служебный выход.
Они промчались по пустой лестнице, выскочили в грязный, заставленный ящиками и бочками двор, и, ловко лавируя между этой сладко пахнущей тарой, вышли на проспект.
– Сообщит родителям, – убитым голосом сказала Лиза.
– Тогда лодка отменяется, погуляем немного по бульвару, и я провожу тебя домой.
– Нет уж, – Лиза встряхнула упрямо головой, – гулять, так гулять. Едем кататься.
Все обертывалась против них. На лодочной станции свободных лодок не оказалось. Все они маячили где-то вдали и, казалось, стояли на одном месте.
Пришлось ждать сорок мучительных минут. Николай нервничал, Лизе уже было все равно. Они стояли на дощатой пристани и смотрели на темную, пахнущую тиной воду. Иногда из нее выскакивали головки рыб, удивленно оглядывались по сторонам и снова ныряли в глубину, оставляя на поверхности большие круги.
Наконец одна из лодок сдвинулась с места и причалила к пристани. Николай отдал лодочнику в залог часы и деньги за два часа катания, помог Лизе сесть на корму и уверенно взялся за весла. Лодка сделала небольшой разворот и двинулась к видневшемуся впереди мысу с сосновым лесом.
Лиза опустила руку в воду и смотрела, как от нее по гладкой поверхности веером расходятся волны. Внизу плавали головастики и испуганно разбегались в стороны, когда весла нарушали их покой.
– Посмотри назад, – сказал Николай.
Она оглянулась и увидела крутой обрыв, лес и их отражение в воде. На самом верху обрыва раскинулись могучие дубы и вязы, а внизу, у самой воды, склонились вербы, опустив в ее глубину длинные ветви.
За неимением времени они отплыли недалеко, и Николай вскоре уже направил лодку к берегу. Она мягко уткнулась в песок. Николай выскочил из нее и, как опытный рыбак, протащил ее по траве. Потом протянул Лизе руку, помог ей вылезти и подхватил на руки.
– Видишь недалеко от берега скамейку?
Лиза оглянулась и ничего не увидела.
– За сосной.
Лиза кивнула головой, хотя по-прежнему не видела никакой скамейки. И зачем ей нужна была эта скамейка, если ее обнимали руки любимого. Она тоже обняла его за шею и прижалась щекой к его лицу: счастливое мгновение за все ее мучительные страдания.
На дороге играли в футбол дети. Мяч подкатился Николаю под ноги, и он, не выпуская Лизу из рук, ловко его отбил.
Скамейка была скрыта от дороги большой раскидистой сосной с ярким желтым стволом и такого же цвета ветками. Такие сосны обычно растут на севере, а здесь были высажены свыше ста лет назад старожилом города есаулом запорожского войска Лазарем Глобой. Целый сосновый бор из необыкновенно красивых, раскидистых деревьев. Николай опустил Лизу на скамейку, сел рядом и притянул ее к себе.
– Девочка моя, когда я думаю о тебе, представляю твои глаза и целую их по очереди, а потом мои милые губки, – и он медленно поцеловал сначала один ее глаз, потом другой и жадно припал к губам. – Лизонька, я так по тебе соскучился.
– И я тоже. Совсем измучилась и решила тебя разыскать.
– Я приходил в апреле на концерт в училище, купил как порядочный огромный букет цветов, а ты вздумала расхвораться.
– Зато я получила от тебя через Анну подснежники. Они простояли почти две недели.
Чтобы Николай больше не вспоминал о ее болезни, она стала рассказывать ему о Степане и приходе к ним домой директора музея Яворницкого.
– Кто бы мог подумать, что Степан оказался таким способным рассказчиком, – удивился Николай, – мне казалось, из него слова не вытянешь. А история нашего народа, действительно, очень интересная. Мой прадед со стороны мамы был войсковым атаманом, служил у самого Мазепы, еще до его измены Петру Первому, и сочинял вирши о воинской чести.
– Ты мне никогда не рассказывал о своей семье.
