Всероссийском съезде горнопромышленников, где обычно бывает больше иностранцев, чем русских.
На столе стояла статуэтка «Афродиты». Свет от настольной лампы освещал ее изящную фигуру и вытянутые вперед руки. Вот также Лиза протягивала к нему руки, когда пела на благотворительном концерте романсы о любви. Глубокая нежность к ней охватила его. «Будь что будет, – решил он, – но в Ялту надо съездить».
Перо само забегало по бумаге. «Лизонька! Родная моя девочка! Я черствый эгоист, мерзавец, называй меня, как хочешь! Замучен своей работой. Но я тебя любил, люблю и буду любить. Откуда только у тебя берутся разные сомнения? Мы с тобой уже настолько связаны и хорошо понимаем другу друга, что не нужно лишний раз объясняться. Постараюсь приехать в Ялту дней на десять, скорее всего 10 августа. Будем гулять по набережной и любоваться морем. Тогда придется открыться твоим родителям.
Ты должна понять, что у меня большой долг перед мамой и папой, поэтому приходится много работать.Люблю тебя безмерно. Твой Н.».
Утром он чуть свет поехал к Фалькам и, не зная как передать Лизе письмо, как мальчишка, прятался за толстой липой. Наконец, к дому подъехал закрытый экипаж, показался Степан. Николай подошел к нему и, всучив серебряный рубль, как это делал уже однажды зимой, попросил передать старшей барышне конверт. Степан монету взял, быстро сунул ее куда-то под пиджак, конверт опустил в карман большого кожаного фартука.
Николай снова встал за дерево, а Степан нерешительно топтался у подъезда, раздумывая, как выполнить поручение, чтобы Григорий Аронович и Сарра Львовна что-нибудь не заподозрили: уж больно не хотелось ему впасть к ним в немилость.
Вышла Зинаида, позвала Степана в дом. Николай видел, как он вынес чемоданы и стал их укладывать на задник экипажа. Делал он все медленно, но основательно. Наконец, появились Фальки. Григорий Аронович придирчиво осмотрел, как Степан уложил чемоданы, что-то сказал кучеру. В дверях снова показалась Зинаида. Сарра Львовна крикнула ей, чтобы она позвала девочек. Николай решил: все пропало, теперь Степан не сможет передать письмо Лизе.
Появилисьт сестры. Обе в белых платьях с короткими рукавами и длинными перчатками, в белых шляпах с широкими полями и перьями. Настоящие взрослые дамы! Анна держала в руках стопку журналов и, когда садилась в экипаж, отдала их Лизе. Лиза как будто чего-то ждала, оглядываясь по сторонам.
– Лиза, – позвала ее мать, – садись же, наконец, мы можем опоздать.
Степан в суете забыл о письме и только, когда Сарра Львовна позвала дочь, вспомнил о нем, подошел к барышне и незаметно передал конверт.
– Что это? – спросила Лиза, тут же все поняла, быстро сунула письмо в сумочку и влезла в экипаж, оказавшись напротив отца.
Теперь надо было улучить момент, чтобы его прочитать. Она сгорала от нетерпения. Папа что-то рассказывал маме о своем новом проекте. Сарра Львовна внимательно слушала его и одновременно смотрела в окно.
Когда они отъехали довольно далеко от дома, Лиза попросила у Анны журнал из ее стопки, незаметно вложила в него конверт, вытащила письмо и быстро пробежала глазами. И сразу улетучились мучившие ее все это время сомнения. Как только ей могло придти в голову, что Коля ее разлюбил? Он прав: у них давно уже все решено, и сколько можно говорить об одном и том же. «Право дело, Каренина я, да и только». Его намерение сказать родителям об их отношениях ее не взволновало: она по-прежнему была полна решимости уйти к нему в сентябре после дня рождения мамы.
