тепловозных дизелей вынудил завибрировать близлежащее к путям пространство. Стремясь еще больше утвердиться, тепловоз громко засигналил, иерихонская труба зычного тифона резала уши. И вот лязгающее металлом, пышущее теплом двучленистое тело локомотива стремглав вылетело на переезд. Валентин прочел в застекленной табличке под окном машиниста «2ТЭ-116» — «Фантомас», так тепловоз прозывали железнодорожники.
Тяжело прогромыхав по прогибающимся рельсам, зеленый монстр потащил в след себе кавалькаду разнокалиберных вагонов и цистерн. Колесные пары, весело крутясь, постукивая на стыках рельса, силились спеться в единый металлический хор, но стальная разноголосица очевидна даже далеко не музыканту. Вокальные способности грузовых вагонов разнятся — шестьдесят тонн нефти подзавяз и коробка автобуса с выбитыми стеклами на платформе. Там — ух-ух-ух, а тут — тк-тк-тк...
Нарастающим ревом сирены всполошил пулей летящий пассажирский экспресс. Во главе поезда ярко бордовый тепловоз, но тоже с грязным закопченным верхом. Колеса пассажирских вагонов в одной тональности пропели звонкое тук-тук, зеленый вихрь промелькнул, и наступала оглушающая тишина. Только ухваченные искусственным смерчем разномастные бумажные клочки болтыхались в воздухе, то плавно спускаясь, то, передумав, вновь ускорялись вверх.
И вдруг затишье взорвалось ревом заводившихся машин. Спицын оглянулся. За ними выстроился длинный хвост гудящих и надрывно бибикающих авто. Санькин же «газон» зловредно помалкивал. Водители из объезжающих машин, открыв дверца, раздраженно матерились и крутили пальцем у виска.
— Вот падла! — Санька вылез из кабины и стал примащиваться с голенастой рычажной рукояткой. — Щас доконаю, сволочуга!.. — шофер разъяренно вертел заводиловку, но вскоре выдохся и в припадке ярости бросил рукоятку оземь. Силы покинули мужика, шатаясь, Санька подошел к подножке и уселся, поникнув головой.
Валентин окончательно уверился — так ехать нельзя, это не поездка, а одна морока. Инженер решил — по приезду в город вернуться на завод, на такой рухляди никуда не поедет.
Несчастный шофер стал голосовать проходившим машинам. Наконец случайный тракторист сжалился, «газик» прицепили тросом к унавоженной телеге, и раскоряченный «Беларусь» потянул этакого «тянитолкая». Санька рулил и часто втыкал зажигание. Так на тракторной тяге протащились метров двести, наконец «газон» засовестился, то есть зафыркал. Санек отрегулировал тягу, пошли собственным ходом, благо под колесами уже замаслился городской асфальт.
Валентин заявил: «Поехали на завод, хватит валять дурака!» Но повеселевший водитель стал божиться, что, разогревшись на городских улицах, грузовик пойдет сам по себе, поэтому не стоит зря терять время — «газончик» будет работать как часы. Словно сговорясь с хозяином, автомобиль стал безотказно заводиться, Санька нарочно притормаживал, причем не только у светофоров, демонстрируя работоспособность мотора. Выходит — поумнел чертяка!.. Ну что поделать, пришлось опять поверить Саньке на слово... Мужичок глядел соколом: «Знай наших, не подведем!..»
Миновав пустынные улицы еще спавшего городка, выехали на автотрассу, как по линейке прочертившую свежескошенное пригородное поле.
