Об этом человеке я непременно должен написать, хоть сколько-нибудь, сколько успею, чтобы сохранить память о нём...
…
Геннадий Лановой — он уже Кирова в Ленинграде не застал. Хотя чувствуется, что был проникнут огромным уважением к нему и памятью о нём, жившей и в Питере, да и во всей стране, часто говорил о нём...
Он, по частым рассказам матери, страстно верил в близкое и неминуемое торжество коммунизма. Говорил моей матери, 8-9-летней девчонке, когда гулял с ней, когда ходили с ней вместе в магазин, что уже скоро наступит прекрасное и долгожданное время, когда денег уже больше не будет, они уже будут больше не нужны, и в магазинах всего будет вдоволь, и всё будет бесплатное. Пришёл в булочную — и бери хлеба, сахара или конфет столько, сколько хочешь, сколько тебе нужно, и без всяких денег. В людях уже не будет жадности — потому что всего и так будет вдоволь. А люди будут настоящими товарищами друг другу. И так будет во всём мире! И никаких войн, и никакой вражды между людьми больше не будет!..
Мать говорила, что это были для неё очень счастливые годы перед войной, и именно, в огромной степени, благодаря отчиму...
В 1941-ом началась война, но Геннадий, как ценный специалист призыву не подлежал, его просто не отпускали на фронт в действующую армию, не смотря на все его заявления и просьбы.
Мать моя много раз вспоминала, как в эти самые первые недели после начала войны он вскакивал по ночам с постели и почти кричал её матери:
«Ты пойми, Валя, ведь — там ребята умирают! А я тут — с тобой, в тёплой постели!.. Ну, не могу я так!..»
Та пыталась сначала его отговорить — но потом смирилась с его непреклонной решимостью идти, во что бы то ни стало, на фронт (возможно, после смерти его брата Василия). И он добился, чтобы его, не смотря на его крепчайшую бронь, записали в Народное Ополчение. Где он и погиб, сражаясь под Ленинградом…
Мать помнила, и не раз про это вспоминала, что Народное Ополчение, в которое вступил её названный отец, собиралось на Моховой. И они с её матерью, Валентиной, пришли туда провожать Геннадия на фронт. Ему тогда было 29 лет. И все его товарищи были такими же молодыми красавцами, прекрасными парнями. Он был назначен, кажется, командиром отделения, или командиром взвода (мать уже плохо помнила, да и не разбиралась в этом). Все женщины плакали, но он успокаивал и бабку, и мать, говорил, что война — не надолго, что уже через несколько месяцев будет наша неизбежная победа, и он вернётся...
Говорил моей матери:
«Ты теперь — маленькая хозяйка нашего большого дома! Помогай маме!..»
А ей тогда было 10 лет...
Потом их часть стояла в Антропшино, или где-то рядом. И один раз мать с бабкой ещё успели туда приехать, чтобы увидеть его живым. Он говорил, что у них одна винтовка на троих, что немцы стреляют так, что им головы не поднять, и ответить нечем. Рассказал, с преогромнейшей горечью, как у них один совершенно молодой ещё парнишка, совсем ещё пацан, залез к местной хозяйке, финке, в сад и нарвал яблок, и его за это приговорили к расстрелу. Но признавал, что дисциплина теперь необходима железнейшая, и без всяких поблажек кому бы то ни было, и без всяких скидок на возраст и прочее...
Мать говорила, что, со слов его уцелевшего, тяжело раненого однополчанина, Геннадий долго лежал в воронке, смертельно раненый в живот, умолял, чтобы его пристрелили, и к нему невозможно было подползти из-за сильного огня фашистов... Потом их, нескольких тяжело раненых, всё-таки, вроде, удалось как-то подобрать и укрыть на время в каком-то блиндаже. Но этот блиндаж немцы потом закидали гранатами…
Я нашёл в Сети фотографии памятника погибшим ополченцам в Антропшино. Местные ребята привели его в порядок...
…
Да, это была — Священная Война... И именно благодаря таким людям — как Геннадий Лановой! Благодаря их — Священному Подвигу!..
Но во что сейчас превратилась эта память!..
Дядя Лёша (Лукьян Симоненко), 3-й муж моей бабки Валентины
Я его звал «дядя Лёша». Он был очень худой, лысоватый. Был он человек не злой, но когда выпивал — бывал мрачен. Впрочем, оживал, когда вместе со всеми, во время застолий, пел украинские песни. Как я теперь вспоминаю эти песни!..
Он был младше моей бабки Валентины, кажется, на два года. Родом с Украины, с Сумской области (хотя одно время родня жила на Херсонщине из-за известного «голодомора»). В войну воевал в Балтийском флоте, и падал один раз с мачты на корабле во время обстрела. Ходил и в Англию, на Оркнейские острова, на военно-морскую базу в заливе Скапа Флоу. Имел звание старшины (не помню, какой статьи; это со слов Люси).
