонка — и внутри квартиры звонил колокольчик. Конечно, звонил всегда я…
Самым первым нас встречал, с необыкновенно радостным восторгом, чёрный пудель Дик, самая добрая собака из всех, что я знал. С радостным и счастливым визгом он, прыгая, бросался ко всем нам, но больше всего ко мне, потому что меня можно было облизать. Потом он мчался в квартиру и притаскивал мне в пасти какую-то старую мягкую игрушку…
Борис и Анатолий тогда ещё не были женаты. Они оба были художники, и я помню какие-то холсты, большие бумаги, рисунки, кисти, тюбики с краской и ещё разные атрибуты живописи в их квартире. Несколько позже они как-то разбирались в своих старых книгах и подарили мне несколько интересных довоенных изданий 1930-х годов. Помню, что среди них были: автобиографическая книга «Бронепоезд Гандзя» Николая Григорьева про Гражданскую войну на Украине, «Занимательная математика» Якова Перельмана и «Прыжок в ничто» Александра Беляева. Последняя книга мне особенно нравилась, она была про победу Мировой Революции на планете Земля (от которой кучка буржуев сбежала на Венеру); и я уже как-то тогда понял, почему в более позднее время она не переиздавалась: наша партия отложила саму тему Мировой Революции на неопределённо долгие времена…
Борис потом работал в Лениздате на Фонтанке художником-иллюстратором и оформителем книг, а Анатолий преподавал в Мухинском художественном училище в Соляном переулке. Оба были женаты. Обоих уже давно нет в живых. У Бориса и его жены Натальи детей не было. У Анатолия, дважды женатого, кажется, было двое детей, девочка и мальчик...
Моя родня по матери
Родители моего деда Павла Артемьевича Артемьева
Артемьев Артемий Артемьевич, дед матери, сирота, родители умерли от тифа в Гражданскую. Работал, по рассказам матери, завхозом в военной комендатуре на Садовой. Мать рассказывала, как бегала к нему, маленькой девочкой, на работу, это было совсем рядом от дома дедушки с бабушкой, как тяжело ей было открывать большую деревянную дверь с улицы…
Эта комендатура соседствует тылом с моей 199-ой школой, где я учился в 9-ом и 10-ом классах, фасад которой выходит на площадь Искусств. От нашего школьного двора комендатура была отделена высоким каменным забором с колючей проволокой, и за этой проволокой была видна вышка, на которой всё время стоял часовой в шинели и с автоматом… А когда я служил в армии радистом, то у меня была связь с парнем из комендатуры, и он заранее предупреждал меня о разных готовящихся проверках...
Артемьева Наталья Мироновна, бабка матери, работала до революции поваром у какого-то генерала. Муж звал её в шутку «генеральшей».
Познакомились они ещё детьми, в детдоме, или в каком-то сиротском приюте, ещё до революции. И жили, как вспоминала мать, очень дружно.
Умерли оба в блокаду в 1942 году, от голода. 75-и и 70-и лет, примерно. Мать рассказывала, как бабушка
