Дневник. Мать ушла наверх. 14.9.2015 — 31.12.2016.
Вчера, 13 сентября 2015 года, в воскресенье, незадолго до полуночи, умерла мать. Умерла буквально на моих руках...
14.09.15 09:43:05
Она умерла, повторяя моё имя... Лежала головой, абсолютно беспомощно, на левом углу стола, дышала с огромным трудом, очень часто, ненормально часто, с тяжёлым хрипом, что-то пыталась иногда лепетать, совершенно неразборчиво... и время от времени, с огромным трудом повторяла, призывала, с какой-то радостной, сквозь боль, убеждённостью, что я рядом, и слышу, и не подведу: «Во-воч-ка!.. Во-воч-ка!..»...
Я был рад, что она меня узнаёт, что чувствует, что я здесь. Я гладил её по голове, целовал, говорил, что я здесь, я здесь, и у нас всё хорошо, не бойся ничего, ты будешь здоровенькая, пройдут все твои болячечки, и ты будешь здоровенькая, бодренькая и весёлая, и у нас всё будет хорошо!..
Кажется, она понимала меня, и улыбалась...
14.09.15 12:15:50
Я знал, что счёт идёт уже не на дни, а на часы. Теперь уже точно. Но у меня была дикая надежда — что я успею... Успею — СКАЗАТЬ. И помощь — придёт!..
Мать уже не могла ничего есть, хотя и — очень-очень вяло и почти совершенно невнятно — соглашалась на мои предложения. Клал ей в рот, в едва открывающиеся губы, самые маленькие кусочки. Но почти всё вываливалось у неё изо рта...
Последнее, что я положил ей в рот, была большая белая таблетка аскорбинки... Она с трудом её рассосала...
Я стремился скорее поесть, скорее уложить её, и немедленно сесть за свои тексты, которые уже были почти готовы, уже можно было выкладывать их в Сеть, и текст Обращения был в голове уже почти готов...
Три-четыре часа работы — и моя «информационна бомба» должна была сработать. И я был бы услышан. И кто-нибудь, с добрыми и надёжными руками, уже пришёл бы к нам, чтобы помочь мне спасти мать...
Я не успел совсем чуть-чуть...
14.09.15 12:41:48
Мать держала оборону — как настоящий воин. Держала изо всех последних сил, держала до самого конца. Держала один из немногих оставшихся кусочков Советской Территории от буржуйско-фашистского захвата и поругания. Держала так долго, как мало кто сможет...
Простите, мать, отец, дед, все мои предки! Я вынужден был отступить — другого выхода не было. Я отступил в катакомбы. И отсюда — я поведу уже другое наступление. И в этом наступлении найду товарищей. Чтобы нам освободить уже — весь мир!..
14.09.15 17:42:45
Как она стонала и хрипела все эти дни, день и ночь, как всё время просила пить!..
Никто так и не подошёл...
14.09.15 20:44:49
У меня почти глюк. Всё кажется, что мать плачет и стонет там, и пытается меня позвать. В этой теперь такой страшной и пустой комнате, из которой её новые хозяева уже выбросили и её кровать, и стол, и одеяла, и подушки, и почти всю одежду... И все наши хлебцы и прочую еду свалили в кучу в кресло...
Господи, помоги ей там!..
14.09.15 22:23:26
Прошла первая ночь, как ушла мать...
Не ложился очень долго. Да и не ел. Создал в ВК новую страницу, как и планировал ещё при матери, так и назвал: «Хроника Апокалипсиса». Стал выкладывать на стенку, по дням, уже подготовленные тексты. Всего их выложил больше тридцати. Каждый — с перепостом на свою личную стену... Лайков, по сей момент, совсем немного, а комментов — ни одного...
Да, мой «информационный заряд», скорее всего, всё равно бы не сработал: мощность слишком мала. И я это чувствовал. Хотел подготовить заряд существенно побольше. Не успел...
Насколько могло бы сработать моё «Обращение», которое я планировал?.. Тут опять — дело «случая»...
Могло бы помочь только то, если бы в Сети нашёлся хотя бы один человек, кто всерьёз помог бы мне с распространением информации. И в Питере нашлась бы «Мать Тереза». А остальные помогли бы найти «хороших врачей»... Но шансов, конечно, было немного. Сейчас, по реакции на «Хронику Апокалипсиса», убеждаюсь в этом ещё раз...