«Газик», обретя крылья, птицею вспарил над белесой бетонкой. Валентин давно знал здешние края: кругом поля, бескрайние поля, теперь пространство уставлено рядами свеженьких стожков, выброшенных спеленатыми из чрева комбайна. Сотни, тысячи желто-золотистых копен усеяли окрестную панораму от горизонта до горизонта. Иногда попадались обгорелые проплешины, едко бросавшиеся в глаза на фоне еще не успевшей увянуть стерни. Нашлась же сволочь, балуясь или намеренно вредя, поджигала стожки — посажать бы тех подлецов, но теперь ищи ветра в поле. В Спицыне проснулась негодование к тем поджигателям, да и вообще к шпане, мешающей людям мирно жить. Самого парня уголовная шушера не обижала, уж так сложилось: Валентина не били в подворотнях, тем паче не подставляли финку-лисичку к горлу. Не обкрадывали — пока обошлось, а обойдется ли впредь, вот в чем риторический вопрос... Злоба, вскипевшая в сердце, выветрилось не сразу... Но, как известно, дорога быстро лечит дурное настроение.
Начались незнакомые места. Быстро проехали вытянутым вдоль дороги зажиточным селом. Там уже вовсю кипела деловая жизнь. В палисадниках и на огородах копошились труженицы-бабы. Ребятишки с удочками веселыми группками поспешали на речку. По проселкам тарахтя во всю ивановскую сновали юркие колесные тракторы с прицепами и без оснастки. На автобусной остановке сбилась пестрая толпа мешочников, видимо, собравшихся торговать овощами на городском рынке. Затем проехали мимо добротной деревянной церковки, выкрашенной в ядовито зеленый цвет, только маковка да согнувшийся крест сверкали лимонной желтизной. У провисшей церковной калитки стояла жиденькая людская стайка. Старушки в шерстяных платках, и два ветхих старичка, оба в осенних пальто, верно, староста и регент хора... «Хотя Бог их знает?..», — мелькнуло в мыслях Валентина. Миновали сельское кладбище, заросшее сочными, похожими на тропические растения кустами, скрывавшими вросшие в землю кресты с двухскатными кровельками.
Потом начался необъятный, давно неухоженный сад. Виднелись кудлато разросшиеся яблони с заморенными плодами, там же топорщились поросли кленов и тополей. Конечно, садовые междурядья не пропахивались, плодовые деревья по пояс заросли осокой, пыреем и мясистой сурепкой. Нет-нет, да и мелькнет сквозь зелень светло-шоколадный бок теленка на поводке из размочаленной веревки. Один бычок вышел на обочину дороги, стоит и натужно мычит, задрав корноухую головенку — может, хочет пить, может, пчелка укусила или еще кто напугал.
За брошенным садом потянулись неказистые кустарниковые заросли. Кустики вырастали на глазах и вскоре преобразились в дубовую рощу. Кряжистые дубки-погодки раздольно разметались по пологим склонам прибрежных холмов речушки. Плотная листва деревьев еще сохраняла густой летний окрас — дуб до заморозков будет стоять зеленым. Как здорово, будучи на дружеской вылазке-пикнике, расположиться на полянке, утаенной вот такими справными дубками. Вдыхать тягучий могутный дух, зная, что эти бравые ребята встретят (коли люди не станут вредить) двадцать пятый век, а иной — Бог даст и четвертое тысячелетие. Только подумать, а!..
Дубрава, подступая к дороге, стала редеть, сквозь мускулистые стволы засинела гладь воды, тихая заводь-пруд, прибрежная куга даже не вздрогнет во сне. На песочке прикорнули рыбаки. Какая благодать — запахнувшись в походный плащ, покуривая одну сигаретку за другой, наблюдать за поплавком, чуть колеблемым легкой волной. И мигом среагировать на малейшее его подергивание, если разом уйдет в воду — наверняка прицепился карась в ладошку. Поистине — тихая страсть заключена в рыбной ловле. А как здорово возвращаться домой с бидончиком, наполненным зеленоватой водицей и снующими там упругими рыбьими тельцами. Как славно открыть крышку и вдохнуть запах пруда и рыбы. А когда выльешь содержимое в тазик, рыбки бешено забьются, разбрызгивая кругом воду с частичками планктона, выцеженного из рыбьих жабр, накопленного за время томления в тесной посудине. А если в доме живет кошка, еще забавнее котенок — зверюшки осторожно лапкой пробуют воду, кружат вокруг тазика, норовя без лишнего труда завладеть рыбкой. Ан нет, та так легко в коготки не дается... Но вот котик осмелел, уже не пугаясь вымокнуть, выхватывает рыбку и удирает с добычей куда подальше в опаске, что станут отымать «стыренный» улов.