– Так не было случая. Отец у нас простой крестьянин, занимался самообразованием и сейчас работает бухгалтером на железной дороге, а мама – из дворян. Родители ее рано умерли, и ее воспитывала тетя, княгиня Шаповалова. Муж ее был предводителем дворянства, да на старости лет увлекся картами и промотал все состояние. А вот отец этого мужа служил при дворе Великого князя Константина Павловича в Варшаве и находился в его свите, когда там осенью 1830 года началось восстание. Потом он погиб в битве с поляками при Грохове. Прабабушка бежала вместе с двором Великой княгини и сопровождала ее до самого Петербурга, перенеся вместе с ней все тяготы дороги... Д-а-а. Я мечтаю когда-нибудь побывать в тех местах.
Он замолчал.
– Лиза, я все время думаю о нас с тобой. Нужно открыться твоим родителям, так больше продолжаться не может. Тебе уже скоро 17, и ты имеешь право ходить на свидания.
– А папа, который дал тебе зимой отставку?
– С тех пор прошло достаточно времени, он мог изменить свое отношение.
– Не думаю, – протянула Лиза. Не могла же она ему сказать, что в марте снова провинилась перед родителями, и отец установил для них с Анной еще более строгий режим.
– А к училищу больше не ходи. Ты меня сегодня случайно застала. Я теперь почти все лекции пропускаю и бегаю по ученикам. На Широкой, где мы с тобой были, папаша, узнав, что я хорошо владею французским, попросил меня заниматься со своими бездарями еще и французским: у него в Париже два представительства, и он решил отправить туда на лето поработать своих отпрысков. Вообще он хочет, чтобы я всесторонне развивал их и сделал из них образованных буржуа, предложив мне за это солидную прибавку к жалованью. Все бы хорошо, но это такие тупицы, хуже Фонвизинского Иванушки, как будто его портрет написан с них.
– Неужели такие бывают?
– Бывают. Может быть, они и не такие тупые, но отцовский кошелек их с детства изуродовал.
Они так увлеклись разговором, что забыли о лодке и не заметили вертевшихся около нее мальчишек. Те же решили над ними подшутить и столкнули ее в воду. Лодка покрутилась на месте и стала медленно удаляться от берега.
– Дяденька, – закричали они хором, – ваша лодка уплыла.
Николай в один миг очутился внизу, сбросил с себя верхнюю одежду и обувь, прыгнул в воду и, убедившись, что там нет дна, глубоко нырнул. Прошло несколько томительных минут, так что Лиза уже стала волноваться, как его голова появилась около лодки. Он с трудом влез в нее, чуть не перевернувшись, и направил ее к берегу. Хорошо, что весла остались на месте.
Лиза тоже спустилась вниз. Довольная детвора гоготала и строила ей гримасы. Лиза погрозила им кулаком и сделала вид, что хочет к ним бежать и надавать тумаков. Те с криком бросились врассыпную
Николай вытащил лодку, собрал свою одежду и, прикрывая ею мокрые подштанники, смущенно остановился перед Лизой. Она залюбовалась его крепким, мускулистым телом и легким пушком на груди. Сильный, красивый мужчина, и он принадлежит только ей.
– Ты простудишься, – заботливо сказала она, еле сдерживаясь, чтобы не обнять его и не согреть своим телом.
Он приказал ей сторожить лодку и пошел в кусты отжимать мокрое белье.
На обратном пути Лиза нашла на дне какую-то доску, положила ее поперек лодки, села на нее, и ее колени почти уткнулись в колени Николая.
– Так я тебе не буду мешать грести?
– Не будешь.
Сумерки быстро надвигались на реку. Последние отблески заката догорали на небе и ложились розовыми полосами на темную поверхность Днепра. Тихо поскрипывали в уключинах весла, пенилась за бортом вода. Лизу переполняли любовь и нежность к Николаю, и ей казалось, что все вокруг тоже наполнено этими чувствами.
Время от времени она поднимала голову и вглядывалась в лицо Николая: чувствует ли и он то же самое? «Да, чувствую!» – отвечал его взгляд. Он переставал грести и наклонялся, чтобы ее поцеловать. Никогда они еще не были так близки другу к другу, как в этот час.