И ещё раз убеждаю себя «не угрызаться»... Хотя это трудно...
+ + +
Попробую описать её последние минуты.
Есть она уже не могла. Даже пить; хотя чуть-чуть, в самом начале, когда я её смог (в последний раз) усадить за стол, всё-таки, попила из моих рук, из своей пластмассовой кружки. При этом приходилось со страшным усилием удерживать её, чтобы она не завалилась на бок, и удерживать ей голову, которую она уже совершенно не могла тоже держать и роняла на стол. Всё время валилась влево, и я подложил ей под щёку кусок старого голубого ватного одеяла (того, что когда-то подарила мне Люся).
Она жутко тяжело и надрывно дышала. Неестественно часто. С глубокими, страшными хрипами... Так дышат перед смертью. Это было бы понятно даже неопытному человеку. Но она уже давно примерно так дышала, и потом, хоть немного, успокаивалась. И я ещё надеялся...
Голова её совершенно беспомощно сползала за край стола, и я всё подсовывал ей туда: то подушку, то ещё какое-нибудь тряпьё... Жевать и глотать еду — она уже не могла совершенно, всё вываливалось, не дожёванное и не проглоченное, и я подбирал это и выбрасывал...
Старался спокойно, как мог, поесть сам. Всё, как обычно: сначала лёгкий перекус, а потом салат и каша. Старался не медлить, но чтобы без всякой паники. Последние недели она любила, чтобы я дал ей с ложки немного и своей каши, и своего салата (раньше от каши отказывалась совершенно, а салата съедала одну-две ложки). Но в этот раз уже не смогла съесть ничего...
Это была наша последняя совместная трапеза в этой жизни. И моя последняя трапеза в этой нашей комнате...
Я кончил с едой. Всё помыл и прибрал. Как обычно. Хотя, как никогда, чувствовал, что эта моя столь привычная повседневная «обычность», с элементарным, предельно скромным, ещё совсем советским, домашним комфортом, уже слишком не адекватна происходящему...
Мать дышала всё тише...
Было около 11 часов вечера...
Оставалось только хорошенько уложить её на ночь, покрыть, как обычно, её двумя невообразимо грязными одеялами (тоже надеялся, что «Мать Тереза» что-нибудь принесёт), подложить со стороны стола её старую чёрную шубу для страховки, и сверху ещё старую жёлтую простынь, так, чтобы защищало её от возможных сквозняков со стороны окна, приоткрыть форточку, задёрнуть хорошенько шторы, проверить ещё раз, как она лежит, коснуться легонько ещё раз её лба и волос, как будет позволять её состояние, пожелать ей «Спокойной ночи!» и «С Богом!», погасить свет, и — срочно идти за комп...
Всё как обычно...
И, разумеется, её ноги...
На линолеуме у стола была уже лужа гноя от её ног. Как тогда у отца... Я стал осторожно заносить её ноги из-под стола на постель. Меня пугающе удивило, что она никак не реагировала на мои действия: обычно, все последние дни, она принималась кричать, потому что это причиняло ей боль...
Ноги, на свету, производили страшное впечатление: тёмно-багровые пятна и мокнущие пузыри на обеих голенях... Мажу ей всё это гелем — а размазывается по ногам гной (или какая-то там прозрачная субстанция; наверное, как и при водянке...). Запах — не такой страшный и гнилостный, как был у отца... Ещё есть надежда!..
Вспомнил, ещё раз, того Ваню из Чувашии, что вылечил в войну, в эвакуации, мою бабушку Валю от голодной водянки. О, если бы нашёлся такой целитель!.. Неужели Сеть не поможет?!.
Надо торопиться!.. За комп!..
Обработал ноги. Всё, что мог увидеть и достать. Устроил ей ноги поудобнее, на чистую бумагу (всё те же листы из компьютерных каталогов). Ноги остаются согнутыми, потому что почти упираются в нижнюю спинку кровати. Покрываю её одеялами...
Рот у неё слегка открыт, хрипов нет... Она очень часто похожим образом отрубалась, особенно, когда очень уставала, и довольно спокойно спала...
Подкладываю ей шубу, простынь от сквозняка. Всё проверяю. Я уже почти у двери. Надо спешить!..