Ждать до августа, когда приедет Николай, было невыносимо. Лиза купила в магазине отрывной календарь, чем очень удивила родных, повесила его в своей комнате и каждый день отрывала по листку, негодуя, что время тянется так медленно. Ничто ее не радовало: ни чудесный вид на море, открывающийся из ее окна, ни огромный розарий в саду, откуда по вечерам ветер приносил в комнаты тонкий маслянистый аромат. От этого запаха на душе становилось совсем невмоготу.
На море из дома выходили еще две комнаты: Анны и родителей. С другой стороны находились комната Зинаиды, кухня и столовая, служившая одновременно гостиной, так как там стоял рояль. Отсюда открывался не менее чудесный вид на лесистые горы. По вечерам, когда семья собиралась в столовой и Лиза пела по просьбе домашних, на улице под окнами собиралась толпа. Лиза знала об этом: так было из года в год, выглядывала в окно, и люди ей восторженно аплодировали.
Сейчас ей совсем не хотелось петь, и они теперь всей семьей больше времени проводили в городе. По вечерам ходили гулять на набережную, сидели в открытых кафе, где Фальк с удовольствием выпивал по два стакана прохладного крымского вина, к явному неудовольствию Сарры Львовны, заботливо следившей за его здоровьем. Он смеялся и говорил, что красное виноградное вино полезно для сердечников: так считают врачи и даже советуют обязательно выпивать бокал перед обедом. Он любил Ялту, любил море, каждый год мечтал съездить с семьей в Феодосию, чтобы посетить галерею любимого им художника Айвазовского, но времени для этого всегда не хватало. В последние дни отпуска он обычно ходил по антикварным лавкам и художественным салонам, выискивая в них что-нибудь особенное для дома.
Так было и на этот раз. 2 июля он уже уезжал в Екатеринослав и оставшиеся три дня ходил по магазинам. Однажды Лиза выразила желание пойти с ним. Григорий Аронович всегда гордился, когда шел рядом с дочерью. На нее обращали внимание, слышно было, как вслед им шептали: «Какая красавица!» Однако, кроме гордости, он испытывал еще и обычный отцовский страх: такую красоту надо было особенно тщательно охранять, но Лиза со своим строптивым характером не хотела ни о чем слышать и отвергала все наставления и предостережения родителей.
Они шли рядом, и Григорий Аронович невольно сам любовался ею. Стройная, загорелая, в открытом платье кремового цвета и такого же цвета кружевной шапочке – работа Зинаиды, из-под которой на спину спускается толстая коса. На правой руке – браслет из трех рядов жемчуга и такие же бусы-ошейник на шее. И уж совсем к этому наряду не вязалась огромная сумка в ее руках.
– Что у тебя там, – спросил он, – давай понесу.
– Она пустая, на обратном пути купим на рынке фрукты.
Отец удивленно посмотрел на нее: с каких это пор она занимается покупкой фруктов? У Лизы был невозмутимый вид, на самом деле она испугалась, что отец насильно отберет у нее сумку. В ней лежали анархистские листовки, врученные ей еще в Екатеринославе Иннокентием. На ее счастье, на другой стороне улицы находился антикварный магазин, и они направились к нему.
В каждом магазине Григорий Аронович подолгу, как в музее, осматривал на стенах картины и изучал антикварные предметы – все ему не нравилось, и они шли дальше. Лиза под предлогом, что ей в магазине душно, выходила на улицу и, выбрав момент, когда вокруг никого не было, оставляла листовки на пустых скамейках, пыльных карнизах домов и в расщелинах заборов.
Отец, наконец, выбрал маленькую картину Айвазовского «Ночь в Неаполитанском заливе». Лиза от нее была в восторге, но еще больший восторг у нее вызывало то, что она сумела реализовать все листовки из своей сумки, и, возвращаясь теперь назад той же дорогой, видела их в руках прохожих.
– Папа, зайдем в кафе, возьмем мороженое.
– Хорошая мысль, – сказал Григорий Аронович, изрядно уставший от хождения по магазинам.
