– прошептала она невнятно, прячась за спину Володи.
– Пойдемте, – сказала Лиза, которая сразу сообразила, в чем дело, и решительно направилась к сходням.
Жандармы остановили Николая и Володю, похлопали руками по их карманам, ощупали глазами девушек. Один из них подмигнул Лизе. Она смерила его презрительным взглядом, отчего тот весело рассмеялся, показывая гнилые желтые зубы.
Ляля заплакала от пережитого страха и унижения. Володя стал трогательно ее утешать, гладя по голове.
Лиза оглянулась назад. С трапа спустились четверо друзей, поравнялись с жандармами, и тут же раздались выстрелы. Трое жандармов, среди которых был и тот наглец с гнилыми зубами, упали, остальные на какое-то время растерялись. Ребята бросились врассыпную, перестав стрелять, так как кругом были люди, или у них кончились патроны.
К пароходу с разных сторон спешили городовые. Олек пробежал мимо Лизы и бросился в воду. Жандармы стали в него стрелять. Остальных троих схватили, повалили на землю, стали избивать ногами и скручивать руки. Затем жандармы заставили толпу раздвинуться и через узкий проход повели арестованных.
Выйдя на площадь из здания речного вокзала, Лиза увидела в конце улицы удалявшуюся полицейскую пролетку. Позже она узнала, что в этот день ребята убили где-то четырех жандармов. Судьба Олека оставалось неизвестной: то ли он утонул, то ли жандармы его выловили из воды и тоже отправили в тюрьму. Газеты по этому поводу почему-то молчали.
ГЛАВА 4
Гром не грянет – мужик не перекрестится. До чего же всегда точно подметит русский человек! Два месяца назад, 12 августа, террористы бросили бомбу в дачу нового премьер-министра России Столыпина.
День для этого был выбран самый подходящий – в субботу, в приемный день Петра Аркадьевича, когда каждый имеющий к нему дело мог к нему явиться и лично передать свою просьбу. На эти приемы обычно собиралось много людей самых разных сословий, положений и состояний. Так было и на этот раз. В саду перед домом бегали дети, приехавшие со своими родителями. Одна из посетительниц держала на руках грудного ребенка.
В два часа дня к дому подъехало ландо с двумя жандармами. Они сразу возбудили подозрение старика-швейцара и состоявшего при Столыпине генерала Замятина тем, что на них был старый
головной убор, а не новый, введенный две недели назад. Кроме того, оба держали в руках портфели, что не полагалось иметь представляющимся премьер-министру. Швейцар решительно направился им навстречу. Замятин, наблюдавший за ландо из окна второго этажа, бросился к лестнице.
Видя, что на них обратили внимание, приехавшие оттолкнули швейцара, вбежали в переднюю и тут лицом к лицу столкнулись с Замятиным. Глаза их забегали. Они переглянулись и бросили портфели на пол. Раздался оглушительный взрыв. Большая часть здания взлетела на воздух.
Послышались душераздирающие крики раненых и стоны умирающих. Пронзительно кричали лошади, только что доставившие к дому ландо с преступниками.
Сами террористы, Замятин и старик-швейцар были разорваны в клочья. Погибли дети, игравшие в саду, и женщина с грудным ребенком. Тяжело были ранены сын и дочь Столыпина, особенно десятилетняя Наташа, у которой оказались раздроблены обе ноги. Прибывшие через некоторое время солдаты повсюду находили раненых и трупы с оторванными частями тел.
Во всем доме уцелела только одна комната – кабинет Столыпина. В момент взрыва он сидел за письменным столом. От сильного толчка большая бронзовая чернильница на нем подскочила вверх и перелетала через голову премьер-министра, залив его чернилами.
Всего на месте трагедии погибло более 30 человек, не считая тех, кто умер в дальнейшем от тяжелых ран.
Террористами оказались эсеры.
Столыпин по горячим следам ввел жесточайшие меры наказания, получившие в народе название «столыпинский террор». Все особо тяжкие преступления: грабежи, связанные с убийством, убийства и нападения на власть, полицию и мирных граждан, теперь должны были рассматривать в самый кратчайший срок военно-полевые суды и выносить только один приговор, смертную казнь. Два-три дня – и на виселицу или к стенке.
По этому указу на четвертый день после ареста были расстреляны Андрей Окунь, Семен Трубицын и остальные участники ограбления банка в Каховке. Такая же судьба ждала Янека Гаинского, Якова Коноплева, Олека Чернецкого (его жандармы все-таки поймали) и Эдека Черепинского. Дело рассматривал Одесский военно-полевой суд. Прошло две недели, и появилась маленькая надежда, что суровая кара минует ребят, но 11 ноября их казнили в одесской тюрьме.
Эти осенние дни вообще стали мрачными в жизни российских анархистов. 13 ноября в той же одесской тюрьме казнили трех террористов – рабочих, бросивших в декабре прошлого года бомбу в кафе Либмана: Моисея Меца, Иосифа Брунштейна и Берту Шершевскую. Первому был 21 год, второму – 18, девушке – 22. Двум другим участникам террора – 35-летней Ольге Таратуте и Станиславу Шашеку дали по 15 лет каторги. Еще одному участнику, Константину Эрделевскому, удалось симулировать сумасшествие и бежать из больницы.
Описывая подробно заседание суда, анархистский журнал «Буревестник» сообщал, что Моисей Мец отказался признать за собой уголовную вину, хотя не отрицал своего поступка. В своем заключительном слове он яростно доказывал судьям и немногочисленной публике, что, только уничтожив буржуазию и их верных слуг – власть и полицию, можно изменить существующее социальное неравенство, покончить с рабством и эксплуатацией человека человеком.