Время остановилось. Хотелось, чтобы так было вечно, и этот день никогда не кончался. Но вот лодка стукнулась боком о причал. Лодочник помог Лизе выйти наверх, положил на плечи весла, и они с Николаем пошли в конторку за оставленными в залог часами.
Лиза оглянулась по сторонам. Здесь был уже другой мир. По освещенным улицам гуляла нарядная толпа, где-то далеко, в Потемкинском саду духовой оркестр играл вальс Штрауса «Голубой Дунай».
Сразу же от пристани Николай взял извозчика. Они сидели на узком сиденье, тесно прижавшись друг к другу и желая, чтобы лошади ехали как можно медленнее.
– Давай теперь встретимся через воскресенье, не в это, а – в следующее. Я тебя буду ждать в два часа у входа в Потемкинский сад. Отпросись хотя бы на час.
– Постараюсь. Но если меня вовремя не будет, долго не жди.
Еще издалека они увидели стоявшего у подъезда Степана.
– Похоже у вас переполох. Что ты им скажешь?
– Что гуляла с девочками из класса на бульваре.
Николай приказал извозчику остановиться, и Лиза одна пошла к дому.
– Барышня приехали, – громко закричал Степан, бросившись ей навстречу.
Не успела Лиза войти в прихожую, как увидела надвигающуюся на нее мадам Дебуа.
– Вот она, пожалуйте, появилась. Говорила, что болит голова, а сама устроила свидание в кафе, сбежала оттуда и весь вечер неизвестно где пропадала.
Сарре Львовне была неприятна эта женщина. Лиза была виновата, но никто не давал надзирательнице права так грубо разговаривать с ее дочерью и обсуждать при всех ее поведение.
– Мадам Дебуа, – умоляюще воскликнула она, – мы сами поговорим с дочерью.
– Я хочу знать, что за студент был с ней в кондитерской Менца.
– Вам показалось, – сказала Лиза, не поднимая глаз.
– Показалось? Тогда почему вы сбежали через черный ход?
Лиза решила не отвечать. В этот момент раздался щелчок замка, и в дверях появился Григорий Аронович, который сразу все понял по хмурому лицу старшей дочери. Мадам Дебуа стала описывать ему Лизины проступки.
Лиза, не дожидаясь конца ее рассказа, бросилась по лестнице в свою комнату. Ей было стыдно, что мадам Дебуа уличила ее во лжи, и теперь мама с папой должны ее терпеливо выслушивать и улаживать ситуацию.
Фальк заверил мадам, что сам лично проведет с Лизой беседой. Он засунул в карман руку и нащупал две твердые бумажки. «Дать или нет, а вдруг эта фурия окончательно разозлится?» – размышлял он и вопросительно взглянул на жену. Та поняла, что он имеет в виду, и одобрительно кивнула головой.
Мадам, угадав намерение Фалька, оттолкнула его руку, с гордым видом оглядела всех присутствующих и торжественно удалилась.
Сарра Львовна растерянно смотрела на мужа.
– Гриша, что же нам делать с Лизой?
– Ничего не делать. Раньше надо было думать, а теперь, что же руками размахивать. Анна, а ты что молчишь? Почему вы не вместе вернулись из гимназии?
Анна не отвечала и так же, как обычно делала Лиза, смотрела на отца вызывающим взглядом. Дочери были очень разные: Анна холодная, обычно молчаливая, вся в себе, Лиза, наоборот, – открытая, живая, ласковая, но это не мешало им любить и всегда поддерживать друг друга.
– Аннушка, и ты туда же. А ведь я так вас люблю обеих. Ладно, идемте ужинать. Зови сестру, скажи, что мы ни о чем не будем ее расспрашивать.
После ужина Григорий Аронович сказал, что с удовольствием послушал бы музыку, и вопросительно посмотрел на Лизу. Дочь выглядела сильно подавленной и до сих пор не произнесла ни одного слова. Лиза вскочила со стула и с благодарностью бросилась