Они нашли свободный столик в открытом кафе, заказали вино, воду и мороженое. Григорий Аронович решил обмахнуться лежавшим на столе листком, взял его в руки и резко отбросил.
– Что это?
– Ч-черт знает что. Опять эти революционеры со своей пропагандой, нигде от них нет покоя, – и он подозрительно посмотрел на похудевшую сумку дочери.
Лиза пододвинула листок. Это был ее листок. В углу стоял анархистский лозунг: «Там, где власть, нет свободы».
У Григория Ароновича испортилось настроение. Они быстро доели мороженое и пошли домой. Он шел впереди большими шагами, так что Лиза едва поспевала за ним. «Похоже, он догадался», – решила она.
Утром отец уезжал и вечером в столовой, когда дочери ушли к себе, давал наставление жене и Зинаиде, чтобы они не отпускали их ни на шаг.
– Обе ходите с ними и не выпускайте из вида.
– Гриша, это уж слишком, – возразила Сарра Львовна, – Лиза может разозлиться, ты ведь ее знаешь.
– Разозлится, уезжайте домой. И вечером – никуда.
– Ты хочешь, чтобы мы тут все сидели взаперти?
– Сарра, слушай, что я тебе говорю. Пусть лучше молодежь собирается тут, у нас в столовой, и она поет для них, ей полезно для практики.
Стоило ему только уехать, как вокруг сестер сразу образовалось общество молодых людей, и Сарра Львовна ничего не могла поделать, так как Лиза все время твердила, что ей скучно, и, если им не разрешат ни с кем общаться, она уедет домой. В общество входили шесть человек: их сосед по даче, юнкер Михайловского училища, Женя Соловейчик, три его товарища по училищу, отдыхавшие у Жени на даче и двое актеров из Художественного театра, гостивших в Ялте у сестры Чехова, Марии Павловны.
Утром молодые люди собирались около их дома, и они все вместе шли на пляж, а вечером прогуливались по набережной или заходили на чай к Марии Павловне, которая с удовольствием рассказывала им о Чехове, Горьком и Станиславском.
Около дома писателя, умершего год назад, всегда толпилась толпа молодых женщин, почитательниц Антона Павловича, которых в Ялте называли «антоновками». Когда Чехов был жив, они везде ходили за ним по пятам, изучали его костюм, походку, стараясь привлечь к себе его внимание и совершая массу глупостей, чтобы только «видеть Чехова», «смотреть на Чехова», «дышать с ним одним воздухом».
Мария Павловна их иногда тоже приглашала в дом, так как они ей напоминали о шумном обществе, некогда собиравшемся в этом доме при жизни брата. Эти «антоновки» были не так уж глупы и с удовольствием читали наизусть рассказы своего кумира.
Лиза с тревогой думала о том, как в окружении такой свиты она сможет распространять листовки, которые в любой момент могут доставить в сад Тит и Саша. Спустя некоторое время в их компании появился еще один молодой человек, студент-филолог из Харькова Мстислав Корольков, которому понравилась Анна. Он тоже оказался любитель стихов и, отделившись от всей группы, они только и говорили о литературе и поэзии.
Мстислав сказал, что лично знаком с поэтом Волошиным и приходится родственником поэтессе Анастасии Герман, проживающей в Судаке. Он предложил Сарре Львовне совершить на пароходе поездку в Судак и погостить несколько дней у сестер Герман (у Анастасии была еще сестра Екатерина), предварительно с ними списавшись.
– Вы не представляете, какое это удивительно красивое место, – говорил он сестрам и Сарре Львовне, – там сохранилась Генуэзская крепость с 14-го века, когда Судак принадлежал генуэзцам.
– Мамочка, пожалуйста, поедем в Судак, – упрашивала Анна, – мне так хочется познакомиться с Анастасией Герман.
Лиза, отчаявшись получить сигнал от своих товарищей, под разными предлогами отказывалась от этой поездки. Анна обижалась на нее, не понимая причины такого упорства.
Тит появился совсем