Пруд и теплые воспоминания о рыбной ловле остались позади. Опять потянулись поля, вдоль дороги зашелестели молоденькие березки из полос снегозадержания. Такие посадки, прочертившие колхозные угодья, уходят за горизонт, а иные уже превратились в высоченную зеленую стену. Шквальный ветер с разгона, ударившись об нее, быстренько теряет раздольный гонор, становится паинькой.
На горизонте засинела разрастающаяся полоса лесного массива. Валентин знал — этот лес считается отрогом непроходимых, сказочных Муромских дебрей. А еще раньше, во времена былинного Ильи, эти леса образовывали единый массив со знаменитыми брянскими чащобами. Определенно, намеченный путь проляжет и через те — «партизанские» места. Вот и «связующая нить», — Валентин мечтательно улыбнулся... «Газик» въехал в сосновый подлесок, высаженный по струнке. Однако, нарушая строгие колонны сосенок, в междурядьях притулились начавшие желтеть осинки и березки. Лиственные гостьи в чужом бору так осмелели, что, позабыв скромность, стали обгонять в росте окультуренных хозяев. Наверняка в эту пору в еще тонкой хвойной подстилке вывелись гладенькие грибы-свинушки — срежешь плотненькую ножку, срез тотчас начнет темнеть-темнеть и станет дегтярно-коричневым, запах же — мягкой лесной прели. А потом, засыпая после удачной «грибной охоты», в глазах долго-долго будут мельтешить маслянистые, тугие шляпки россыпи грибов — грибная феерия.
Тем временем подлесок сменился густым темным бором. Березкам и осинкам отводилось место уже во втором эшелоне, в тени местами пожухлого зеленого шатра, под кронами сосен, вымахавших в поднебесье. Стройные корабельные стволы обрамлены понизу обломанными ветвями, видны (Валентин представил себе) стреловидные насечки для сбора сосновой смолы — живицы. Янтарная душистая патока вспенившимися ручейками стекает в железные ржавые конусообразные кулечки, приколоченные под надрезами. Встречаются уже переполненные воронки, живица, оплывая края железок, как воск свечи чашу подсвечника, крутым сгустком шмякается оземь в прелую хвою. Местами спрессованный игольчатый слой сменяется вьющимся ковром кустиков черники и брусники с синенькими или красненькими бусинками ягод. А изредка поглядывает фикусно-сочными листочками целебная трава со смешным названьем «медвежье ушко» (толокнянка). Валентин ощутил, будто в яви, как благостно погрузить руки в живую мягкую поросль, срывая одну ягодку за другой, отведать кисловато-терпкую сласть, стискивая зубами упругие бисеринки крохотных семян. Здорово, устав блуждать по лесу, развалиться на пружинящем стебельками «матрасе», упоенно вдыхая окрестный хвойный аромат. А еще он любил смотреть на верхушки лесных исполинов... снопы солнечных лучей, рассекая кроны сосен, заставляют щурить глаза и мир предстает в золотом сиянии. А уж вовсе, за счастье... — услышав отрешенно-одинокую дробь дятла, отыскать саму птичку в красной шапочке.
Неожиданно лес раздался в обе стороны, в возникшем прогале холодно засеребрилась речушка, по берегу заросшая густым тростником. Початки рогоза — шершаво-коричневые чижики походили на детского плюшевого медвежонка (сохранился у Вальки такой). И опять представилось, как у заболоченного затона криво извивается ствол исковерканной ненастьем ольхи. Коряга распростерла обглоданные ветрами щупальца, оглашая вокруг: «Путник, не ходи сюда — здесь ждет погибель...»