Сейчас три-четыре часа хорошей работы — да хоть всю ночь! — и будет моё «Обращение» с началом «Хроники Апокалипсиса». Неужели никто не откликнется?!. Кто-то должен, должен услышать!.. И — пойдёт информационная волна во все стороны!.. И придёт подмога!..
Я буквально в последний момент ещё задерживаюсь перед дверью, оборачиваюсь, чтобы пожелать матери «Спокойной ночи!»...
Что-то она слишком, слишком подозрительно спокойна... Возвращаюсь, подхожу ближе... Главное, как обычно, заметить, хоть по каким-то признакам, её дыхание... Иногда — это чуть слышный звук. Иногда — можно заметить, хоть не сразу, как ритмически колеблется одеяло... Сейчас — ничего этого нет...
Окликаю её: «Мамулечка!»...
Подхожу, подвигаюсь совсем вплотную к её лицу, касаюсь её щеки... Сильнее, ещё сильнее...
Всё зову: «Мамулечка! Мамулечка!..»...
Мешает стол, стул у изголовья, верёвка, что держит стол с той стороны... Вскакиваю на её постель выше подушек, там всё время получается изрядное пространство между спинкой кровати и её тремя замызганными подушками, сажусь на корточки прямо перед ней, беру её голову в свои руки, трясу осторожно...
И всё зову...
Её щёки ещё совсем тёплые!.. Мягкие!..
Вслушиваюсь, всматриваюсь ещё раз...
Не дышит.
То есть — не дышит совсем.
Сомнений уже быть не может.
Вскакиваю, бегу в их комнату. Плохо ориентируюсь в чужом пространстве, в полумраке. Все трое полулежат на своих постелях, кажется, смотрят телевизор...
Говорю: «Матери плохо! Вызывайте «Скорую»!»
Всполошились, встают...
Бегу назад. Заскакиваю опять на постель в изголовье к матери. Трясу её!.. Всё сильнее, сильнее!.. Трясу — и зову!..
Как большая мягкая кукла. Из которой вынули душу. Или — позабыли вложить...
Делаю ей искусственное дыхание в рот и с силой массирую область сердца...
Появляется, не спеша <...> (Когда она заходила в эту комнату последний раз?..)
«Сейчас приедут!..»
Постояла, посмотрела, уходит, вздыхая...
Стараюсь дышать матери в рот сильнее... И массирую сердце...
Отрываюсь от своей работы, поднимаю голову... Вижу в противоположном углу на тумбочке иконку Христа-Спаса...
Молю: «Если возможно — сотвори это чудо!..»
Опять наклоняюсь к матери, к её губам, и вдыхаю ей в рот весь воздух, что только есть в моих лёгких, с такой силой, какая во мне только есть...
В ответ на мои вдыхания — из глубины её лёгких раздаётся какой-то клёкот. Но он — какой-то совершенно не самостоятельный, чисто механический, не живой... Но — ведь есть зацепка! Ещё есть надежда пробудить сердце и дыхание!..
С ещё более зверским усилием продолжаю эту свою страшную «пранаяму», стараюсь войти в чёткий ритм, в резонанс с этими её ответными клокотаниями...
Появляется <...> с круглым зеркальцем: «Надо зеркало приложить ко рту, проверить, есть ли дыхание!»
Прикладываю. Хотя смысла в этом сейчас никакого. Зеркало, конечно, чистое...
Ещё «пранаяму»!.. Ещё массаж!..
Входит врач, молодой мужик, плотного сложения...
С самого начала — ещё едва подойдя — смотрит совершенно скептически и безнадёжно на всю эту сцену перед ним...
Говорит мне: «Дедушка, напрасно! Ну, видно же... Это — биологическая смерть!..»
Потрогал пульс... Тут же отпустил...
Проверил зрачки...
Говорю: «Она слепая...»
Он: «Нет, тут тоже ничего...»
Я ещё пытался просить его о какой-то реанимации, говорил, что в лёгких у неё что-то клокочет...
Он лишь, сокрушённо и привычно, отрицательно мотал головой...
Я отпустил мать. Стал сходить с постели. Едва не полетел с размаху лицом на пол, или на угол шкафа... Только сейчас почувствовал, как затекли и одеревенели