Во время наших семейных застолий у них с отцом практически всегда заходили разговоры и воспоминания о войне. Но это было у них уже, как правило, в состоянии довольно сильного подпития, и усвоить тогда что-то вразумительное о войне мне, мальчишке, было из этих их разговоров довольно трудно…
Да, трудно. Но что меня поражало ещё в детстве — так это то, что они говорили о войне с таким чувством, будто это время было самым счастливым в их жизни!..
У дяди Лёши была ещё дочка от первого брака, Валя, девушка постарше нас с Люсей. Родилась, значит, где-то вскоре после войны. Не помню, откуда она была родом и где жила, но одно время она гостила у отца, и мы с Люсей общались с ней. Запомнилось, что девчонка была общительной и доброй...
Благодаря дяде Лёше, я, вместе с их и нашей семьёй, три незабываемых лета в детстве провёл на Украине: 1955 — в Херсонской области, 1962 и 1964 — в Сумской, оба раза у его родни. И принимали нас там как родных…
Позже уже никто ни из их, ни из нашей семьи в тех местах не был...
Люся (Людмила Алексеевна Симоненко, в замужестве Мазурина)
Я её, естественно, звал просто «Люся». Хотя она была мне тёткой, что иногда вызывало смех и веселье среди нашей родни и знакомых: она была почти на два месяца младше меня. Была младшей сестрой моей матери: по матери, не по отцу. Отцом её был третий муж бабушки Вали дядя Лёша...
С Люсей я играл с раннего детства, сколько себя помню, как с сестрой. Виделись тогда очень часто, благодаря регулярным (и можно сказать: ритуальным) хождениям наших родителей друг к другу в гости. Вместе проводили четыре лета на Украине, включая Донбасс (у тёти Лёли)…
Помню, у неё была большая книга китайских и корейских сказок, хорошо иллюстрированная, она потом дала мне её домой почитать, и эта книга была у нас дома довольно долго…
Помню, любили рассказывать друг другу, чаще в компаниях других детей, особенно летом, разные детские страшилки: про «мёртвую руку», про «летающую простыню»…
Играли с их соседкой по квартире, Инной, нашей ровесницей, иногда на тесной кухне, а иногда в саду Карла Маркса, практически через дорогу...
В школу мы с ней тоже пошли параллельно, в один год (её школа была почти напротив их дома). И кончили её так же, хотя виделись в это время уже гораздо реже...
Замуж вышла за Бориса Мазурина, работали оба одно время в прокуратуре на разных должностях (Борис одно время водителем). Жили долго в Нейшлотском переулке, на Выборгской стороне, в квартире с очень странной конфигурацией (я там был всего один раз), потом куда-то переехали, не очень далеко, но я уже у них там не был. У Бориса был младший брат, умер от цирроза печени на почве алкоголя. Я его видел только на фотографиях.
Очень долгое время я почти совершенно не видел ни Люсю, ни Бориса (как и многих других родственников), и был почти не в курсе, чем и как они живут...
Сын Лёша. Внучка Варя. Видел их, кажется, только на отпевании Люси...
Люся и Борис очень помогли мне, когда с матерью случился 1-й инсульт (в самом конце 2003 года), и пришлось отправить её в больницу, а потом, такую же парализованную и не ходячую, опять привезти домой…
И мать, страшно больная и едва живая, пережила свою сестру, которая была младше её на 21 год и была тогда очень бодрой...
Люся умерла после осложнений с сердцем и после страшного перелома бедра, в 2009 году. Я был, уже сам не сильно здоровый, на отпевании, в одной из «еретических» православных церквей. Борис очень уговаривал меня остаться на поминки, но мне надо было поскорее вернуться к матери, которая просто с ума сходила, когда меня не было дома, и даже на последнее прощание с Люсей она не хотела меня отпускать. Бориса я больше не видел...
…
Мать, Веретенникова Тамара Павловна, умерла 13.9.2015 года после двух инсультов и 12-и лет тяжелейшей болезни, паралича и слепоты. Ей было 84 года…
+ + +
Страшно подумать, сколько родственников — даже тех, кто младше меня — уже умерло. И родственников, и друзей… И продолжают умирать… И как мало потомства после себя оставляют… И как расходятся пути человеческие!..
Сколько раз я хотел кого-то разыскать, увидеть, быть может, чем-то помочь — и почти всякий раз успокаивал себя тем, что самая главная от меня польза — в том, что я пишу. Или в том, что я ещё непременно должен написать, откладывая всё остальное, написать — нечто такое, что, пусть не сразу, должно стать настоящим спасительным Откровением для всего человечества…
И ведь я действительно это пишу!..
И все наши пути вновь сойдутся там — где рождается Солнце!.. Где рождается Свет!..
[/left]
3.9.2022