Этот простой рабочий, столяр, говорил с таким пафосом, что весь зал замер, а автор статьи не отказал себе в удовольствии привести полностью его последние слова: «Буржуазия, без сомнения, будет танцевать на моей могиле, но «безмотивники» станут только первым глотком весеннего воздуха. Будут и другие, которые отбросят ваши привилегии и вашу ленивую праздность, вашу роскошь и вашу власть. Смерть и разрушение всему буржуазному порядку! Да здравствует революционная классовая борьба угнетенных! Да здравствуют анархизм и коммунизм!»
В те часы, когда в Одессе совершилось возмездие над тремя молодыми «безмотивниками», в Петербурге начался военно-окружной суд над членами анархистской группы «Безначалие». Самому старшему из них Бидбею было 30, самому младшему Борису Сперанскому – 19. От одесситов они значительно отличались своим классовым происхождением. Сам Бидбей родился в семье богатого помещика. Его настоящие имя и фамилия были Степан Романов, и под своими статьями он любил подписываться псевдонимом «Николай Романов». В группе был также сын правительственного чиновника из Саратовской губернии Толстой-Ростовцев (он же Николай Дивногорский); сын земского начальника в Санкт-Петербургской губернии Владимир Ушаков; женщина доктор; сын священника из Тамбовской губернии Александр Колосов (Соколов), успешно поступивший в Духовную академию и прервавший церковное образование из-за увлечения революционными идеями; несколько бывших студентов университета, гимназистов, жена Ростовцева – Маруся и т. д.
Их выдал шпик Дмитрий Боголюбов в тот самый момент, когда группа планировала крупную «экспроприацию». Полиция ворвалась в их штаб-квартиру, захватила всех заговорщиков, печатный станок, большое количество оружия. Только Ушакову удалось сбежать и скрыться во Львове. И почему-то провокатор пожалел женщин группы. Все они остались на свободе.
На этом суде, под страхом быть узнанным и схваченным полицией, присутствовал Сергей Борисов, который только что бежал из Иркутской губернии. Узнав, что в Петербурге должен состояться суд над «безначальцами», он отклонился от намеченного маршрута – родного Екатеринослава и направился в столицу, чтобы посмотреть на Бидбея и его соратников, о которых много говорили в ссылке.
Подсудимые вели себя с достоинством. Алексей Колосов заявил, что поскольку суд уже заранее вынес свое решение, то нет смысла проводить это заседание: пусть им объявят приговор, после чего им останется лишь поблагодарить судей и спокойно удалиться.
Бидбей отказался встать, когда судья назвал его фамилию, объяснив свой поступок тем, что никогда не разговаривает с теми, «с кем он лично не знаком». После этого все обвиняемые были удалены из зала суда.
Всех осужденных, за исключением двух несовершеннолетних, Марголина и Сперанского, приговорили к 15 годам каторги. Рафаил и Борис получили такое же наказание на пять лет меньше.
Борисов был удовлетворен поведением «безначальцев» и, покидая здание суда, поклялся как можно быстрее отомстить за своих братьев-единомышленников.
В Екатеринославе его ждало разочарование: пока он сидел в тюрьме и отбывал каторгу, состав анархистской группы почти полностью поменялся. Одни были убиты, другие сидели в тюрьме или отбывали каторгу, третьи бежали за границу. Об этом с грустью рассказывал ему Сергей Войцеховский.
Они сидели на скамейке в глубине Потемкинского сада и тянули из бутылок холодное пиво Боде.
– А Окунь? – осторожно спросил Борисов, надеясь, что хоть Андрей жив.
– Андрея расстреляли в конце августа вместе с Семеном Трубицыным и еще пятью ребятами. Вася Доценко был задержан за теракт, к которому не имел отношения. Его случайно схватили в темноте и нашли в кармане браунинг. Повесили чуть ли не на следующий день. Из тех, кого ты знал, остались Наум Марголин, мать и дочь Пизовы, Матвей Коган. Обидно, что некоторые товарищи уходят в другие группы. Федосей подался к синдикалистам. Влад Ряшин и Андрей Забудько вернулись к эсерам – тех кто-то хорошо снабжает оружием, они даже нам продают его за полцены.
– А Саша Бейлин, Леон Тарло, Арон Могилевский? Они хоть у вас появляются?
– Арон не был ни разу, а вот Саша Бейлин одно время тут развел бурную деятельность, выступал с лекциями на Трубном и пострелял, как следует. Леон появлялся всего один раз, в декабре – привез из Одессы оружие, которое там закупил Окунь. Дольше всех у нас жил Стрига со своим боевым отрядом, но его ребята занялись разбоем, и мы их быстро отюда спровадили. Теперь и Володи нет, подорвался в Париже на собственной бомбе. Хотел убить какого-то крупного промышленника.
– А ведь у него была хорошая мысль – создать летучий отряд и начать в России широкий террор. Замахнуться на всю страну, конечно, нереально, а на Украине можно многое сделать. Как ты думаешь, ваши товарищи меня поддержат, если я организую такой же боевой отряд?
– Поддержат, только дело это очень трудное. У Володи не получилось.
– Не получилось, потому что он сделал все с бухты-барахты. Надо сначала подготовить хорошую базу, подобрать на местах людей, всех вооружить, а потом уже действовать.
– Бейлин, когда приезжал из Женевы, говорил, что там собралось много наших анархистов. Собираются оживить работу в России.
– Я тоже туда поеду, отсижусь, пока полиция не успокоится, и поговорю насчет отряда.
Борисов поднял голову. Глаза его медленно скользили по деревьям, на которых кое-где еще висели сухие листья.
– Как хорошо у нас тут! – с грустью сказал он, поднял с земли сморщенный лист клена и понюхал его. – Запах родной земли. В Иркутске сейчас
